Чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас
В.Высоцкий

Старый наш вопрос: ну почему? Почему у нас не как у людей? Чем мы хуже?! Хочется ведь, чтоб было красиво. Не даром Петр I повелел в свое время устраивать ассамблеи и даже указания дал, как на них себя вести (в кулак не сморкаться и проч.). Не то чтобы это было бесполезно, но в сущности - мало что меняло. В дальнейшем попытки повторялись с известной настойчивостью и регулярностью, но результат их с такой же постоянностью оказывался совершенно не соответствующим изначальному порыву.

Не разобравшись в сущности этих постоянных "шел в комнату, попал в другую", невозможно дать вразумительный ответ на многие из вопросов, то и дело всплывающих в нашем общественном сознании, вроде постоянно заклинаемого среднего класса, начинающего напоминать средневекового зверя единорога, которого так никто и не видел. То же касается и вопроса о социал-демократии, социальном рыночном хозяйстве, левом центре и проч. Пока все попытки вывести этих гомункулов в наших условиях явно разбивались о суровый российский климат: выпущенные из пробирки, лабораторные творения тут же вяли и либо отдавали богу душу, либо оплачивали сохранение жизни высокой ценой серьезного перерождения.

Одна из серьезнейших проблем заключается в том, что практически никого не интересует, а что же происходило и происходит в нашем обществе на самом деле. Что представляло собой советское общество на разных этапах его истории? Где исследования подобного рода? То же касается и более широкой исторической перспективы: где исследования эволюции социальной структуры российского общества на протяжении последних веков (неплохо бы и других веков тоже)? В немецком университете могут годами исследовать историю поселка в центральной России на протяжении почти двух веков, составляя точнейший демографический, экономический, социальный портрет маленького кусочка российской истории, чтобы понять историю в целом. Без такой предварительной работы нет смысла вести рассуждения об эволюции российского общества вообще. Но, видно, придется ждать, пока немцы за нас это сделают (если теми же темпами, то ждать придется долго). А ведь наше современное состояние, как и история, продолжает задавать вопросы, вроде бы и частные, но на самом деле скрывающие серьезные общие проблемы. Например, насколько мне известно, никто не задавался вопросом: почему студенты, выходившие чуть ли не во всем мире, от Джакарты до Парижа, первыми на политические демонстрации, в России если и нарушали свой привычный распорядок, то только для идиотических - или демагогических, или и то, и другое - требований обеспечить им стипендию, позволяющую вести достойную жизнь (интересно, где есть такое государство, которое может подобную утопию обеспечить при массовом высшем образовании - да и неизвестно, действительно ли при массовом высшем образовании это было бы благим делом)? Социалистическое прошлое здесь ни при чем, потому что не только в Чехии или Сербии, но и на Украине и в Молдавии студенты то и дело участвуют в политической жизни (вопрос, насколько положителен результат этих выступлений, а также насколько спонтанны они по своему происхождению, - вопрос уже следующий, как и в отношении почти любого политического и социального движения).

И таких вот вопросов масса, и с ними надо разбираться, потому что это не вопросы, а симптомы, указывающие на проблемы социальной истории. Однако желания анализировать эту реальность не видно, а вместо того идеологические и пропагандистские клише заполняют дискуссионное пространство, точнее - замусоривают его, не позволяя вести разумное обсуждение более чем актуальных проблем. В результате у нас с одной стороны предлагают уже опостылевшую "крынку", с другой - "вставай, страна огромная", и всем страшно тоскливо от этого бесконечного вранья.

К нашим привычным внутренним бедам добавляется еще одна беда, на этот раз внешняя: в очередной раз мы ухватились за красивые слова ровно в тот самый момент, когда они утратили почти всякий смысл. Это как в свое время российская мысль дозрела, наконец, до просветительства именно тогда, когда в Европе над Просвещением уже посмеивались. Где, скажем, существует в наше время социальная рыночная экономика? Ее остатки спешно разбирают в тех странах, где от нее еще что-то осталось. А мы тут как тут: как раз на шведскую модель позарились - ровно в тот момент, когда она в самой Швеции лопнула. Сплошной Третий Рим получается. Храним традиции того, чем обладать не сподобились.

Сильнейший кризис левой части политического спектра в Европе - из тех самых симптомов, которыми и на Западе никто всерьез не занимается. Не занимаются даже вроде бы частными, тактическими, но при этом вполне интересными вопросами. Вот прошли выборы в Германии. Нет ни анализа того, насколько можно считать нелегкую победу социал-демократов и зеленых выражением некоторой социальной тенденции (как и победу, незадолго до того, шведской левой), ни того, почему, скажем, при прямых выборах кандидаты социал-демократов выступают явно сильнее, тогда как при голосовании по партийным спискам положение консерваторов оказывается более выигрышным. Никто даже не задается вопросом: а куда делись избиратели, ушедшие от Партии демократического социализма (реформированной руководящей силы ГДР)? Вместо этого все внимание переключилось на внутрипартийные скандалы и возню вокруг того, кому какие посты достанутся в новом кабинете министров.

Чуть раньше во Франции, где левая часть политического спектра в ходе парламентских выборов развалилась совершенно (хотя незадолго до того на выборах президентских продемонстрировала в целом не такие плохие возможности), никто не озаботился вопросом: а куда испарилась во время парламентских выборов та пятая часть активных избирателей, которая только что на президентских выборах голосовала за крайне правых? В обеих странах край соответствующего политического спектра, оказавшегося сильнее, "усох". Почему? Такие вопросы-симптомы, как и в случае России, указывают на серьезные социально-политические сдвиги, без анализа которых нет смысла подступаться и к вопросам более общим.

Все эти рассуждения имеют самое прямое отношение к проблемам социал-демократии в наши дни. С одной стороны, тот самый средний класс, о котором наши сладостные сны, стремительно распадается как раз в странах, служивших образцом по части середнячества. Это, в частности, одна из бед европейской социал-демократии, тоже приложившейся к этому образу трудового середняка. В результате традиционные ориентиры оказались бесполезными. Если продолжать считать, что левые - за изменения, а правые ("консерваторы") - за сохранение, то в сегодняшней Европе если кто и выступает за сохранение сложившихся структур, так это социал-демократы, цепляющиеся за остатки середнячества и социальной экономики, в то время как правые призывают бесстрашно идти вперед и ломать все, что под руку попадается. В то же время и прежние политические этикетки во многих случаях вызывают разве что изумление. Вот английские лейбористы (= социал-демократы) проводят приватизацию столь рьяно, что вызывают зависть у многих правых. А в Германии зато (мне уже приходилось об этом писать) "правые" готовы противодействовать вполне рыночным инициативам "левого" правительства, и не вполне понятно: делают ли они это из принципа, чтобы нагадить сопернику, или все же руководствуются какими-то позитивными соображениями.

Таким образом, правое и левое перепуталось не только в России во время ее перестроечно-постсоветского кульбита (что понятно), но и в Европе, где на протяжении долгого времени все казалось ясным. И если у правых есть волшебное слово рынок, которое годится на все случаи жизни (при том, что в реальности классического рынка нет и он все сильнее смахивает на общество развитого социализма, которым нас потчевали в относительно недавнем прошлом), то у левых не оказалось в качестве фундаментальных позитивных ориентиров ничего. Существовавшая в течение долгого времени в роли противовеса, балансира социал-демократия на крутом вираже истории вылетела за борт парохода современности - и теперь не очень понимает, как на него опять вскарабкаться. Если делать это без демагогии и не только ради получения парламентских и правительственных постов, то потребуется все же ответить на многие непростые ответы. Насколько изменились экономические, социальные и политические структуры в наиболее развитых странах за последнее время? Какая часть этих структур может считаться опорой социал-демократии, чьи интересы она может выражать? Какова дальняя и ближняя перспектива социал-демократии в этих условиях? Что такое труд в наше время и каково его соотношение с другими элементами экономики? А еще предстоит серьезно и непредвзято разобрать историю европейской социал-демократии, да и левого движения в целом. Понятно, во всяком случае, что ориентироваться следует на функциональную динамику, а не цепляться за внешние признаки, которые в наше время могут быстро меняться.

Насколько нужно всем этим заниматься? Похоже, что нужно. С одной стороны, серьезный кризис в экономике (а за ним и в других областях) подкрался незаметно. И в этих условиях без серьезной левой составляющей в политической жизни может быть плохо. С другой стороны, люди, готовые поддерживать левых, ходят по улицам европейских городов - их нетрудно узнать в любой толпе. А еще на днях обозреватель Financial Times заявил, что без утопии как-то неуютно. Кто бы еще пару лет назад себе такое вообразил. Вот только что совсем уже непонятно, так это - как в такую сумятицу наш рак со своей клешней влезет?