Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Новости | Путешествия | Сумерки просвещения | Другие языки | экс-Пресс
/ Вне рубрик / < Вы здесь
Вне системы
Фрагмент книги "Власть отвратительна"

Дата публикации:  17 Октября 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Необычайные успехи теоретико-множественного подхода в математике на рубеже ХIХ и ХХ веков вызвали к жизни в других областях знаний целое племя так называемых "системщиков". Как всегда бывало в истории науки, это произошло с опозданием от математики на полвека и, конечно, тогда, когда в самой математике теоретико-множественный подход уже повергся жесткому критическому анализу и оброс огромной бородой ограничений. Впрочем, "системщикам" это было по барабану, поскольку корректность никогда не относилась к достоинствам естественных и малоестественных наук.

Спешу уведомить интересующихся, что явление - это явление, и больше ничего. Конечно, явление - всякое явление - можно рассматривать как систему. Хозяин - барин. Иногда это бывает плодотворно. Иногда не очень. Иногда это очень обедняет анализ. Иногда это просто недопустимо глупо. Но в любом случае, системный подход к явлению не исчерпывает само явление. Он очень многое оставляет за бортом. И смею подумать, что, может быть, - самое главное. Особенно в гуманитарных науках.

Система

В рамках неоклассической теории предположение о рациональном выборе или рациональных ожиданиях совсем неглупо. Дело в том, что экономическая теория рассматривает экономическую систему, а другие сферы деятельности человека оставляет вне системы. К такому подходу есть масса претензий. Как заметил А.А.Тарковский:

И я ниоткуда пришел расколоть
единое тело на душу и плоть.

Операция, после которой "единое тело" уже живым не останется, если, конечно, проводить эту операцию "в натуре". Однако при попытках когнитивного системного анализа - операция приемлемая. В таком случае и модель экономического человека, озабоченного лишь максимизацией прибыли или будущей прибыли, весьма плодотворна, хотя и не соответствует истине.

Впрочем, недостатки экономической теории вот уже полвека как мучительно обсуждаются почти всеми экономистами. Оказывается - ну кто мог предположить! - человек действует не только в мире экономических реальностей, но еще и в мире других реальностей. При чем это не два разных мира, а один. И человек один и тот же.

При всем уважении к уму и интуиции г-на Дугласа Норта и других новых и неоинституционалистов я уверен, что в среде американских профессоров, являющихся основным объектом их повседневного наблюдения, нет и не может быть единственного мотива поведения. Даже если предположить, что у этих особей мотивация выбора сведена до единственного критерия, то я не думаю - в силу, опять же, глубокого уважения к ним, - что этим критерием является максимизация прибыли. Мне кажется, я даже могу сказать, что твердо в этом убежден - господа американские профессора при выборе того или иного решения руководствуются тем прочтением Библии, которое передалось им от их отцов и дедов. Это может быть как позитивное, так и негативное прочтение. Это может быть либеральное верование, а может социалистическое, но это не ограничение, наложенное на выбор, но сама глубинная мотивация.

Более того, один весьма умный человек подметил, что сама идея выставить именно максимизацию прибыли критерием рационального выбора имеет библейское происхождение. Не просто библейское, но - одной из традиций прочтения Библии. И рассуждения этого человека - я имею в виду, безусловно, М.Вебера - показались всем нам убедительными.

Современная новая или неоинституциональная теория, похоже, родилась от недоумения американских профессоров по поводу их неудач в Латинской Америке. И действительно - обидно. Вроде бы в Аргентине все делают, как в США, а результат... Ну совсем другой результат. И вот думает американский профессор. А ведь американский профессор думает в пределах полученного образования. И помнится, что рассказывали ему что-то о Карле Марксе. И это было модно во времена профессорской юности. Тогда еще не профессорской, а студенческой.

И вот оказывается, что Карл Маркс считал, что перемены в экономике происходят не только под влиянием новых технологических открытий, но и под влиянием изменений прав собственности. Ну вы подумайте только, ведь он утверждал, что при рабстве и при свободном земледелии разные результаты получаются, хоть и сельскохозяйственные технологии не меняются. А ведь правда!

В чем фантастическая идиотичность ситуаций? Почему люди не видят очевидные вещи? Почему тривиальность, до оскорбления намозолившая глаза, вдруг становится научным открытием, откровением?

Я утверждаю, что это следствие системного подхода. Стремление рассматривать не явление, а систему, которая худо-бедно описывает это явление, приводит к тому, что наши представления, предвзятые, но логичные, выстраиваются стеной между нами и явлением. Анализируя далее структуру системы, мы навязываем ей причинно-следственные связи и наконец выявляем смысл. Это слово вызывает у меня нечто сходное с зубной болью. И не потому, что я отрицаю наличие цели у системы, цели, реализуемой благодаря структуре, но потому, что я ушел от явления так далеко, что между мной и явлением возникло столько "мнений", что так скользко и болотисто стало мне, как если бы в мою постель вместо женщины-царевны засунули бы сказочную лягушку.

Извлечение сути, смысла, эссенции из явления - это неизбежное зло науки. Иначе наука не может.

Когда еще и в помине не было гештальтпсихологии, а тем более системного подхода, наука вычленяла, рубила на элементы, прослеживала связи и гордо предъявляла "смысл". Это хлеб науки. Другого научного метода нет.

Выпивка - дело хорошее. А пьянство - зло.

Когда экономический мейнстрим провозгласил, что человек действует только с целью максимизации прибыли, что он владеет полной информацией о поведении партнеров, соперников, арбитров, о качестве и количестве ресурсов, что издержки обмена равны нулю, то это была отличная модель для шикарных рассуждений, например, о том, что конкуренция сближает людей и порождает сотрудничество между ними. Но когда на основании этого системного подхода министр финансов стал руководить экономикой Аргентины... Ну, это вы все видели.

И надо сказать, когда на основании институционалистского марксистского подхода (системного) руководили экономикой Советского Союза, то тоже получалось невесело.

Это все далеко не шутки. Если неэкономист прочтет мной написанное и скажет, что я утрирую, то пусть спросит своего знакомого экономиста, чему того учили в высшем учебном заведении. Я думаю, любой нормальный человек будет поражен вопиющей глупостью экономического мейнстрима и детской обалделостью новой и неоинституциональтной теории. Но за это дают нобелевские премии.

Построение системы над явлением, навязывание ей структуры и извлечение "смысла" - занятие не безобидное, но плодотворное. Важно только не перейти от выпивки к пьянству.

Достижения экономической теории общеизвестны и впечатляющи. Поскольку она разрабатывалась англичанами и американцами, находящимися в кругу совершенно определенных верований, то она худо-бедно описывает некоторые особенности англо-американской экономики и даже иногда позволяет наметить пути повышения ее эффективности, что бы под этим словом ни понимать. Кроме того - и это самое важное - экономический мейнстрим показывает нам, неразумным, при каких условиях мы бы могли жить лучше.

Но мы так не живем. А могли бы. Но вот не живем.

Институционалисты говорят: а вот в Латинской Америке не живут так хорошо, как в английской Америке, потому что в Кастилии бароны в свое время не обуздали своих королей в смысле расходования бюджетных средств. И это похоже на правду.

Что касается нас, русских, то о нас, насколько мне известно, никакого системного, а тем более, структурного моделирования еще не произведено. Впрочем, как и про китайцев. И, по-моему, насчет японцев тоже слабо получается.

Зашла сегодня речь о клиометрии. Клио - это муза истории, как мы слышали. Кого мерить хотят, не понятно. То ли музу истории, то ли саму историю. У греков Клио была противоположна рацио. Но нам греки не указ. У них экономика неэффективная.

Допущу небольшое отступление. Разнузданность моих рассуждений - следствие моей любви к науке, следствие страстного желания осмыслить и понять, хотя как человек действия - поэт и в прошлом государственный деятель - я все время скатываюсь в пропасти иррациональности и экзистенциональности. Недоверие к "человеческому, слишком человеческому" у меня появилось не от чтения и размышления, но от столкновения с суровой человеческой реальностью. Буржуа, который, по мнению Ортеги-и-Гассета, есть законченный рациональный "слишком человеческий" тип, представал передо мной в совершенно иррациональном и уж никак не человеческом виде. Поэтому, может быть, наука всегда была для меня отдушиной, глотком свежего воздуха, такого свежего, которого не бывает в наших поэтических низинах, где, бывало, люди напукают так, что не продохнуть.

Однако вернемся к клиометрии. Ортега-и-Гассет написал работу "История как система". Два положения из этой работы засели в моем мозгу. Одно состоит в том, что мы живем в кругу верований. Идеи и идеологии - это попытки вербализации верований. Иногда удачные, но всегда не исчерпывающие. Это напоминает мнение Р.Гуардини о вере и религии, в котором религия выступает как неадекватная вербализация веры. Впрочем, в отличие от Р.Гуардини, узника фашистских лагерей, исповедника и священника, Ортега-и-Гассет имел в виду не только религиозные, но и всякие психологические верования.

Второе положение Ортеги-и-Гассета гласит, что единственное наше сокровище - это история. Историей мы обладаем. Мы призваны быть в настоящем. Будущего еще нет. А вот прошлое мы имеем. Имеем для того, чтобы быть в настоящем.

Что такое институты в понимании экономистов? Это правила игры. Формализованные и неформализованные. Понимание экономической деятельности человека как игры чрезвычайно важно. При таком подходе термины "система" и "структура" не пустые звуки.

Система всегда фрагмент явления. Внимание к правилам вычленения фрагмента - достойное деяние. Это внимание говорит о вежливом ограничении своего понимания явления. Теперь не вызовет идеосинкразии и попытка описать структуру игры. Огромное место в этом описании занимает представление об организации.

Организации и есть игроки или, как иногда говорят в силу своей интеллектуальной девственности экономисты, акторы-актеры в жизненной игре. Человек не склонен выступать как игрок-одиночка. Он любит прикрываться псевдонимом. Экономический мейнстрим убежден, что организации - следствие многократности игр. Именно многократность толкает людей друг к другу, заставляет их кучковаться в организации, поскольку общие интересы выявляются при многократном повторении игры. Представляется, однако, что общие верования играют здесь более существенную роль.

Структура общества лучше изучена, чем экономика. Появление такой книги, как "Модели социальных систем" Ю.Плотинского, - событие в нашей жизни. Я буду беззастенчиво рекламировать эту работу, поскольку это роскошное чтение, хотя автор, как и все мы, стыдливо сбивается в сторону описания англо-американской действительности, обходя наши отечественные реалии. Что ж, можно понять. Но не простить. Однако в хороших социологических или философских работах не встретишь наглых благоглупостей, присущих экономистам или психологам. Не думаю, что для осмысления процессов гибели и размножения институтов - как правил игры по поводу собственности - экономисты способны применять что-то столь же изысканное, как, например, модель Лотки-Вольтерра.

А если уж пошла речь о системах, так будьте добры думать, о чем говорите.

Системный анализ явления, если он проводится добросовестно, скромен и точен. Общественное явление всегда расплывчато, но это просто значит, что аппарат описания должен быть современен, так как современная наука обладает навыками работы с размытыми множествами, нечеткой логикой и тому подобными жизненными реалиями.

Игра конструктивна. Но игра сложней племенной организации общества. Фантазии об оптимальном управлении государством, которыми так увлекались в советское время, остались в прошлом. Если уж мы перешли в игровое общество, то давайте побыстрее откажемся и от экономического мейнстрима, и от совсистемы Оптимального Функционирования Социалистической Экономики. Примитивные потуги институциональной экономической теории, или, простите за выражение, клиометрии, - это как первый крик ребенка: смысла никакого, но жить будет.

Зрелость

Пока что переход от теоретико-множественного подхода к системному подходу ознаменовался некоторыми неприятными явлениями. Во-первых, малограмотность авторов, вытекающая из сегментации науки вследствие господства предметно-урочной системы образования, во-вторых, страстное стремление выдать за действительность собственные мыслительные беды, в-третьих, полное отсутствие вежливости к Богу.

Однако все это представляется поправимым. Во-первых, переход от информационного к игровому образованию неизбежен. По крайней мере, я в этом убежден, как я уже излагал, а мне этого достаточно. Во-вторых, действительность не считалась, и не будет считаться с вещами (а наша душа, в понимании психологов, - это вещь, как правильно утверждал Ортега-и-Гассет). И в-третьих, наша невежливость нисколько не влияет на неизменную вежливость Бога к нам.

Мы живем в пространстве верований. Разнообразие верований пронизывает и нашу душу, под какой бы личиной (рациональной личностью) она ни выступала, и то, что называется социальной психологией. Пытаясь распознать их, мы невольно структурируем это пространство, то есть не только режем континуум на части, но и устанавливаем между этими частями причинно-следственные связи. Мы довольно лихо проходим стадию теоретико-множественного осмысления, системного взгляда и начинаем работать со структурами.

Однако очень большой вопрос состоит в том, что мы получили в результате этих простых и слабоанализируемых процедур. Ведь на каждом этапе мы осуществляли выбор, и этот выбор не может производиться иначе, чем под руководством наших верований. Получается порочный круг. Когнитивные возможности не лежат в каком-то другом пространстве, нежели пространство верований. Оно одно. С уверенностью можем утверждать только то, что это пространство достаточно сложно устроено и неоднородно. Под напором нашей воли оно подается расчленению в самых причудливых направлениях, а при усилиях придать смысл его частям оно становится противоречивым.

Эта противоречивость вызывает раздражение, которое необходимо снять каким угодно способом. Поиски такого способа заставляют нас возвращаться к первоначальному пространству верований и наводить в нем порядок. Основные способы наведения порядка известны. Самый радикальный состоит в вырезании несимпатичных кусков пространства и объявлении их несуществующими. Этот способ применяется всегда. Пространство верований целиком не принимает никто. Различие в объемах резекции. Если уж больно много вырезали, то при разведении разума на оставшихся грядках мы получим довольно скудный урожай.

Другим способом, пользующимся всеобщим, уважительным признанием, является введение в процессе структурирования особого инструментария. Расчлененный континуум в этом случае рассматривается как иерархическая структура. Должен оговориться, что часть этого слова "иеро-" (священное) здесь совершенно лишняя. Сейчас принято называть иерархической даже, по-моему, структуру управления автомобилем. Важно, что здесь не наводится ничего священного или властного, но определяются начала (архаика) и концы. Это возможно, благодаря наведению на систему какого-либо разума. В таком случае появляется метод выстраивания причинно-следственных связей. Система приобретает структуру, которая может не устраивать нас. Тогда, пользуясь тем, что избранный и наведенный разум не экзотичен, а является таким же порождением пространства верований, мы изменяем его и вновь разводим на системе архаические отношения.

Этот инструментарий работает в итеративном режиме и дает нам возможность обрести "согласие с самим собой". Зрелость.

Я вовсе не хочу вторгаться в философию или психологию. Я не утверждаю никоим образом, что описываю здесь реальный пошаговый процесс. Более того, я уверен и постараюсь дальше это показать, что в действительности эти процессы проходят не так, как здесь описано. Описание же, приведенное выше, призвано помочь мне разобраться в таких понятиях, как пространство верований, когнитивная система и структуры, наведенные на нее путем использования избранного разума.

Для меня важно, что системный подход не заканчивается выстраиванием архаических структур. Да и не начинается им. Человек есть человек играющий. Люди взаимодействуют и совершают выбор. В игре человек действует и в игре ставится перед необходимостью выбора. В игре оформляется задача и с большей или меньшей долей смутности проявляется цель. Именно в ситуации выбора происходят процессы расчленения пространства верований и процедуры резекций и итераций при придании системе структурно-архаического строения.

Как однократные, так и многократные игры постоянно вносят изменения в человеческую душу. Мы не даром убрали часть "иеро-" из слова иерархический и предпочли более простую форму - архаический. Начала вовсе не священны. Именно расстановка начал и концов в структуре подвергается наиболее частым изменениям. Оценка вероятностей исхода игры по мере ее многократного повторения позволяет перейти даже от сравнительно простого процесса расстановки начал и концов к наведению на события причинно-следственных связей.

Приятно заметить, что в этом процессе экономисты - приверженцы неоинституциональной теории - обнаружили с детской радостью, что, впрочем, для человека оценка вероятности исхода игры зависит - и сильно зависит - не только от математически выявленной вероятности, но от представительности и яркости события. Если событие случается сплошь и рядом, но ни с нами, ни с нашими приятелями оно пока не случалось, то хоть кол на голове теши - мы считаем, что нас минует чаша сия. И наоборот, если кирпич упал на голову кому-то из наших родственников, то мы будем стараться ходить посреди улицы, наплевав на мчащийся рядом транспорт. Думаю, что вовремя обратившись к психологам по поводу оценки человеком вероятности события, экономисты избавили бы себя от необходимости изобретать велосипед.

Таким же недоразумением представляется мне спор между методологическими индивидуалистами и холистами, столь модный в сегодняшней экономической науке. Иными словами, спор о том, по собственному ли разумению, по собственной ли методике выбирает человек стратегию в игре, или же вне его родившаяся и извне ему навязанная система определяет его поведение. Боюсь, что крайности рациональности и детерминизма со временем снивеллируются и возникнет пошлый мейнстрим с формулировкой: "И ты прав, Абрам, и ты права Сара". Это было бы обидно. Все-таки большое эмоциональное удовольствие получаешь, читая холиста-детерминиста К.Маркса и методологического индивидуалиста Ф.Хайека. Особенно если читаешь вперемешку.

Конечно, душа человека автономна, и человек вовсе не является частью каких-либо социальных структур. Хотя бы потому, что, в отличие от человека, они реально не существуют, а обозначаются в качестве результата соглашения или даже формализованного контракта между людьми. Семья, клан, страна, нация, государство - этот все плоды контрактов, соглашений. Но как только они обозначились, тут же самим человеком выносятся из его души и начинают жить собственной автономной жизнью. Происходит объективация. Из акта соглашения возникает факт наличия фирмы. Фирма вызывает эмоции привязанности и отторжения. Конечно, это псевдореальность, но в пространстве верований реально все, что там находится, если оно одобрено разумом и не вырезано. А фирма может проникнуть в пространство верований. Сплошь и рядом. Что уж тут говорить о семье или нации.

Проникновение в пространство верований или даже, говоря более широко, само формирование этого пространства - тайна за семью печатями. Кое-что мы знаем, кое о чем можем догадываться, но вряд ли что-то здесь можно утверждать со стопроцентной уверенностью. Во всяком случае, там разум еще не работает. Этот инструмент начинает использоваться нами тогда, когда мы приступаем к вербализации пространства верований, то есть перехода от верований к идеологиям.

Существует такое представление, что только об идеологиях мы и можем говорить, но никак не о верованиях. Разница между верой и религией достаточно очевидна. Религия - это уже форма связи. Процесс рационализации уже зашел довольно далеко. В этом смысле религии и идеологии мало отличаются друг от друга. Они могут в одном человеке пересекаться, включать одну в другую, находиться в противостоянии, главное, что они существуют на одном уровне восприятия и познания.

Вопрос о вербализации сложнее. Переход от верований к идеологиям и религиям осуществляется переживанием мифа и обряда. Верование еще относится к плазменному состоянию знания, а идеология - к холодному знанию. Их связь, переход с помощью игры, неразрывно связывающей миф и обряд, и есть образование человека.

В прошедшие два века когнитивная удача, использование системного подхода и, наконец, овладение структурой, как причинно-следственными связями, признано вершиной образования человека, обретением "согласия с самим собой". Это подлинный "аттестат зрелости". Понимание "почему" становится уютным мирком души.

В этом смысле очень характерно увлечение Ф.Достоевским и такой вершиной романтизма, как Ф.Кафка. Именно отсутствие понимания причинно-следственных связей трактуется этими авторами как трагедия души и даже потеря души. Человек, осознавший несостоятельность архаического подхода к действительности, вываливается из квартиры и погружается в темный хаос.

В информационном мире, где главное - это стремление человека донести информацию до другого, архаический подход неизбежен. Как иначе, не понимая причинно-следственных связей, донести до другого знания, умения и навыки? По моему, Ортега-и-Гассет сказал, что не любит романтиков за то, что после всех их трагических метаний они опять приходят к Богу, то есть набору вербализированных, институционализированных верований. А куда деваться? Пометался-пометался Кьеркегор и выработал новую систему. Но систему! Эпигоны экзистенциализма типа Камю или Сартра разоблачают великого Кьеркегора тем, что разжевывают и проясняют построенную им структуру.

Доверие к мифу и обряду позволяет ввести коммуникацию на доинформационном уровне, на более онтологически ранней стадии, на той стадии, когда структура еще не подменила собой явление и наведенное разумом соотношение начал и концов (архаика) не овладело человеком, не сделала его своей частью, объектом в кругу других объектов. Игровой мир - полиструктурный мир. Признание равносильности или хотя бы сосуществования структур, их игрового, а не эпистемологического характера породили прагматизм, релятивизм понятия эффективности, а в искусствоведении вначале отрыв структуры от явления (концептуализм), а потом тусовку и распальцовку крайне вербализованных структур (постмодернизм). Политики, впрочем, не извлекли из случившихся на пороге ХХ века поэтических интуиций ничего пока что, кроме убогих принципов политкорректности.

Общество живет в двух эпохах. Исследования по поводу диахронического функционирования социума уже прорвались на рынок гуманитарных интуиций. Эта двойственность связана с затрудненностью и длительностью институционального строительства.

После того, как шпильбрехеры, нарушители сложившихся правил культурных игр, вбросили новые идеи, начинается процесс их проживания. Для простоты будем неправильно именовать нарушения "идеями", хотя в них больше новых спонтанных ощущений, чем действительно "идей". Во всяком случае, проживание не ограничивается новой деятельностью в рамках новых ощущений, но и старается придать этой деятельности осмысленную форму. Деятельность и мысль порождают миф и обряд.

Этот период длится около ста лет. В начале XVII века В.Шекспир подверг сомнению ценность общинности. Он пропагандировал личную свободу и ответственность. Интриги и кровавые разборки лишаются прежнего ореола рыцарской борьбы за высокую правду. Человеческий микрокосм оказывается интересней коллективного разума. В.Шекспира живо занимают проблемы цареубийства, к которому он относится, мягко говоря, с пониманием и одобрением. Он релятивизирует проблему предательства, что совершенно недопустимо в рыцарской традиции. Он дискредитирует благостность семейного уклада и семейного выбора.

Чтобы как-то ощутить, что сделал В.Шекспир, можно, например, задуматься о том, как в окружении бен Ладена кто-нибудь напишет "Гамлета", "Кориолана", "Короля Лир" или "Ромео и Джульету". Впрочем, это все-таки далеко от шекспировской революции.

Весь XVII век новая реальность становится реальностью для все большего количества элитарных одиночек, постепенно захватывая их разум и погружая королевские дома Европы в непрерывную резню, уже никак не оправдываемую миссионерством, а тем более поисками св. Грааля. Религиозные оправдания стычек XVII века никому не нужны. Территориальные захваты, грабеж и предательства важны сами по себе. Лжедмитрии и Борисы Годуновы наводняют Европу. Элиту Европы. Народ безмолвствует. Он живет еще в старом времени, которое для элиты давно не существует.

Только с начала XVIII века, благодаря чудесному изобретению Яна Амоса Коменского - массовой школе, - простолюдин получает возможность вкусить сладости свободного ответственного выбора.

Бродячие банды принцев ликвидированы. Короли лишили их финансовой самостоятельности. Возникают новые институты, оформляющие новые мифы и обряды. Переосмысляется роль городских коммун и парламентов. Уничтожается и унижается боярство. В пароксизме агонии короли подзуживают народные вольности для борьбы с разнузданными принцами.

Народ в XVIII веке живет в шекспировском времени. Дело доходит до того, что популярные публицисты типа Ж.-Ж.Руссо предлагают перенести понятие суверенитета и суверена - придуманное в XVII веке для оправдания произвола принцев - с королей на народ. Ну, тут уж ясно, что Ванька Каин покажет всем, что такое настоящий Ричард III.

Но элита XVIII века уже не живет в шекспировском времени. Шекспир основательно забыт. Очередные нарушители вбросили идею науки. Расцвет "научной поэзии" в начале XVIII века беспрецедентен. Откуда она взялась? А так. Взяли поэты и сказали про науку. Здесь нет такого яркого имени, как В.Шекспир, но А.Поуп, Спенсер, Вольтер, да и наш Ломоносов все-таки не последние люди. Логика, ясность, следование "бритве Оккама" породили поэзию, кое-кем теперь считающуюся худосочной, но, как говорится, чем богаты - тем и рады.

Зато эта поэзия сразу захватила элиту. Интерес к класификациям, разложению всего и всякого по полочкам, сдирание мистических одежд с реальности невероятно быстро оформлялись в мифы и обряды научного мышления, энциклопедий и академий. Высшее образование вырывали из рук иезуитов. Секуляризация открывала двери либералам. Познание, проникновение, культ разума - вот приметы времени, в котором жила элита в то время, когда народ пробовал свои мышцы, проживая ощущения личного произвола.

Как отличны друг от друга научно-элитный маркиз де Сад и насаждающий новый порядок представитель народа-суверена Робеспьер, а вот, поди ж ты, жили в одно время! Нет. Не в одно. И разница между их временами - век.

Можно ли назвать XVIII век веком Просвещения? Да, конечно, только народ просвещался к личной свободе, а элита - к научному детерминизму.

На фоне великой французской резни, знаменующей начало XIX века, нарушители выступили с оглушительно новым мышлением. Ах, что это была за славная когорта!

Как же нам не повезло, моя Россия. Моя бедная любимая Россия. Среди поэтов есть тоже свое распределение ролей. М.Цветаева писала о поэтах-кипарисах и поэтах-дубах, имея в виду Гельдерлина и Гете. Дубом - в разных смыслах - считали Гете и почтительная Цветаева, и непочтительный Элиот. Ну, это ладно. Важно другое. Строительство институтов подразумевает и вбрасывание идей разрушителями и возведение институтов в систему завершителями. Это условное разграничение. Нарушители и те, и другие. Речь ведь в любом случае идет о появлении новых правил игры.

Романтики создали чудесный миф о суперталантливости разрушителей. Этот миф необходим для развития общества. Мы все с благодарностью приняли его в свое сознание, в обиход своей мысли. Но факты, как всегда, не совсем совпадают с мифом. В России совсем не совпадают. Миф здесь означает осмысление желаемого, а не действительного. Что ж? Тем хуже для действительного. А, однако, фактически завершитель-поэт бывает значительно талантливей поэта-разрушителя. Пушкин был завершителем. Он оформил и тем самым создал логику русского языка. Дитя и владелец века Просвещения, он распоряжался миром с полным правом суверена. Его величие заключалось в строительстве системы, и даже структуры, которую мы называем Россией. И это было наше заключение. Пушкина нельзя продолжать, развивать, распространять. Но жить в нем можно. И даже очень комфортно. Как сказал с бессмысленным упорством на лице наш великий политик: "Пушкин - наше все". Это конец. Дальнейшее молчанье.

Если бы не Тютчев.

Только гениальность Тютчева помогла России разрушить пушкинское оцепененье и продвинуться по романтическому европейскому пути. Великий Фет и более мелкие поэты распропагандировали тютчевские ощущения и, несмотря на то, что Тютчева никто не читал, через этих популяризаторов его идеи дошли до уровня прозаиков. Толстой и Достоевский, окруженные толпой карликов, впендюрили романтическое восприятие правоты масс, опьянения собой, необходимости причинно-следственных связей и тому подобное в сознание публицистов - отцов народной мысли. Махровым цветом стала расцветать национальная идея. Какова во всем этом была роль Лермонтова, непонятно. Оставшись каким-то межеумком, он подарил узко-логическую форму русской прозе. Впрочем, он никого не интересует, а значит - в нем очень много прекрасной тайны.

Не Лермонтов, а Тютчев вернул Россию в Европу. Волей и талантом единственного человека Россия из византийской затхлости вырвалась в лоно европейского развития.

Нам опять крупно не повезло. На переломе XIX и XX веков был блестящий Малармэ, но основной удар был нанесен Гопкинсом, Йетсом, Э.Паундом, Т.С.Элиотом и вообще английской поэзией. Конечно, Б.Сандрар, Г.Аполинер - это очень серьезно. Но уж никак не Маринетти, на которого ориентировались наши футуристы. Что же у нас? Возвышается одинокая фигура В.Хлебникова и свора мелочевки вроде В.Маяковского, К.Асеева и В.Каменского. Да еще Крученых и Бурлюк. В микроскоп не увидишь.

Победа акмеистов сбросила Россию с пути эффективного исторического развития. Дело не в таких кумирах поп-культуры, как Ахматова или ее супруг. Дело в О.Мандельштаме. Безусловный гений, с которым в русской поэзии может быть сравним только Пушкин, был не начинателем, а завершителем. О.Мандельштам подвел итог великому XIX веку русской культуры. В нем сошлись все линии, начавшиеся Тютчевым и Лермонтовым. Масштаб гениальности Мандельштама таков, что и В.Хлебников, и К.Вагинов, и обэриуты, сделавшие бы честь любой европейской поэзии, может быть кроме английской, потерялись. До сих пор популярностью на рынке пользуются такие эпигоны О.Мандельштама, как И.Бродский. В.Хлебников не смог выполнить полагавшуюся ему функцию Ф.Тютчева. Он не преодолел О.Мандельштама, как Ф.Тютчев преодолел Пушкина. Конечно, в оправданье можно сказать, что ни у Малармэ, ни у французских сюрреалистов, ни у Э.Паунда и других англичан не было противников-традиционалистов такого ранга, как О.Мандельштам. Им было легче. Все так.

Ребята! Но за страну обидно!

Можно кивать на то, что Германия оказалась в том же положении. Никакой Кристиан Моргенштерн не мог сравниться с Рильке и Мерике. Но, пережив позор поражения и оккупации, немцы с благодарностью приняли как свои достижения англичан и французов. Был осуществлен импорт мифов и обрядов, импорт внелогичного, разорванного, необремененного причинно-следственными связями сознания, импорт институтов игровой культуры.

О.Мандельштам говорил, что он и его товарищи - последние смысловики. Нет. К сожалению. В России до сих пор поэты держатся за "смысл", подразумевая под этим словом психологизм причинно-следственных связей Толстово-Достоевского происхождения. Если ружье висит на стене в первом акте пьесы, то в четвертом оно должно выстрелить. Но сегодня в четвертом акте мир совсем другой, чем в первом. Ружья больше нету. А мы продолжаем жить за счет нефтедобычи, потому что в первом акте мы нашли месторождение нефти.

Метафора

Подмена явления системой есть признак зрелости. Зрелость - синоним остановки. Один мудрый олигарх говорил мне, что после тридцати делом - в его терминологии бизнесом - нечего заниматься, денег не сделаешь. В зрелом возрасте проживание нового - это не проживание, а освоение. Конкретный человек живет снова только постольку, поскольку он ребенок. Общество согласно развиваться, если оно прежде согласится со своей незрелостью. Институты, в которых мы живем, вошли в нас через мифы и обряды, а потому могут пасть, только подвергшись страшной процедуре осмеяния.

Падение институтов происходит путем выхолащивания мифа и обряда. Рационализированное верование - уже не верование. Общество, живущее в институтах, не подкрепленных верованиями, сотрясается от хохота. В таком обществе самым проникновенным способом коммуникации становится анекдот. Мы были свидетелями, какими взрывами смеха сопровождалась агония СССР. Зрелая система - мертвая система. Структура господствует над явлением. Власть заключает в свои объятия безжизненную пустоту. Владение историей сводится к датам событий и связывающим их смыслам, давно лишенным мифической остроты и обрядности, от которой замирает сердце. На место "узнавания" выдвигается обучение. Правила игры все меньше служат правилами игры, все меньше несут в себе возможностей индивидуального выбора и все больше воспринимаются, как стандарты поведения.

Ненормальность для здорового человеческого игрового сознания этой "жизни всерьез" заставляет отстраняться от нее, иронизировать и даже смеяться взахлеб.

Мы смеемся не над верованиями. Мы смеемся не над мифами и обрядами. Мы смеемся над рационализированными институтами, не имеющими отзвука в верованиях наших душ.

Отсюда следует, что мы готовы откликнуться на зов нарушителей. Новые мифы и обряды хороши уже тем, что они живые. Невозможно больше дышать запахом мертвечины. Затхлые комнаты - не лучшее место обитания для человека. Хочется на воздух, на травку.

При этом можно попасть и в болото. Весь вопрос, через какое окно мы будем выпрыгивать на волю.

По какому критерию мы отбираем те нарушения существующих правил игры, которые породят будущие игры? Это важнейший вопрос, на который я не знаю ответа.

Итак, я начисто отвергаю дарвинизм, особенно в интерпретации академика Т.Лысенко. Инкрементно институты не рождаются. Мутация не порождается окружающей средой. Кто-то и где-то должен ее совершить. Это акт. И у этого акта есть актор. Латинское слово "актор" (завоеватель, расширитель) в европейских языках отозвалось терминами "автор" и "актер". Институционалисты в своем трогательном стремлении к истине опять стали употреблять это слово, но теперь уже в значении "игрок" (фирма, организация, индивидуум). Нет. Актор это актор. Тот, кто совершает акт. Производит мутацию. Создает новое. Нарушает сложившиеся правила игры.

Но я вовсе не склонен отрицать естественный отбор после того, как актор завоевал новое пространство. На этой территории можно много чего разного построить. Да и акторов-то может быть много. И пойти осваивать можно разные территории. Вывалиться на природу, повторяю, можно из разных окон. Акторы только прорубают окна, но неспособны погнать всех в одном направлении.

Я не отрицаю естественного отбора, но я просто не знаю, что в данном случае означает слово "естественный". Должно ли новое верование иметь корни в традиционных старых, изживших себя верованиях? Не уверен. Если издевательский смех над мертвечиной был достаточно талантлив, то, может быть, наоборот, "естественным" будет радикализм? Если первый опыт нового верования оказался не слишком комфортным - а он всегда не слишком комфортен, - то не будет ли "естественным" создание "тяни-толкая", то есть синтеза слабосовместимых нового и старого институтов? Сомнительно, но... Милые стены родного Содома всегда тянут жену Лота обернуться. Не надо только забывать, что она при этом превратилась в соляный столб.

Я не понимаю, насколько продуктивно, в качестве критерия "естественность" работает эффективность. Не говоря уже о том, что если даже для экономиста понятие "уровня жизни" и "качества жизни" не выглядят синонимами, то для людей других профессий - психологов, социологов - эффективность не совпадает с эффективностью в представлении экономиста довольно качественно.

Это все метафоры, метафоры, метафоры. Это все наше европейское (континентальное) филологическое мышление. В Греции я увидел грузовой автомобиль, на кузове которого было написано "Метафора". Оказалось, что речь идет о перевозке мебели.

Гордые - и, безусловно, заслуженно гордые - англосаксы говорят об импорте институтов. То есть, если некая страна не сумела инкрементно вырастить эффективные институты, то она должна импортировать англосаксонские эффективные - самые эффективные - институты. Спорить нечего. Это правда. Но как импортировать институты? И правда ли, что в самой Англии, а от нее в США институты выросли инкрементно? По Дарвину?

При этом приходится слышать такую благоглупость. Какой-то человек, "игрок", находит способ заработать больше денег в обход существующих институтов. Остальная публика в изумлении осознает, что таким способом и они могут заработать больше. Тогда все с радостным визгом рушат старые институты и быстро лепят новые. Можно было бы оставить эту "теорию" без комментариев, отдав сию мысль на разор психологам, социологам и историкам. Я так и сделаю.

Позволю себе только одно замечание. Экономика lassez fair, то есть та самая великая эффективная англосаксонская экономика, была введена волевыми актами английского правительства в начале XIX века. Она ни в коем случае не родилась инкрементно, но была плодом того обаяния, которое источали труды А.Смита. Вдохновленные прежде всего английскими романтиками, их пафосом объединения ради эффективности, пафосом объяснения человеческих деяний через причинно-следственные связи ("смысл"), английские парламентарии сделали великий шаг по пути анархии. И анархия оказалась экономически эффективней тирании.

Это не могло возникнуть инкрементно. Анализ поведения организации, скрупулезно и блестяще проведенный институционалистами, показывает, что свободная экономика не может возникнуть инкрементно в пространстве лоббирующих свои интересы игроков.

Акторы - А.Смит и английские парламентарии, а до них самые-самые акторы - П.Б.Шелли и Дж.Китс.

Значит, не импорт институтов, а метафора, перевозка мебели. Одной партии на свалку, а другой, новой, - в квартиру. Но как нам найти эту метафору?

Англосаксонская свободная экономика доказала свою эффективность. Она доказала, что эта эффективность не только экономическая. Если сейчас США отступают от анархических принципов, которые принесли им процветание, то можно лишь горько плакать об этом. Под экономическими псевдонимами было создано, прожито и обретено множество анархических институтов, позволивших реализовывать личное благо в жесткой игре и регламентированной любви. Не рай. Но где лучше? США комфортны, как разношенный башмак.

Другие страны беспокоились о своей самобытности больше, чем о своем благосостоянии. В смысле эффективности, как бы ни понимать это слово, они зашли в тупик. Выпали из окна в болото. Какой позор для французской культуры - государственная регламентация показа французских кинофильмов в кинотеатрах! Но все-таки Германия, Франция, Северная Италия, Испания приняли англосаксонскую политическую культуру, впрочем, назвав ее с изяществом носорога "гражданским обществом". В каком смысле "гражданским"? В том, что не сельским?

Я не могу спрятаться от проблемы, от тяжелейшей проблемы, которая гнетет меня постоянно. А как быть с моей любовью, с моей Россией? Как нам найти свою метафору, метафору институтов?

Я задаю вопросы, а не отвечаю на них. Однако, как бы туманен ни был мой горизонт, но кое-что, мне кажется, я проглядываю достаточно отчетливо.

Метафора не может произойти на уровне институтов, а тем более на уровне организаций. Если не будут затронуты верования, то грош цена этой метафоре. Она работать не будет. Не поедет автомобиль-перевозка. Все в порядке, а бензина нет. Сколько времени и сил потратили влюбленные в себя англосаксы на Латинскую Америку, а воз и ныне там. Не получается. Возникло мнение о тупиковом пути развития. Это то, что мы тут выше назвали сиганием из окна в болото. Но почему же в Испании получилось?

Делаю очередной кульбит, отхожу от романтической логики, перестаю выстраивать системно-структурный причинно-следственный ряд и говорю открытым текстом. Метафора институтов может быть нам дана только просвещением. Не обучением, как говорят наиболее продвинутые экономисты-институционалисты, и не образованием, как сказали бы педагоги, будь они хоть сколько-нибудь в курсе дела, но именно просвещением. Надо показать свет, а не лепить себе подобных и уж тем более не учить знаниям, умениям и навыкам выкручиваться в обстоянии мертвых верований.

Только верования, только их метаморфоза может поспособствовать выходу из болота, из тупикового развития. Сейчас скажу такое, после чего меня перестанут принимать в приличных домах. Голливудские фильмы больше поспособствовали эффективному развитию нашей экономики, чем все гайдары и грефы (включая сюда и ясиных с сабуровыми).

А верования меняются только через мифы и обряды. Это то самое, что педагоги-методологи на своем античеловеческом языке обзывают мысле-деятельностной педагогикой. Аж дух захватывает от издевательства над родной русской речью! Но по сути, если снять эту псевдонаучную накипь, они правы. Мысль не отделенная от деятельности, и наоборот, деятельность, порождающая мысль. Или правильней - нерасторжимое единство мифа и обряда, утверждающее живое верование. Верование, реализуемое в правилах игры - институтах. Институты, застывающие в организациях. Очистительный смех. Новые нарушители. Тупики. Эффективность. Без конца? Не знаю.

Во всяком случае - игра. Как можно меньше серьезности. Как можно меньше мертвечины. Бог наш есть Бог живых, а не мертвых. "Лучший способ не попасть в рай - считать, что ты уже там" (В.Соловьев).

Несколько технологических советов.

Обращайте внимание на пишущую братию. На поэтов. Они находят метафоры. Они нарушают правила, что важнее. Они говорят "а", а это приводит к новому. И самое главное - они единственные способны стать вне системы.

Не говорите про государственных деятелей: "они" или "власть". Власти больше нет. Анархисты победили и будут побеждать дальше. Это эффективно.

Если вам самим показалось, что вы власть, срочно обращайтесь к психоаналитику. Теоретически лучше бы к священнику, но уж больно они глупы в среднем. Психоаналитики болтают лучше. Несут чушь, но разве вам нужна правда?

Молчи, ты глуп и молоденек,
Уж не тебе меня ловить.
Ведь мы играем не из денег,
А только б вечность проводить!

(А.С.Пушкин, 1825)


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Дмитрий Быков, Быков-quickly: взгляд-42 /15.10/
Умрем - все. Абсолютно. Весь наш выбор сводится только к тому, как и за что умирать. Лично мне предпочтительнее умирать за идею, нежели за корыто. И опыт человечества показывает, что люди, поставляющие себе высшей ценностью идею, а не корыто, - даже в быту ведут себя поприличнее, чем любители хлевной свободы.
Александр Мелихов, Кто такие фашисты и как с ними бороться? /08.10/
Фашист - не обязательно мерзавец; фашист - всего лишь простой человек, взявшийся решать вопросы непомерной сложности. Поэтому единственно надежная профилактика фашизма - держать простого человека подальше от политики. Не надо самим звать его на помощь и возбуждать в нем чувства, что без него страна погибнет.
Сергей Кирухин, О социальной демократии, приятной медлительности и прочих недоступных нам прелестях /04.10/
Если считать, что левые - за изменения, а правые - за сохранение, то в сегодняшней Европе за сохранение сложившихся структур выступюет социал-демократы, цепляющиеся за остатки середнячества и социальной экономики, в то время как правые призывают бесстрашно идти вперед и ломать все, что под руку попадается.
Ирина Терентьева, Особенности русскоязычных диаспор в разных странах /03.10/
Часть 6. Эволюция LiveJournal очень похожа на то, как развивается организм реальной общины. Первым поселенцам памятен период особого доброжелательства и взаимопомощи, что особенно ценно в условиях удаленности от родных пенат: вся громадная Сеть поддерживает тебя, как надежный гамак.
Александр Мелихов, Хранитель сложности /27.09/
Если интеллигенция действительно желает быть совестью народа, она должна быть не лоббистом каких-то частных общественных нужд, а представителем нужд общественного целого. Вопрос "Может ли интеллигенция сотрудничать с властью?" - из разряда детских: интеллигенция может и обязана использовать власть в своих целях.
предыдущая в начало следующая
Евгений Сабуров
Евгений
САБУРОВ
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100