Двести лет вместо

Планировался разговор о сборнике поэзии тридцатилетних, но под занавес года случилось событие куда более значимое: Александр Солженицын опубликовал второй том своего исследования "Двести лет вместе". Стало ясно, для чего оно затевалось. Сколько могу судить по прессе, копья пока не ломаются: народ либо вдумчиво читает пятисотстраничную книгу, либо пребывает в шоке. И то сказать: адекватная реакция на нее почти невозможна. Начнешь защищать евреев - сразу признаешься в собственном еврействе, да еще и злокозненном, злонамеренном, лживом, передергивающем и проч. А одобрять солженицынскую работу, с ее уж очень явной пристрастностью и очень специфическими выводами, - тоже выходит как-то не того. Для большинства либералов (кроме самых оголтелых) Солженицын остается святыней.

Павел Басинский уже обрадовался. Можно, конечно, спросить - с чего это я во втором квикле подряд обращаю внимание на Басинского? Он что, серьезный критик? Или так уж умен и точен? Или "Литературная газета" - в самом деле рупор живых, активных и талантливых писателей? Нет, нет и еще раз нет. Однако то, что он пишет, - всегда симптоматично, потому что есть такая порода людей (спасибо надо сказать этим мученикам), которые ничего не умеют скрыть. Что у других происходит внутри - то у них наглядно, как у собаки Павлова, в которой проделана дырка для контроля за ее пищеварением. Так вот, Басинский обрадовался громче других. Он заявил, что никакая книга уже не может подорвать авторитета Солженицына. Во-первых, он с этим заявлением поторопился, а во-вторых, чересчур откровенно проговорился.

Нашим почвенникам, конечно, давно уже хотелось, чтобы евреев обругал кто-нибудь безусловно авторитетный. Кто-то, чьего авторитета не подорвешь. Не шизофреник Климов, не бездарный Личутин, не эзотерик-евразиец и не сектант-фанатик, а человек с мировой славой и безупречным прошлым. Даже Шафаревич не потянул - гуманитарии не могут оценить всей его математической гениальности. Теперь они вроде как дождались. В защиту русского ксенофобского почвенничества высказался человек, чьего авторитета, как полагают современные славянофилы, уже ничем не подорвать. И вот здесь они ошиблись действительно радикально.

Наше время, во многих отношениях отвратительное, хорошо одним: многое начинается сызнова, многое приходится делать с нуля, в том числе и репутации. Все деградировало, все сметено могучим ураганом, и можно высказать некоторые крамольные мысли, которые еще вчера вызвали бы громы и молнии на голову неосторожного оратора. Так вот: рискнем сказать, что крупные русские писатели были в большинстве своем людьми неумными, и ничего страшного в этом нет - по крайней мере, это никак не сказывалось на качестве их художественных текстов.

Подчеркиваю: речь идет о прозаиках. Гумилев не зря называл поэтов "самыми умными людьми на земле" и уверял, что любой, даже посредственный поэт будет управлять державой лучше самого изощренного политика. Поэзия - хотя она и "должна быть, прости Господи, глуповата", - в самом деле как-то благотворно влияет на ум: возможно, тут играет роль своеобразная комбинаторика, необходимость из тысячи словесных комбинаций выбрать лаконичнейшую и благозвучнейшую. Умнейшим человеком России (что и Николай признавал) был Пушкин; поразителен ум Лермонтова и гениальная интуиция Блока, уже в восемнадцатом году понявшего, что большевизм - явление не столько анархическое, сколько монархическое. Необыкновенно умны были Цветаева и Мандельштам, чьи стиховедческие работы гораздо точнее и тоньше всего, что написали в ХХ веке профессиональные стиховеды. Короче, на умных поэтов нам везло, а вот с умными прозаиками напряги.

Книга Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями" поражает именно глупостью: человек, двадцатитрехлетним юношей написавший "Страшную месть", несет такую откровенную и, главное, смешную чушь о пользе публичного чтения вслух русских поэтов, что публика не зря восприняла его книгу как прямое издевательство, несмешной и оскорбительный розыгрыш. Как только прозаик берется теоретизировать - пиши пропало: Достоевский гениален, когда говорит о психологии, но стоит ему коснуться геополитики, правительства или Стамбула - выноси святых. Толстой - это пример наиболее яркий: положим, в "Войне и мире" есть еще здравые мысли, почерпнутые, впрочем, большей частью у Шопенгауэра, - а в "Анне Карениной", слава Богу, и вовсе нет авторских философских отступлений, - но все его земельные теории, его педагогический журнал "Ясная Поляна", статья "Кому у кого учиться: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят", его Евангелие, из которого выхолощено чудо, а восточные реалии для простоты заменены на отечественные типа сеней и овина... Трудно представить себе что-нибудь более скучное, плоское и безблагодатное, чем теоретические и теологические работы Толстого. Статья же его "О Шекспире и о драме", равно как и трактат "Что такое искусство", поражают такой дремучей, непроходимой глупостью, что поневоле уверишься: великий писатель велик во всем. Неадекватность его больше обыкновенной человеческой неадекватности, в ней есть какой-то титанизм, временами смехотворный, но и внушающий уважение. Этот великий знаток человеческой и конской психологии делался титанически глуп, стоило ему заговорить о политике, судах, земельной реформе, церкви или непротивлении злу насилием. Вот почему толстовское учение и подхватывалось в основном дураками, и сам Толстой ненавидел и высмеивал толстовцев - очень часто в лицо. "Вы создали общество трезвости? Да зачем же собираться, чтобы не пить? У нас как соберутся, так сейчас выпьют"...

Некоторым исключением выглядит Чехов, который о мировых вопросах старался не рассуждать и откровенно скучал, когда при нем заговаривали на трансцендентные темы. Но некоторые обмолвки в письмах и свидетельства современников заставляют предположить, что и он в своих прогнозах (и в оценках людей) бывал близорук, как и в жизни, и при этом как-то особенно, от рождения, глух к метафизике. Вот почему и самые симпатичные его персонажи ущербны, плосковаты: нет второго дна, есть удручающая одномерность и пошлость, которую и автор прекрасно чувствует - только взамен ничего не может предложить, кроме помпезной и скучной демагогии насчет прекрасного будущего, в котором все будут трудиться, трудиться, а вечерами читать... Не стану напоминать, какую чушь периодически нес Набоков, как субъективны и завистливы его литературные оценки и насколько сомнительны политические - особенно замечание 1943 года о тождестве Гитлера и Сталина; а чего стоит его мысль о том, что переводить стихи можно только прозой, и многолетняя, полная оскорблений и напыщенности полемика со всем светом по этому поводу?!

Это не значит, что в России не было умных прозаиков. Были - но они не претендовали быть великими. В набор непременных качеств великого писателя у нас всегда входит великая глупость. Кто претендует быть только выдающимся - тот еще может спастись, как Трифонов, Маканин или Искандер, у которых вроде бы все данные для попадания в классики. Не хотят: понимают, чем дело пахнет. Кто хочет истинного величия - тот непременно обязан нести чушь, и чем чаще, тем лучше. (Может быть, и я не исключение, и все сказанное выше только подтверждает мою мысль.) Как послушаешь иной раз Олега Павлова, так и уверишься: великий. Может, прав тот же Искандер, говоря, что люди великой святости - почти всегда люди поврежденного ума. Более того: великий писатель, как мы уже показали, может быть и метафизически глух. Во всяком случае, человек слышащий никогда не напишет в книге вроде "Теленка": "Как же верно и сильно Ты ведешь меня, Господи!". Да и книги вроде "Теленка", боюсь, не напишет.

Метафизическая глухота, вообще говоря, не есть порок. Не понимал же Толстой очевидных вещей, которые с такой наивной страстью пытался втолковать ему Иоанн Кронштадтский. У Солженицына с религией тоже крайне своеобразные отношения. Он в самом начале своей книги заявил, что рассматривает русско-еврейский вопрос вне его метафизической составляющей, - а тогда, извините, какой смысл? Это все равно как Ахматова говорила Чуковской, что она в Розанове все любит, кроме полового и еврейского вопроса; что же в нем тогда остается - любить-то? Люблю арбуз, но без семечек, кожуры и сока... Русско-еврейская коллизия и в самом деле позволяет, по-розановски говоря, увидеть бездны - но не со статистической же точки зрения на нее смотреть! Впрочем, книга Солженицына есть безусловно событие позитивное и важное: этот автор обладает замечательным чутьем на самое главное. Главным вопросом тридцатых годов был вопрос об оправдании революции - и Солженицын начал роман "Люби революцию!". Наиболее полным выражением советской власти был ГУЛАГ - и Солженицын написал "Архипелаг". Сегодня написать "Двести лет вместе" - значит очень точно чувствовать главный вопрос времени; но книга-то получилась не о еврейском вопросе, а о русском. Этой очевидной вещи сам Солженицын не увидел, и это вполне в его духе, при всем к нему уважении. Человек, написавший "Письмо вождям Советского Союза", с его страшным преувеличением китайской опасности, и горы публицистики, в которой содержалась тьма несбывшихся прогнозов и неверных оценок, - и не может претендовать на подлинный исторический охват. Он поставил вопрос - и спасибо ему; а уж какой вопрос поставил - в этом мы должны разобраться.

Первый том был, конечно, подступом: там доказывалось, что никто евреям особенно не мешал жить себе в России и чувствовать себя прилично. Погромов было не так чтобы уж очень много, а возможностей работать на земле предоставлялось сколько угодно. Но вот - не хотели они на землю, не чувствовали к тому таланта; во второй книге евреям опять ставится в вину тот факт, что они ну никак не желали пахать в Биробиджане и в случае чего его защищать. Отчего-то палестинскую землю они могут почувствовать своей, а русскую - не желают; наверное, хотят, шельмецы, в теплый климат. Правда, в Израиле слишком даже жарко и пустыня кругом... Наверное, это специфическая нелюбовь евреев к России: любую почву пахать они готовы, но вот эту - нет. Зато возглавить революцию, или оседлать перестройку, или занять командные высоты в русской культуре - это для них милое дело; и даже попавши в лагеря (иногда, случается, попадают туда и евреи) - они тут же устраиваются на лучшие места, "придурками" (!), и все потому, что свои своих тащат! Где один еврей устроился - тут же десятеро рядом. Подкормка идет с воли, денежки - ну и подкупают (начальники лагерей ведь тоже в основном евреи). А чтобы русский русскому помог - ни-ни! и денежек с воли не пришлют! Главное же - если и найдется честный еврей, который захочет не в санчасти где-нибудь греться, а на общих работах мучиться, - так его ж с обеих сторон и просмеют. И евреи не поймут, и русские не оценят. Потому - если ты еврей, то должен быть в месте теплом и хлебном, иначе не за что будет и ненавидеть тебя.

При этом в замечательной по-своему главе "Оборот обвинений на Россию" содержится вполне здравый вывод: что ж евреи, особенно диссидентская молодежь, так ругает собственную страну? Ведь - свои ж деды ее построили! Ведь - за то и квартиры дадены в сталинских высотках, где теперь по кухням собираются поругать Родину! Говорят про погромы, про пьянство, Белинков вон вообще утверждает, что на дне каждой русской души прячется погромщик, - а сам и в доходягах не был! (Тут, положим, неточность: Белинков в доходягах был, на этот счет есть много свидетельств, он и после освобождения был форменный доходяга, ходить не мог и умер в сорок девять лет, - но назвать его человеком приятным, конечно, трудно.) А - сами ж все и сделали, своими ж руками: "У Фили пили, да Филю ж и побили!" - прелестная солженицынская манера вкрапливать в текст веселую и беззлобную пословицу. Ругали советское искусство, насквозь лживое, а - кто ж его и сделал, как не Эрмлер с Роммом? Или, может, "Обыкновенный фашизм" и "Ленин в 1918 году" не одними и теми же руками сделаны? Или, добавлю уже от себя, заслуженный диссидент Ким не писал абсолютно точной песни "Про поэта Шуцмана и издателя Боцмана"? "Ну какая же мерзость - поэзия Шуцмана! Есть обычная пошлость, но это кощунственно! Я бы вешал таких за яйцо!" Ведь еврейскими руками созидалось тут все - и отвратительная власть, которая всех закрепостила, и отвратительное диссидентство галичевского толка, которое все разрушило.

К слову сказать, в своей оценке Галича (единственного поэта, который у Солженицына удостоился некоторой персоналии) Солженицын вполне прав. Говорю тут уже всерьез, своим голосом (предыдущий абзац, как вы понимаете, все-таки слегка стилизован, - но если автор не хочет договаривать до конца, приходится нам). Конечно, это ужасные слова - "А бойтесь единственно только того, кто скажет "Я знаю, как надо!". Ужасная смесь пионерского вольнолюбия и незрелого агностицизма. Надо знать, как надо, иначе и жить незачем. Иное дело, что и у Галича Солженицын прежде всего выделяет сочинения, оскорбительные для русского народа, - и гениальную, вполне русофильскую песню "Фантазия на русские темы для балалайки с оркестром" интерпретирует как русофобскую, даром что написана она как раз о раскулаченном и сосланном русском, на любимую солженицынскую тему. Глухота непростительная для литератора, начинавшего вдобавок в оны времена со стихов. Между тем оскорбительно для русских здесь только одно - что эту песню про двух русских, партейного и беспартейного, написал еврей Галич; русского - не нашлось.

(Скромная сноска. Солженицын, конечно, поднял огромный фактический материал и снабдил свой текст страшным количеством сносок - но и сноски подобрал довольно специфические. Например, я нежно отношусь к Наталье Рубинштейн, но и ей случается написать глупость - как вот насчет того, что Галич сподвигал людей на отъезд и что это путь правильный. Солженицын радостно за эту цитату ухватился. Галич совершенно не на то сподвигал людей, и вообще более русского явления, чем этот неприятный, барственный еврей, в прошлом советский драматург, впоследствии превосходный поэт, - в русской поэзии не было: куда там Евтушенке? Разве что полугрузин-полуармянин Окуджава...)

Короче, из всего сказанного напрашивается только один вывод, которого Солженицын как раз и не сделал. Даже и не знаю, почему, - точней, знаю, но не скажу. Евреям пришлось стать в России и публицистами, и мыслителями, и революционерами, и контрреволюционерами, и комиссарами, и диссидентами, и патриотами, и создателями официальной культуры, и ее ниспровергателями, - потому что этого в силу каких-то причин не сделали русские. В силу этих же причин русские отчего-то не проявляют той самой национальной солидарности (не только этнической, кстати, - поскольку евреи ведь вообще не этническое понятие), которая так раздражает Солженицына в евреях... "Кто знает великолепную еврейскую взаимовыручку, тот поймет, что не мог вольный начальник-еврей равнодушно смотреть, как у него в лагере барахтаются в голоде и умирают евреи-зеки - и не помочь. Но невероятно представить такого вольного русского, который взялся бы спасать и выдвигать на льготные места русских зеков за одну лишь их нацию - хотя нас в одну коллективизацию 15 миллионов погибло; много нас, со всеми не оберешься, да даже и в голову не придет" (с. 333). И еще откровеннее, хоть и чужими вроде как устами: "Правильно делаешь, Хаим! Своих поддерживаешь! А мы, русские, как волки друг другу". Это хоть и цитата из Воронеля... но ведь и у Тэффи таких цитат хватает: "Трагические годы русской революции дали бы нам сотни славных имен, если бы мы их хотели узнать и запомнить. Мы, русские, этого не умеем". Или: "Уж если вы увидите в газете "русский профиль", так я этот профиль не поздравляю. Он либо выруган, либо осмеян, либо уличен и выведен на чистую воду". Пожалуйста, фельетон "Свои и чужие" из сборника "Рысь", перепечатан только что в "Олме", в книге "Так жили". Очень рекомендую.

Серьезный исследователь задал бы в этой ситуации вопрос: отчего русские с такой легкостью перепоручили все свои главные функции этим неприятным евреям?! Ведь действительно неприятным: я всем сердцем ненавижу эти подмигивающие и подхихикивающие диссидентские компании еврейской молодежи, где ругают и презирают все русское, а сало русское едят. Раньше были варяги, тоже неприятные... Объяснений напрашивается два: либо русские хотят, чтобы кто-нибудь всегда был виноват, - и поэтому сами ничего делать не удосуживаются, а валят все в итоге на евреев. И царизм погубили евреи, и революцию - евреи же, и Советский Союз - они же. Либо - и это случай более сложный - русский народ вообще не заинтересован ни в какой сознательной исторической деятельности, потому что у него другая программа, а именно - азартное, садомазохистское самоистребление под любым предлогом, о чем и заходила речь в предыдущем квикле. Тогда остается признать лишь, что евреи губительны не для всех народов, а исключительно для тех, которые не желают делать свою историю самостоятельно. Ну подумайте вы сами: революция, давно назревшая, да все не получавшаяся, - мы. Контрреволюция, то есть большой террор, - обратно мы. Атомная бомба, водородная бомба, НТР, авторская песня, кинематограф и даже патриотическая лирика - все мы. Кто двигает вперед русский стих и модернизирует прозу? Да обратно же мы; сколько можно! Пастернак, Мандельштам, Бродский, Аксенов, демонстрация в защиту Праги в 1968 году, что и сам Солженицын не преминул отметить... Богораз, Даниэль... Да что ж это такое! Почему Ельцина и Путина поддерживал еврей Березовский, а обличал еврей Шендерович?! Вам что, безразлична судьба вашего президента - если даже активнейший и мудрейший из русских, Александр Солженицын, только и нашел поговорить с Путиным, что о судьбе русских лесов?

Каждая нация осуществляет свою тайную программу - и только русские боятся заглянуть в себя, даром что Блок и написал в том же восемнадцатом: "Она глядит, глядит, глядит в себя - и с ненавистью, и с любовью"... Глядит, но что-то ничего не видит; этот кисель, где бурлят, бродят и сталкиваются какие-то неоформленные сущности, очень интересен сам по себе, но историей в чаадаевском смысле, историей сознательной и созидательной - этого никак не назовешь. Поэтому и коммерсантами, и антикоммерсантами, и публицистами, и бардами родных осин в России вынуждены быть евреи... которые иногда даже кажутся мне ее коренным населением - настолько они к ней неравнодушны. Зато русские грабят "свои несравненные недра" (А. Солженицын) и уничтожают собственное население так, как могут это делать только захватчики, которым здесь ничто не дорого.

Потому-то у них и нет национальной солидарности, и не могут они договориться о простейших ценностях, и все у них тут не свое. "И дом, и сад - все было не мое, казалось мне. А может, не казалось" (Н.Слепакова).

Разумеется, я мог бы много интересного понаписать о еврейской "двойной морали" - о космополитизме "на экспорт" и национализме для своих; и о "демократии" на экспорт при полном тоталитаризме для своих... Что есть, то есть. Такова заложенная в евреев программа, часто ими не сознаваемая, но тут уж надо уходить в метафизические дебри. Это и без меня есть кому сделать, хотя если кто заинтересуется - готов и я, в меру скромных способностей. Но здесь позвольте мне ограничиться рассмотрением единственного вопроса - или, если хотите, констатацией единственного факта: евреи сыграли такую, а не иную роль в русской истории потому, что в силу особенностей местного коренного населения им пришлось стать русскими. Русские по каким-то своим тайным причинам от этого воздержались. Возможно, их подвиг еще впереди. Пока же русские - никакая не нация, ибо нация есть не этническое, а философское понятие, совокупность надличных ценностей, которые и для самих русских сомнительны (евреи как раз очень их любят). Я рад, что здесь мои выводы полностью совпадают с теоретическими положениями молодого социолога Юрия Амосова, чью работу на эту тему, надеюсь, скоро опубликуют.

Двести лет - а если верить Канделю с его "Книгой времен и событий", то и гораздо больше - евреи делают российскую историю не вместе с русскими, а вместо них. И статью это, если честно, должен бы написать кто-нибудь русский.

Но - не нашлось.

P.S. Автор приносит свои извинения всем, чьи национальные чувства он задел. Он надеется, что его не обвинят в разжигании национальной розни. Он прекрасно понимает, что всем вокруг плевать на его национальные чувства, которые оскорбляют все вокруг, во все тяжкие и кто во что горазд. Он еще раз приносит свои извинения всем, чьи национальные чувства он оскорбил. И еще раз приносит. Чума на оба ваши чума.