0.

За свою жизнь я считанные разы писал тексты политической направленности. Обычно этому предшествовали какие-то крупные катастрофы: взрывы жилых домов, захват заложников, атака на WTC. Сейчас вроде бы не происходит ничего сопоставимого с этими событиями, но потребность сформулировать свое отношение к процессам, происходящим последние полгода в общественном пространстве, заставила меня написать эту статью. Я не верю, что происходящее сейчас приведет к какой-либо катастрофе - просто наблюдать за тем, как твои знакомые мало-помалу теряют адекватность, крайне неприятно.

1.

В течение семи лет своей журналистcкой карьеры я неоднократно сталкивался с тем, что мои тексты оказывались неверно восприняты их читателями. Меня регулярно обвиняли в фашизме, либерализме, имморализме, чистоплюйстве, двурушничестве и пропаганде наркотиков. В большинстве случаев я пытался вступить в диалог, объясняя читателям, что на самом деле я хотел сказать не совсем то, что они вычитали в моих текстах. Подобная переписка отнимала у меня довольно много сил и нервов, но я считал ее частью своей журналистской работы. В конце концов, думал я, может я что-то неправильно сформулировал, недообъяснил, недоделал. Надо исправлять.

Однако последние несколько месяцев моей публичной жизни дали слишком много доказательств того, что, как правило, люди воспринимают текст превратно не только потому, что он плохо и невнятно написан, но потому, что они смотрят на него через очки той или иной идеологии. Мало-помалу я понял, что сегодня мы все находимся в куда более идеологически-расчлененном пространстве, чем в девяностые годы с их аморфностью и стихийным анархизмом. Осознание этого факта заставляет всех нас некоторым образом определиться - где мы и с кем мы, - тем более что со всех сторон доносятся голоса, уверяющие, что "кто не с нами, тот против нас", и предостерегающие от иллюзии нахождения над схваткой.

Собственно, настоящая статья как раз и посвящена попытке определиться - где я, ее автор, нахожусь в нынешнем идеологическом пространстве; попытке немаловажной именно потому, что у меня есть твердое ощущение, что я нахожусь в этом месте далеко не один.

2.

Хорошим примером того недопонимания, о котором я говорил выше, являлась фраза "У меня мало принципов", которую я много раз говорил и писал за последние годы. Недавно я выяснил, что людьми, не знающими меня достаточно хорошо, она часто воспринимается как кокетливая форма утверждения "У меня нет принципов", тогда как смысл ее ровно противоположен: "У меня мало принципов, и потому они для меня особо важны". Например, я ни при каких обстоятельствах не пишу того, чего не думаю. Мне кажется, именно это, а не что-либо другое, называется профессионализмом.

Потому помимо цели, заявленной в первом пункте, моя статья преследует еще и другую: сформулировать те из моих принципов, которые и позволяют мне занимать твердо очерченное место на нынешней идеологической карте. Вероятно, мои принципы не оригинальны; другие наверняка сформулировали что-то похожее раньше и лучше меня. То, что я пишу сейчас, является не проповедью или агитацией, а всего лишь персональным высказыванием. Что, на мой взгляд, и составляет главную ценность написанного.

3.

Возможно, аналитики правы, утверждая, что мир изменился после 11 сентября. Во всяком случае, ощущение невозможности диалога впервые возникло у меня вскоре после падения башен World Trade Center'а. В то время я жил в Калифорнии и в первый день американских бомбежек Афганистана встретился со старыми приятелями, живущими в Силиконовой долине без малого десять лет. К моему удивлению, они были в восторге он развернувшихся военных действий. Ссылки на гибель женщин и детей и малую эффективность подобных операций для борьбы с мировым терроризмом оставляли их равнодушными.

- Мы - американские налогоплательщики, - заявил человек, с которым я любил беседовать о Томасе Пинчоне и Уильяме Гибсоне, - и потому мы должны либо поддерживать политику нашего правительства, либо активно протестовать, либо уехать отсюда. А позиция: "Это неправильно, а что делать, я не знаю" для меня неприемлема. Пусть бомбят, чтобы не было повадно.

Эмоциональное потрясение от этой беседы было для меня столь сильным, что еще несколько месяцев я не мог заставить себя даже позвонить этим, в общем-то милым, людям. Сейчас я, впрочем, даже благодарен им: они впервые за много лет показали мне действие логики, позабытой со времен 1996 года. Это логика "если┘ то", логика наименьшего зла.

Большая часть идеологических дискуссий строится именно на ней. Если вы осуждаете военные действия США, то вы поддерживаете террористов. Если вы говорите про уважение прав меньшинств, то агитируете за политкорректность. Если вы призываете уважать подвиг народа в Великой Отечественной, то вы скрытый сталинист. Если вы считаете, что права человека не пустой звук, то вы аплодируете американской операции в Косово. И так - до бесконечности.

И потому первый принцип, которого я стараюсь придерживаться - это отказ от подобной логики. Я хочу сохранить за собой возможность уважать и академика Сахарова, и Егора Летова; требовать свободы Эдуарду Лимонову и осуждения полковника Буданова; признавать равенство всех наций и ненавидеть политкорректность в той форме, в которой мы ее знаем.

Я ценю права человека и "демократические ценности", но это не мешает мне признавать, что вся европейская культура покоится на тоталитарном фундаменте и попытки построения демократии без следов тоталитаризма оборачивается малопереносимым кошмаром.

Я верю, что люди должны быть счастливы и жить в комфорте, но никакие социальные перемены не избавят нас от экзистенциального ужаса. Я признаю, что во многом социальная жизнь в Америке привлекательнее социальной жизни в России, но это ни в малейшей степени не мешает мне считать внешнюю политику США лицемерной, эгоистичной и агрессивной. Я считаю, что труд писателя, программиста или музыканта должен быть вознагражден, но также считаю злом копирайт в его существующей форме. Мне могут не нравиться политические взгляды Проханова, но я не считаю это поводом к бойкоту издательства "Ad Marginem" и премии Нацбестселлер.

Тут я вынужден остановится, чтобы не превращать статью в занудное перечисление собственных политических взглядов.

4.

Логика исключенного третьего, наименьшего зла и "кто не с нами, тот против нас" всегда существует для того, чтобы объединять взгляды в системы. Это стандартный маркетинговый, пиарный ход: если вы покупаете права человека, то вместе с ними вам впаривают право Америки вмешиваться в региональные конфликты. Если вы покупаете отвращение к политкорректности в ее голливудском варианте, то заодно вам скормят гомофобию, антисемитизм и расизм. Российские выборы 1996 года наглядно демонстрировали нам работу этого принципа: либо Зюганов, либо Ельцин. Либо Саддам Хусейн, либо Джордж Буш. Либо Митя Ольшанский, либо Митя Кузьмин.

Отказ от подобной логики возможен только при признании того, что взгляды по каждому конкретному поводу не должны быть объединены в систему. Каждое конкретное событие требует принятия отдельного решения. Это решение должно быть персональным - потому что именно ты несешь за него внутреннюю ответственность. Ссылки на Маркса, Кастанеду, Дугина или Хаким Бея не работают точно так же, как ссылки на Чубайса, Ковалева, Поппера или Збигнева Бжезинского.

Подобный способ существования возможен только при отказе от авторитетов. Любая идеология ведет себя как Internet Explorer, спрашивающий тебя, готов ли ты всегда доверять любому контенту, скаченному с сайта Майкрософт. Поставив галочку, ты теряешь контроль над тем, что происходит в твоем компьютере, - точно так же, поставив галочку напротив любого из перечисленных выше имен, ты теряешь контроль над тем, что происходит в твоей голове. Разница только в том, что в идеологическом пространстве есть еще и опция "никогда ничего не сгружать с этого сервера", олицетворяемая притчей о том, что "если Евтушенко против колхозов, то я за".

Столь же губительны расхожие афоризмы, тем более что, как правило, они образуются путем вырывания фразы из контекста. "Патриотизм - последнее прибежище негодяя" изначально значило "став патриотом, спасется даже последний негодяй", а "либо наших перережут цветные, либо мы их сошлем в иные миры" имеет в качестве продолжения "но то и другое - не христианство". Автор последних строчек как-то заметил, что недопустимо строить этику на прерванной цитате; с этим высказыванием я готов согласиться. Но это не значит, что я приму любой тезис, исходящий из того же источника.

5.

Итак, у меня есть взгляды, но они не укладываются в рамки какой-нибудь идеологии. Само по себе это высказывание является принципом, которого я намерен придерживаться достаточно твердо. Потому что, как я уже сказал, принципов у меня немного, и я не могу ими разбрасываться.

На первый взгляд может показаться, что подобный подход обрекает меня на одиночество. Поклонники либерализма могут всегда рассчитывать на поддержку "Граней.ру" и прогрессивной интеллигенции. Поклонники анархо-сатанизма и консервативной революции будут желанными гостями на Л.Е.Н.И.Н.е. Любители консьюмеризма могут наслаждаться глянцем, а рыцари андерграунда - радикальным Самиздатом. Все они могут объединяться в ячейки какой-нибудь партии, издать собственную газету, на худой конец - создать ЖЖ-комьюнити.

Люди, отказывающиеся от приверженности одной из распространенных идеологий, обречены на жесткий прессинг со всех сторон. Ни один печатный орган, включая сетевые издания, не защищает их взглядов - прежде всего потому, что по любому конкретному вопросу у этих людей могут оказаться весьма неожиданные взгляды.

Однако описанный способ жизни имеет для меня один сильный плюс, перевешивающий его минусы: только отказавшись от идеологии как системы фиксированных взглядов, мы можем находится в контакте с реальностью. Я понимаю, что полный контакт с реальностью - это утопия, но в любом случае каждое заранее сформированное мнение, каждое идеологическое клише, каждый бесспорный тезис воздвигает между нами и реальностью не то чтобы мутное стекло, но крепкую кирпичную стену. Хватит и того, что психологически мы устроены так, что вместо реальности зачастую видим собственные проекции; идеологические конструкции тем более будут лишними.

Для меня дополнительным бонусом моей позиции является возможность не выбраковывать знакомых на основании их политических взглядов. Я могу не соглашаться со всеми взглядами Миши Вербицкого, но радостно принимать его позицию по наркотикам и копирайту. Я не принимаю многие взгляды Аллы Гербер, но мне нравится, как она рассказывает про шестидесятые.

В конце концов, взгляды моих знакомых неважны: я общаюсь с людьми, а не с их взглядами. Другое дело, что неспособность услышать то, что говорит собеседник и попытка навязывать мне логику "исключенного третьего" может сделать общение с этим человеком малоприятным - как малоприятно общение с человеком, воинственно отказывающимся смотреть в глаза реальности. Грустно и противно наблюдать, как люди неспособны услышать то, что им говорят, потому что достраивают любой тезис до полной идеологии, чтобы потом на нее обрушиться. Общение в таких рамках теряет всякий смысл - и даже о Гибсоне и Пинчоне уже не хочется говорить.

6.

Впрочем, вопреки написанному выше, я не чувствую себя одиноким. Я убежден, что большинство думающих людей предпочитают реальность и собственное мнение той точке зрения, которую пытается навязать им та или иная идеология. Более того, к идеологическим построениям в большей степени испытывают склонность как раз мои коллеги - журналисты, писатели и политики: им приходится слишком много говорить и писать, и потому каждый раз порождать собственную точку зрения становится тяжелой работой. Куда проще создать себе идеологическую или эстетическую систему: атлантизм - плохо, евразийство - хорошо; либеразим - хорошо, нацизм - плохо; независимое кино - ура-ура, блокбастер - фу, какая гадость. Обычный человек - то есть человек, не связанный с искусством и политикой в силу своих ежедневных занятий, - решает, хорош фильм или плох, на основании внутреннего чувства. И никакое уважение к правам человека или любовь к Америке не заставят его признать, что бомбить Ирак - правильно и гуманно.

Ни один авторитет не работает, и потому эта статья написана не для того, чтобы на нее ссылались для защиты от обвинений в беспринципности, отсутствии политических взглядов и желании усидеть на двух стульях. Тому, кто не хочет складывать свои взгляды в идеологию, она может дать только одно: знание того, что он не один.

Нас по крайней мере двое.