Русский Журнал / Вне рубрик /
www.russ.ru/ist_sovr/20030225_reider.html

Воспоминания о войне загерметизированных комнат
Максим Рейдер

Дата публикации:  25 Февраля 2003

Рукописи, как известно, не горят. Но оказываается, что старые компьютерные дискетки тоже способны хранить то, что написано давным-давно.

Этот текст (изначально - письмо другу в Россию) был написан, как говорится, "по следам событий", в 1992-м, и опубликован в Израиле лет пять-шесть назад. Однако ситуация повторяется, а за это время в страну подъехали новые люди, которым все это в новинку. Быть может, мои заметки помогут им морально подготовиться к надвигающимся событиям.


Как все это начиналось? В августе прошлого года, когда Саддам вошел в Кувейт, я даже не знал, где этот самый Кувейт находится, и потому был немного удивлен, когда на мое шутливое замечание: "мы живем в свободной стране" мой израильский кузен так же шутливо ответил: "В свободной, пока Саддам Хусейн не пришел". Была тогда некая напряженность, висело что-то такое в воздухе - чем бы ты ни занимался, а время от времени вспоминал, что вот, может начаться война. Но тем летом все обошлось. Разве что туризм резко пошел на спад. Потом американцы стали стягивать силы в район Персидского залива; отношение к этому было сперва несколько ироническое - все помнили бестолковую операцию по спасению заложников в Иране. Приближалось 15 января, срок ультиматума. Телевидение, слава Богу, работает исправно - мы видели высокомерного министра иностранных дел Ирака Тарика Азиза, оттолкнувшего послание Буша, видели самодовольных генералов иракской армии, и странно было думать, что эти люди не догадываются о том, что они, в сущности, мертвы.

Так значит - война. Ирак предупредил, что Израиль свое получит в любом случае, но настроение в стране к этому времени переменилось. Во-первых, "броня крепка и танки наши быстры" ("Что, наша армия - фраера? Наши ВВС - фраера?" - сказал корреспонденту "Голоса Израиля" какой-то старикан, попивая пиво в шалмане городка Бейт-Шемеш). Во-вторых, думали, что американцы еще не готовы и Ирак получит еще отсрочку, и еще, и еще. А если уж начнется заварушка, то американцы им врежут по первое число, а мы за этим будем наблюдать по цветному ТВ. Мало что ли Израиль для них воевал? Пусть они для нас разок повоюют.

Населению, однако, раздали противогазы, рекомендовали закупить продукты и подготовить в квартире герметизированную комнату: крест-накрест заклеить окна, сверху налепить кусок полиэтилена, и входную дверь в комнату тоже полиэтиленом завесить. Не нужно объяснять, как на этом нажились производители синтетической пленки.

Ну, и ваш покорный слуга как законопослушный гражданин тоже подготовился к войне. Во-первых, помог двум старушкам загерметизировать комнаты. Во-вторых, купил банку консервированной кукурузы, побольше апельсинов и арабских дешевых лепешек - пит, и нажарил индюшатины. И даже дверь на балкон наглухо заклеил, забыв там массу полезных вещей.

16 января я пришел на работу. Служил я тогда в крошечной кустарной мастерской, в почетной должности старшего рабочего - раскатывал тесто на допотопном станке. Делали там лапшу - очень традиционно, по-еврейски. "Идише маме", куриный бульон, "локшес". Остальные - пять старушек. Очень они меня любили, а я любил их. Для поддержания духа хозяйка, голосистая баба из древнего сефардского рода (отлично, впрочем, говорившая по-русски, потому что во время войны девочкой бежала с семьей из Бельгии, где у них была фабрика со своей железной дорогой, в Сибирь), горланила старые солдатские песни и рассказывала анекдоты времен Войны за независимость. Каждый час мы включали радио, но новостей не было, разве что президент Буш отправился спать. По дороге домой я заметил, что улицы немноголюдны и маленькие лавочки закрыты. Но это все.

В три часа ночи меня разбудил телефонный звонок. "Maxim, switch on the radio and prepare your gas-mask" ("Максим, включи радио и подготовь противогаз"), - сказала Нинет, соседка моей тетушки, учительница английского языка.

Выходит, началось. Я включил телевизор - и тут случилось чудо. Одно из тех, что порой происходят с еврейским народом. Я вдруг стал понимать совершенно все, что говорили комментаторы. Так мне, по крайней мере, со страху показалось. Я разбудил в Иерусалиме брата, кое-кого в Тель-Авиве, а потом позвонил тетушке. "Да, - устало ответила она, - Нинет мне сказала, но я решила не будить детей: пусть поспят, пока американцы бомбят Багдад". Это была ее пятая война. И я, не желая прослыть паникером, перестал звонить знакомым. Устроился с чашкой кофе перед телевизором и прокуковал до шести утра. По ящику показали выступление президента Буша. С видом Санта Клауса, приносящего народам подарок, в тщательно выстроенной речи он объяснил миру, какой скверный тип "этот человек Саддам" и почему Америка должна была выполнить решение Совета безопасности ООН. Летчики сил коалиции совершали вылет за вылетом, не встречая сопротивления.

Велено было выйти на работу лишь сотрудникам жизненно важных предприятий, остальным же наказали из дому без нужды не высовываться. Не очень-то и хотелось, по правде говоря. Так и не решив, сможет или нет государство Израиль просуществовать без кустарной, из старинного штетла пришедшей макаронной мастерской, я забылся тревожным сном.

Главная потеха началась на следующую ночь, как раз в день моего рождения. Спать я не ложился - кузина предупредила меня, что на смену "чрезвычайному положению", объявленному 16 января, может придти нечто более серьезное.

Было около двух часов ночи, я слушал развлекательную программу; вдруг музыка на мгновение прервалась, что-то запищало в радио, и незнакомый диктор сказал спокойно и серьезно: "Нахаш цефа. Нахаш цефа". Что значит: гадюка. Сердце мое пропустило один удар. Музыка продолжалась, потом за окном завыла сирена воздушной тревоги - таким, знаете ли, космическим голосом. С момента введения чрезвычайного положения радио стало работать круглосуточно; сменяя друг друга, в студии сидели бригады дикторов и разговаривали - с тобой, шутили - с тобой, для тебя гоняли музыку, для тебя проводили викторины, ты мог позвонить, выговорить свои страхи, поделиться своими тревогами; звонили и дети. И ты знал, что ты не одинок. Потом была освобождена одна из частот для передачи воздушной тревоги, так что можно было оставить радио включенным и более или менее спокойно спать. Но я забегаю вперед. Так вот, музыка снова прервалась, и один диктор с любопытством спросил другого: "Кажется, сирена?" На что его партнер безмятежно отозвался: "Похоже на то. Но пока мы не получили официального подтверждения - музыка!" Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. "По территории Израиля произведен ракетный залп. Всем жителям страны немедленно зайти в герметизированные комнаты, надеть противогазы и продолжать слушать сообщения штаба гражданской обороны", - сказал диктор на нескольких языках. Не сразу, конечно, а поочередно.

Долго сказка сказывается, но быстро дело делается. За это время я успел испугаться так, как не доводилось еще никогда в жизни, - дрожали крупной дрожью руки, ходили ходуном колени, тошнило (человечек-то маленький, как червячок, а баллистическая ракета большая, а жить-то хочется!) - успел заклеить дверь в комнате, сделать несколько телефонных звонков. От момента оповещения до падения ракеты проходило две минуты. Это потом уже система оповещения была улучшена, и предупреждение поступало за пять минут.

Как увлекательна жизнь иностранца, какие экзотические ситуации доводится переживать нам, "заграничным штучкам"! К примеру, слушал я однажды новости, так просто, чтобы разнообразить и без того нескучную жизнь; и вдруг: "Нахаш цефа" (читатель уже понял, что это условный сигнал воздушной тревоги). Бросаю взгляд на часы, проделываю ритуальные и совершенно бесполезные действия, сажусь на стул, положив на колени противогаз, и продолжаю смотреть на часы. "Прошло четыре минуты, - говорит диктор, - ракета в полете". И ты сидишь и ждешь знаменитого "бума".

Но я опять забежал вперед. Так вот, через две минуты раздался взрыв, звякнули стекла. Так я встретил день рождения, и, поверьте, родился заново. Вскоре сообщили, что можно снять противогазы - ракета не несла химического заряда, - что убитых нет, но 13 человек получили легкие ранения.

Вот так мы и жили. Страх довольно скоро прошел, но тревога не оставляла. Когда начинала завывать сирена, звонили друг другу, после отбоя звонили снова: "Ну, как у вас, вы целы?" Через несколько дней американцы прислали нам противоракеты, стало немного спокойней. Был у них один недостаток: предназначены они для сбивания самолетов, а баллистические ракеты могли сшибать уже на небольшой высоте, так что осколки все равно причиняли немалый ущерб. Обстрелы происходили вечером или ночью, поэтому с наступлением темноты все старались быть дома. Жизнь замерла. Стреляли в основном по Тель-Авиву, и потому более половины жителей разъехалась по стране. Я никуда не уезжал, и со стыдом должен признаться, что некоторое время чувствовал себя этаким скромным гражданским героем. Тем более что бегать бесполезно. А потом вдруг открылась мне вся мерзость мира. Надеюсь, я не должен объяснять, что это значит. Но пережил и это.

Как реагировали мы на происходящее? По-разному. Кто-то не спал, не ел, а только плакал. Иные, напротив, предавались обжорству - других-то развлечений не было. Израильтяне - народ довольно легкомысленный; так возник национальный вид спорта: во время воздушной тревоги вылезать на крышу с биноклем и смотреть, как запускают противоракеты. Однажды по этому поводу пресс-секретарь армии заявил: "Сумасшедшие, немедленно спускайтесь с крыш!" - а диктор добавил: "И перестаньте звонить нам и рассказывать, как это красиво было". Появились траурные плакатики, извещающие о смерти Саддама, наклейки на автомобилях и стенах домов: "Я остался в Тель-Авиве". В общем, народ веселился, как мог. А что еще оставалось? Израиль не вступал в войну, чтобы не разрушить с таким трудом созданную американо-арабскую коалицию, хотя, по слухам, военные рвались провести рейд по "Скадинавии" (району Ирака, откуда запускали "Скады", то есть ракеты СС-20). Арабы на территориях выходили плясать на крышах, когда на Тель-Авив летели ракеты, но когда Саддам пару раз промахнулся и ракеты упали в их краях, они поутихли. По этому поводу в газете была карикатура. Два старых еврея сидят в противогазах. "Айзек, ракета упала на арабов". - "Шмулик, как сказать на идише "Аллах уахбар" ("Аллах велик" - это выкрикивали арабы)?

Через несколько дней сказали, что пора приступить к работе. Я позвонил хозяйке - но она сидела в трауре, в Лондоне у нее умер отец. На следующее утро раздался телефонный звонок. "Максимале, привезли муку, не хочешь ли придти, сделать тесто?" - сказала госпожа Эстер, одна из работниц. "Госпожа Эстер, - отвечал я, - вы ведь знаете, как я ненавижу любую работу. Но если евреи хотят лапши, так кто-то должен ее делать".

В последние дни февраля события развивались с такой быстротой, что невозможно было оторваться от радио. Конечно, все мы здорово устали, нервы были напряжены. Скажем, газует мотоцикл, а тебе кажется, что это сирена (и на самом деле очень похоже). Сберегая нервы публики, "Скорая помощь" разъезжала без завываний; отменили также и сигнал отбоя тревоги - его передавали по радио. Вообще я заметил, что страна довольно гибко реагировала на меняющуюся ситуацию - чего в мирное время предположить я никак не мог.

А потом наступил мир, как раз в Пурим, когда празднуется избавление еврейского народа от Амана, который хотел нас извести под корень. Но это, похоже, невозможно. Сказать по правде, я чуть не заплакал. С яростью содрал с окон полиэтилен - по радио весь день передавали этот звук сдираемого полиэтилена. Потом на студию позвонил председатель общества охраны природы и попросил пластик на помойку не выбрасывать. Потом позвонил маляр с двадцатилетним стажем и объяснил, как снимать пленку, не портя стен.

Я вышел на улицу; полно народу, но все какие-то усталые ("Мы все немножко как тряпки", - сказала моя кузина). Но ничего, плясали люди, и кафе уличные были полны. Пережили и это. Я не жалею об этом опыте. Узнал, например, такую простую радость - ложиться спать, зная, что проснешься. И что это такое - разделять судьбу народа. Да, хоть и страшновато тогда было, но и здорово тоже. Через пару дней после окончания войны я шел по улице и вдруг почувствовал, что нити, соединявшие меня с каждым прохожим, порвались. Не совсем, конечно, - в Израиле можно разговаривать на улице с любым встречным-поперечным, но это другое. В тот день, когда кончилась война, я вел по тротуару велосипед и, задев прохожего колесом, извинился. А он обернулся и сказал устало: "Ничего, сегодня все можно".

И телевизор интересно было смотреть. Чего мы только ни видели. Про Буша в роли Санта Клауса я уже писал. Сказать по правде, уже тогда этот господин меня насторожил. Но они так блестяще провели военную кампанию, что я в него поверил. И не только я. А потом под носом у победоносной американской армии гибли тысячи курдов - и ничего. Видели мы пилотов после вылетов: "Я чувствую себя, как футболист после удачного матча, я просто весь накачан адреналином. Сейчас перекушу, и снова на вылет. It was a good job". Видели и пленных летчиков - измученных пытками, потрясенных открывшейся им варварской жестокостью. Были, конечно, и знаменитые прямые репортажи о бомбардировках Багдада. И то, что видит телекамера "smart bomb", - "умной бомбы", нам показывали тоже.

Но самое потрясающее - это разговор с двенадцатилетней израильской девочкой, чей дом в Тель-Авиве был разрушен взрывной волной. Она не плакала, не кричала, просто рассказывала. "Это было как во сне или как в аду, когда ты не понимаешь, что происходит. Мой братик стал меня звать. Мы так привыкли к нашему дому, мы жили в нем восемь лет. Почему этот человек считает, что он может нас убивать?"

Вот это - да и многое другое - я имел в виду, когда говорил про "мерзость мира".