Звонок и другие

Пока собираешься писать квикль, оттягиваешь это блаженное занятие, откладываешь его на выходные, занимаясь по будням заказами, поденщиной и правкой чужих шедевров, - тема не то чтобы устаревает, но вытесняется более свежими впечатлениями. Планировался разговор о феномене ЖЖ и о том, почему лично меня этот жанр не прельщает, - но тут случился культпоход на "Звонок", и все прочее в сравнении с ним показалось не столь ужасным. А потом оказалось, что обе темы таинственным образом связаны, и части предполагаемого квикля не только уравновешивают, но и дополняют друг друга.

Сначала - про ЖЖ.

1.

Я никогда не любил модных вещей (то ли виноват дух противоречия, то ли комплекс неполноценности, то ли первое вытекает из второго), однако многими из них со временем начинал пользоваться не без удовольствия. То есть здравый смысл - или эгоизм, что одно и то же, - иногда во мне все-таки сильней нонконформизма. Однако сама идея ЖЖ до сих пор мне враждебна, хотя уже и мода вроде как схлынула, и "публичный дневник" стал вещью самой обиходной, вроде электронной почты.

Это не означает, что я не читаю текстов, появляющихся на сайте www.livejournal.com. Еще как читаю, на некоторых закладки стоят. Многие нашли собственный жанр, иные не без успеха подвизаются в розановском. Тем не менее, большинство "живых журналов" - во всяком случае русских - представляют собой зрелище удручающее. На мой взгляд, ЖЖ легитимизирует сразу две подмены: первая заключена в самом словосочетании "публичный дневник", оксюморонном по сути. Дневник пишется либо в расчете на посмертную публикацию, либо "для одного себя"; в первом случае, строго говоря, это уже не исповедь, а пиар. Пиаром и занимается большинство авторов, выстраивая такой образ себя, который им представляется наиболее убедительным, победительным, неуязвимым, крутым и пр. Иногда это образ жалобный, кроткий и трогательный (у каждого свое оружие); чаще - агрессивно-самодовольный. Иногда, ей-богу, умиляешься - таким детским самолюбованием веет от каждой строчки, так автору хочется выглядеть большим... Иногда, о чудо, ему удается быть искренним. Иногда получаются маленькие эссе, временами отличные, - и это, на мой взгляд, оптимальный вариант. Но в девяти случаях из десяти ЖЖ - способ позиционирования себя, ничем не отличающийся от прочих печатных или сетевых публикаций, но с претензиями на особую интимность. А это уже вранье, и вранье противное.

Иной раз встречаешь автора, общаешься с ним в быту - и себе не веришь: Господи, милейший человек! Неужели это он только что раскидывал на сайте такие немыслимые понты?! Все-таки в Сети общаются не души. Все-таки - самолюбия. Почитайте для сравнения англоязычные дневники, ведомые в основном подростками: это милые, скучные, совершенно пустые LJ без всяких претензий. Знаете, как в кафе за границей отличить нашего от ихнего? Наш ужасно пыжится. Вот, я за границей, вот, я небрежно подзываю гарсона, барственно ему заказываю и царственно приплачиваю; ихний просто заказывает и ест. То есть у россиянина (может, это ужасно, а может, даже интересно) всегда есть некое эстетическое отношение к тому, что для других давно рутина; есть дистанция, рефлексия по поводу, которого иностранец просто не замечает. Наверное, тут дело все-таки в подпольности российской натуры, существующей в среде бесконечного и бессмысленного унижения: просто так о себе написать: "Я встал, почистил зубы и пошел на работу" наш автор не может. Он либо наплетет стилистических фиоритур, либо долго, подробно (стараясь, чтобы получилось небрежно, впроброс) будет расписывать, чем именно он почистил зубы и какие именно мышцы разминал во время утренней зарядки... Есть варианты, перечислению их какой-нибудь психолог посвятит со временем отдельный труд, - но суть остается неизменной: автор невыносимо кривляется, доводя собственный образ до карикатуры, словно стараясь наиболее наглядно доказать пушкинский тезис: "Быть искренним - невозможность физическая".

Есть и вторая подмена, уже касающаяся жанра. Нежно любя Розанова, я тем не менее думаю, что соблазн фрагментарности - страшная штука, во многих отношениях деструктивная. С одной стороны, пуантилизма никто не отменял: тут точка, там точка - а вместе полотно. Но так получается у Розанова, ибо у него был холст - мировоззрение, на первый взгляд, противоречивое, но на деле - совершенно цельное. Большинство лжеюзеров (в самом термине, как видите, есть некое "лже-") предъявляют не фрагменты целого, а черновики, маргиналии, заметки на полях - то есть вещи, по определению не относящиеся к литературе. Однако публичность высказывания делает ЛЖ литературным жанром, возводя частную переписку, случайное замечание или крайне субъективное мнение в ранг законченного текста, предъявляемого граду и миру. Это подмена вполне постмодернистская - именно постмодернизм стирает границы между высокими и низкими жанрами, между детективом и философским романом (отсюда любимый жанр постмодернистов - философский или филологический детектив, слишком скучный для детектива и слишком поверхностный для серьезной прозы). Ресторанную критику начинают рассматривать как произведение искусства. Дневник становится полноправным родом литературы (и попробуйте вы намекните кому-нибудь, что есть литература, а есть отходы писательского производства: всякая вертикальная иерархия есть первый шаг к большой крови, разве вам еще не объяснили?). Эта-то неполноценность текста, выдаваемого за литературный факт, и огорчает меня больше всего: спонтанные записи "по первым впечатлениям" должны храниться в ящике стола, а не выноситься на всеобщее обозрение. Иначе компрометируется, непоправимо снижается само понятие художественного текста.

Минимальное же усилие по оформлению собственных беглых впечатлений, на мой взгляд, уже лишает дневник его главного признака - спонтанности, непосредственности. Да и какие это все дневники, положа руку на сердце? Это так, автопортрет с Саскиями на коленях, по Саскии на каждом и еще одна у ног. Либо - сознательный отказ от того, чтобы довести фрагмент до ума, непропеченные блины, прутковское d'innacheve ("Неоконченное"), ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы, так и не переплавленные ни во что самоценное. Нет ничего скучнее жизни как таковой, жизни, состоящей из повседневности, - и не надо выдавать эту жизнь за литературу: литература есть преодоление. Если его нет - читать незачем.

Человеческое, слишком человеческое.

Есть, впрочем, и еще одна причина, по которой я никогда не стану вести ЖЖ - скорее не литературного, а психологического свойства. Я люблю, когда мне говорят гадости (это всегда дезавуирует оппонента лучше, чем любые мои возражения); я охотно дерусь на форумах, но это укладывается в рамки нормальных отношений писателя и читателя. Заводя ЖЖ, я писателем быть перестаю и автоматически уравниваюсь с любым, кто хочет меня погладить или укусить, - а это уже не мой жанр. Что можно другу, того нельзя первому встречному; говорить мне комплименты или гадости - прерогатива моих знакомых. Когда с режиссером стало можно выпить на презентации - кино много потеряло в сакральности; для меня литература, хотя бы и сетевая, - все-таки сакральное занятие. Незачем спускаться со своего Олимпа, пусть даже высотою с вершок: статус есть статус. Я же не постмодернист какой, чтобы уничтожать границы. Разумеется, найдутся люди (и даже коты, вроде любимого Аллергена), которые злорадно заметят, что писатель Быков элементарно боится попасть в среду персонажей более умных и грамотных, но гордо отвергших соблазны публичности и продажности; он дорожит своими иллюзорными заслугами и дутым статусом, а спуститься к народу боится, ибо народ его живенько срежет... Разумеется, Сеть на девяносто процентов состоит из гениев, которые просто брезгуют бумажными публикациями, гонорарами и общественным признанием. Глуп любой, кто станет с этим спорить. По-моему, лучшей иллюстрации к моей давней и любимой мысли о том, что литературное (и психологическое) подполье переместилось в Интернет, не найти. К этим-то подпольным людям, не прошедшим никакого фильтра, в эту среду самопровозглашенных литераторов я спускаться не могу никак, потому что действительно боюсь. Их злоба чрезвычайно заразительна - неровен час, перестанешь жалеть и начнешь огрызаться; я эту слабость за собой знаю, а потому стараюсь воздерживаться. Хочется оставаться личностью, Дмитрием Львовичем Быковым с его слабостями и пристрастиями, для двух-трех десятков людей. Остальным не должно быть до него никакого дела. Есть лирический герой, и хватит с вас.

Так что вместо ЖЖ у меня РЖ, где я и так по возможности стараюсь не врать.

2.

Но перейдем к "Звонку", ибо автор чувствует прямо-таки физическую потребность избавиться от этого наваждения. А обсудить картину не с кем, поскольку зрители в большинстве своем отмахиваются от любого серьезного разговора об этом американском римейке японского триллера, - а почти все кинокритики отделываются указаниями на то, что авторы разоблачают убийственную роль кино и телевидения в жизни современного человека. Ежели бы новизна фильма ограничивалась этим, "Звонок" ничем не отличался бы от изящного пелевинского рассказа "Бубен нижнего мира", где, если помните, словосочетание "Бубен нижнего мира" включало в читательском мозгу Луч Смерти (остановить его можно, если перевести Пелевину тысячу долларов). Да, в "Звонке" показывают кассету, которая через неделю убивает любого зрителя. Да, зрителю, хотя бы и самому недоверчивому, гарантирована веселая неделя. Но суть, само собой, не в этом - это хорошая шутка, не более.

"Звонок" - самый страшный фильм, который я когда-либо видел; единственный триллер (а по части смотрения триллеров опыт у меня большой, любимый жанр), при просмотре которого волосы несколько раз буквально поднимаются дыбом. Думаю, впечатлительного зрителя это кино способно довести до инфаркта. Вместе с тем, оно чрезвычайно симптоматично, и зритель его понимает об Америке нечто очень важное, особенно актуальное в связи с предполагаемой войной против Ирака. Америка похожа на свое кино: силища страшная, техника высочайшая, а умения распорядиться всем этим - ни на грош. Самоценная мощь, под которой клокочет ужас, паника, деструкция, полная утрата всех ориентиров. В подсознании у нации гнездится нечто столь страшное, что она пытается отвлекаться чем угодно - патриотической риторикой, политкорректностью, борьбой за права... Сила в сочетании с полной расчеловеченностью - вот диагноз; в этом смысле "Звонок" - лишь один из примеров сценарной слабости (множество неувязок, нестыковок, провисаний, отсутствие даже намека на катарсис) в сочетании с дикой, неконтролируемой и бессмысленной визуальной агрессией. Впервые я почувствовал нечто подобное при просмотре "Особого мнения": азбучная мораль, начинающая вроде как сознавать свою ограниченность и жалкость в сравнении с техническим потенциалом нового кинематографа. Бешеный монтаж и долби-звук физически угнетают зрителя до такой степени, что содержание вроде уже и не важно: конфликт в "Minority Report" на редкость невнятен, не в нем дело, на первое место выходит конфликт иного плана - между старыми представлениями и новым качеством.

Техника, расчет, профессионализм в "Звонке" - на высоте, антология приемов саспенса; больше всех пощипали Линча. Сама ситуация с кассетой-убийцей отсылает к "Шоссе в никуда"; исполнительница главной роли пришла из "Малхолланд Драйв" - еще одного фильма, в котором невнятность сценария компенсируется изобретательностью и чутьем постановщика; однако у Линча всегда есть ирония, на его палитре вообще много красок - создатели же "Звонка" лупят зрителя ниже пояса, оглушают его, беря из всех линчевских достижений только те, которые позволяют нас линчевать. Больше всего это кино похоже на "Голову-ластик" с ее мрачным абсурдом, - но "Звонок" физиологичнее, да вдобавок он более внятен. Они пугают, мне страшно, - я только не понимаю, зачем они пугают.

Возьмем другую хрестоматию триллера, антологию саспенса, недооцененную, по-моему, отечественным зрителем: Алехандро Аменабар снял в Голливуде почти гениальную картину "Другие". Cтрашное кино, но в нем есть и катарсис, и мысль (глубокая, хоть и банальная: бывает такое сочетание). Из пушки выстрелили не по воробью: "Другие" - отличный пример метафизического триллера. Другой европеец в Голливуде, Роман Поланский, сорок лет назад снял свой шедевр "Отвращение" с чисто техническими, казалось бы, целями - поиграть с замкнутым пространством комнаты, подчеркнуть его возможности, - но в нем есть и психологическая глубина, и, опять-таки, мысль. Чего ради сделан "Звонок" - решительно непонятно: чистая игра мускулатурой. И тогда это очень страшный симптом - более страшный, чем сама история, рассказанная в фильме.

Впрочем, вчитать туда можно любые смыслы. Возможно, именно этим я сейчас и занимаюсь. Не бойтесь, пересказа не будет (да и бессмысленно пересказывать - все держится на изображении, выстроенном точно и прихотливо, апеллирующем к подсознанию; "Звонок" программирует вас именно в том смысле, что еще пару дней после просмотра вся окружающая реальность кажется вам выдержанной в стилистике этой истории. Точнее, в стилистике той самой убийственной кассеты, на которой и нет, на первый взгляд, ничего убийственного. Пытаешься ответить на вопрос, что именно страшно, - и понимаешь наконец).

Это мир, в котором нет не то что Бога, а и человека. Мир принципиально иной - и потому пугающий, как серое ничто в ефремовском "Часе быка", даниил-андреевский Уицраор, Мартышка у братьев Стругацких. Нечеловеческое, слишком нечеловеческое.

Какой катарсис в таком триллере, какой там выход! Он все только испортил бы (и минут за двадцать до финала так оно и кажется: ну все, похоронят сейчас очередную злодейски убитую маленькую девочку, душа ее успокоится, семья воссоединится - и воссияет благодать). Дудки. Вся стилистика фильма противоречила бы такому финалу. И мальчик, сын главной героини, заорет в ужасе: "Зачем вы ее выпустили? Она же не может остановиться!!!".

История, грубо говоря, вот в чем (пересказываю ничтожную часть фабулы, причем не с того конца, так что будущий зритель ничего не потеряет; не хотите - не читайте, прочтете, когда посмотрите). Некая семейная пара очень хочет детей; получаются все время выкидыши, словно их будущего ребенка не хотят пускать в мир. Наконец родили девочку, назвали ее Самара (в притихшем, перепуганном зале сочный бас пошутил: "Ну, ясно, почему она такая! Вы б еще Куйбышевом назвали!". Рецензию в "Консерваторе" надо будет назвать "Ах, Самара-городок, беспокойная я"). Девочка очень странная: однажды во время скачек (родители - коннозаводчики) сидела она у матери на руках, и тут лошадь вдруг сошла с ума и понесла. Жокей погиб. Девочка имеет свойство насылать на окружающих (включая лошадей) жуткие галлюцинации - настолько иррациональные и пугающие, что скоро все население маленького острова, где живет семья, доходит чуть не до коллективного самоубийства. Отец понимает, что девочка воплощает мировое зло и скоро всех окончательно угробит, - и селит ее на конюшне, в каморке, вдали от людей. Но и оттуда она насылает свои кошмары, а заодно балуется пирокинезом. Девочку вместе с матерью отправляют в психиатрическую лечебницу, и там выясняется, что ребенок вообще не спит. Никогда. В ее палате устанавливают камеру постоянного наблюдения, потом прокручивают ускоренно (зрелище довольно страшное - часовая стрелка бегает по кругу, девочка то стремительно встанет, то стремительно сядет) - видно, что ребенок не спит. Начинают ее расспрашивать, зачем она показывает картинки. А она отвечает замогильным голосом: "Я не виновата. Мне всех жалко. Но я не сама делаю эти картинки: они просто есть".

Вот так. Мировое зло и иррациональный ужас просто существуют. А она их транслирует - канал связи, дыра во всемирный хаос.

Что за картинки? Вообще, стоило бы описать эту убийственную кассету, от которой у человека чернеет лицо и разрывается сердце. Думаю, что если бы Тарковский эмигрировал в Штаты, главным заработком для него оказалось бы производство таких вот вставок в американские триллеры. Вся кассета - минут пять. Лестница, прислоненная к стене и падающая. Бурное море с какими-то тушами у берега. Одинокое дерево на холме, над ним несутся облака (опять ускоренная съемка). Муха медленно ползет по экрану. Черви копошатся во весь кадр. Стул стоит в углу комнаты, а потом поднимается в воздух и начинает бешено вертеться вверх ножками. Женщина с усталым и мрачным лицом, дежурно улыбаясь, смотрится в зеркало. Все это черно-белое, все похоже на студенческую претенциозную короткометражку (что и отмечает один из героев) - но в каждом кадре есть роковая, пугающая асимметрия; вот сейчас пишу - и мурашки по коже.

Ну а под конец кассеты - вообще полный привет. Глухой лес, среди него - каменный колодец. Из него медленно высовывается детская рука, хватается за бортик. Вскоре из колодца появляется и вся девочка Самара - лицо закрыто длинными черными волосами. Медленно и прямо наступает она на зрителя, а потом поднимает голову и смотрит глазами более жуткими, чем у девочки на фотографии в финале "Отвращения"; и самое страшное, что ей ведь действительно жалко убивать взглядом. Это видно. Но она ничего не может поделать - "это просто есть".

"Звонок", конечно, похож и на куда более слабый "Корабль-призрак", и на вовсе уж беспомощную "Стрекозу" - тут вам и дети-медиумы (эту золотую жилу мастера хоррора разрабатывают в кино и литературе лет сто), и их беспомощные, но тем более страшные рисунки, и неприкаянный призрак непохороненного персонажа, спрятанного где-то за стеной или под полом; но в упомянутых посредственных картинах добро так ли, сяк ли, а торжествует, а зло оказывается преодолимо. Похоже, теперь кино в очередной раз открыло для себя существование иррационального зла. И, о ужас, нам нечего ему противопоставить. Тут войну не начнешь, деньгами не откупишься. Тут ужас расчеловечивания в чистом виде. В мире прорублена дырка, и через нее подувает страшный сквозняк, в расчисленный мир лезет хаос. Поди заткни.

"Ее нельзя было выпускать!"

Что имеется в виду - не знаю. Думаю, ничего не имеется. Есть некая интуиция художника, подсказывающая, что в мир впущено новое и покуда непобедимое зло. Неважно, как его назвать. Важно, что против него обычные заклинания не работают. Странно, что в этой картине ни у кого ни разу не возникает мысль о священнике. Но какой же Бог в таком мире? Все несчастны, у всех в душе трещина, и все тупо смотрят в телевизоры. А оттуда медленно вылезает непоправимое.

Не надо, конечно, рассматривать "Звонок" как протест против массовой культуры. Это просто триллер без хэппи-энда, триллер, из которого явствует, что небывалое зло уже явилось, но что с ним делать - пока непонятно. Очень похожую картину (и по стилистике, и по ощущению) снял когда-то отличный российский режиссер Андрей И, известный также как Хорошев. Это странный человек, впоследствии режиссер "Телеспецназа", если мне не изменяет память, - в прокате была только его "Научная секция пилотов", хороший, крепкий триллер, в меру иррациональный, однако ни в какое сравнение не идущий по силе воздействия с его первой полнометражкой "Конструктор красного цвета". Вот уж перепугался я тогда, на ялтинском Кинофоруме-94! Одного коллегу вообще вырвало, он говорил потом, что это лучшая рецензия... Среди кинокритиков ходил лимерик:

Хорошо, что в картине у И
Не висят на экране х@и:
Преступив эту меру,
Он бы сделал карьеру
Посильней, чем Артуро Уи!

Действительно, х...в не висело. Все остальное было. Но стилистика картины И (очень строго продуманной и вполне изобретательной) была схожа со стилистикой убийственной кассеты. Полная иррациональность. Чуждое сознание. Древние, магические, дохристианские практики, апеллирующие к первобытным инстинктам и страхам. Правда, к счастью, такого ужаса, как в "Звонке", все же не было: автор все испортил некоей толикой пошлости - голыми бабами, закадровыми цитатами из Томаса Манна... Но главная задумка - не буду ее пересказывать, сюжет крутился вокруг переливания крови, - была хороша и документально-убедительна.

А есть и еще одно зрелище, не менее страшное, но более простое. Видели ли вы на экране живую клетку? Какое бешеное (как в ускоренной перемотке) дрожание, какой жадный рост, какие страшные, алчные, хищные жгутики, зыбкие и туманные сущности, размножение и пожирание... Дочеловеческий, тварный мир, существование до всякой морали, до правил, до условностей - чистая, беспримесная животность. Глыбы в воде, дерево под ветром, мухи, черви, роение, дрожь, жратва. Вот он где ужас-то.

"Звонок" - это фильм о непознаваемой бесчеловечности и о том, как человек перед ней пасует. Что-то такое уже влезло в мир, дрожит, сквозит.

Безусловно, это плохая картина в обычном смысле слова: нет в ней ни глубокого смысла, ни победы автора над материалом, ни очищения, ни облегчения, ни надежды. Ни даже настоящего потрясения. Ничего человеческого нет. Но такое поражение стоит десяти побед, ибо это капитуляция принципиальная. Авторы расписываются в том, что им нечего противопоставить новой реальности, в которой прежняя логика уже не работает. Можно сказать, что они эту реальность сами создали. А можно допустить, что угадали. Что этот дрожащий, зыблющийся хаос живет у них в головах - под тончайшей пленкой самой молодой и наивной цивилизации, загнавшей в свое подсознание такой ужас, что и Стивен Кинг отдыхает.

И тогда это действительно очень тревожный "Звонок". Хотя название "The Ring" правильнее будет перевести как "Кольцо" - композиция картины отсылает именно к нему. Да и сами мы вернулись к своему началу, когда, чтобы жить, надо опять придумать что-то спасительное, трогательное и человечное, рассеивающее мрак новых дней. Неважно, какой это мрак - доисторические джунгли или техногенная цивилизация. Важно, что мир опять предстоит заселять людьми... а у них, похоже, уже нет сил бороться.

О, как счастлив я буду услышать, что в фильме нет ничего подобного, что виной всему авторская чрезмерная впечатлительность и что создатели "Звонка" исходили именно из коммерческих выгод!