На этот раз долгая пауза в квиклях (многих, вероятно, обнадежившая, - простите, господа, за разочарование) вызвана была не столько внешними обстоятельствами вроде разъездов или усиленных трудов, сколько категорическим отсутствием повода для серьезного высказывания, которое было бы интересно мне самому, - непременное условие хорошей работы. Произошло два основных события - окончание иракской кампании и убийство депутата Юшенкова, - но я, право, так устал от роли заложника, что почел за благо этих разнокалиберных тем не касаться. По идее, в американо-иракском противостоянии я должен был от души сочувствовать народу Ирака, защищающему свой дом, - и действительно сочувствовал; не останавливали меня даже имена и репутации моих единомышленников. Тут дело не в любви к Хусейну, а в моей принципиальной и априорной ставке на слабейшего, но слабейший повел себя так, что, воля ваша, сострадать ему сделалось вовсе невозможно. Можно спорить о том, что именно до такой степени растлило народ, сдавший все в считанные дни: может быть, диктатура. Допускаю, хотя сталинская диктатура не привела же к аналогичному растлению русского народа, да и немцы в советском плену далеко не всегда принимались твердить "Гитлер капут" и играть на губных гармониках для развлечения партизан: некоторые вели себя как солдаты.

Может быть, виновата арабская ментальность - "целуй руку врага, если не можешь ее укусить", - хотя у палестинских смертников ведь та же арабская ментальность, и в чем в чем, а в конформизме их не упрекнуть; это вовсе не означает моей любви к шахидам - я просто пытаюсь проследить истоки крушения иракской нации (ведь именно о нем, а не о слабости режима Хусейна, говорят апрельские события в Багдаде). Думаю, что скорее всего дело в общем контексте эпохи, когда следование своим ценностям и готовность за них расплатиться сделались рудиментом, позорной отрыжкой тоталитаризма, бесславным и бессмысленным подвигом. Да, нынче время особых подвигов: бесславных. Их не только не оценят - над ними посмеются. В таких условиях сопротивляться и впрямь бессмысленно - особенно если твой противник воюет хорошо, верен присяге, проявляет чудеса гуманизма, с риском для множества жизней освобождает из плена прелестную Джессику Линч и всегда готов предложить тебе гамбургер (чизбургер, бушбургер) за отказ от такой смешной и ненужной имманентной ценности, как твое собственное право на твою территорию. Заметьте, я ничуть не иронизирую. Коль скоро развитие человечества идет по линии эмансипации от имманентных ценностей - дом, род, племя, нация, семья, пол, - по линии освобождения от всего, что не выбирают, - какой смысл вставать на пути у прогресса? Разве что эстетический, но много ли эстетов в Ираке? Так что в катастрофе иракского народа виноват не столько иракский народ, сколько контекст, эпоха: в нынешнем мире слово "Родина" в самом деле ничего не значит. И чем я обязан земле, на которой родился? С тем же успехом мог родиться где угодно; перефразируя культового афтора - здесь живи или в Камбодже, а эффект один и тот же. Зачем изуверствовать, убивать, жертвовать собою - во имя того, что так или иначе обречено? Разве только преданность древним родовым инстинктам делает человека человеком?

По моим меркам, в иракской войне был один герой - повесившийся министр информации; но в последнее время прошел слух, что и он не повесился. Ну и слава Богу. Честно говоря, я сам не уверен, готов ли я отдавать жизнь за Родину - особенно если учесть, что патриоты вроде меня этой Родине и на фиг не нужны. Ей нужен патриот предсказуемый, номенклатурный, и не герои-пассионарии требуются ей для победы, а хорошие заградотряды. То есть правильный патриот в современной России - не тот, кто отдаст жизнь за Родину, а тот, кто решительней пошлет на смерть другого. Из каких побуждений в таком случае стоит сопротивляться врагу? Разве что из чувства собственного достоинства; но в условиях хусейновского режима (как и в условиях постсоветского пространства) этому чувству совершенно неоткуда взяться.

С убийством Сергея Юшенкова ситуация, в общем, такая же: что ни скажи - обязательно вляпаешься. Вляпываться надоело, а напоминать в тысячный раз, что прежние оппозиции сняты, потому что все кругом уравнялись в мерзости, - ну скучно это, честное слово, и бессмысленно. Версий две - "кремлевская" и "березовская"; если даже следствие каким-то чудом докопается до истины - обществу эта истина так же не нужна, как России не нужен патриот. Для себя все уже все решили. Отдельный фарс разыграло следствие, арестовавшее Артема Стефанова: мало того, что его отец полгода отсидел за дурацкое письмо (это лишний раз подтверждает, что никакой свободы в 1995 году не было, а был грубейший и подлейший произвол, либералам на радость), - теперь еще и сына попытались привлечь, доказав тем самым, что страх перед "личным контролем" главы государства по-прежнему заставляет ментов терять остатки рассудка.

Юшенкова очень жалко. Он был одним из немногих людей во власти, пусть хоть законодательной, - с которыми можно разговаривать. Этому не мешало ни его отношение к моей позиции по "Норд-Осту", ни мое отношение к его акции "Это мой депутат". Кто бы ни убил Юшенкова - агент Кремля, агент Березовского или кто-то третий, - Кремлем, Березовским и третьими силами хорошие люди одинаково не востребованы. Это единственный вывод, который можно сделать из всех истерик пролондонской прессы и всей невнятицы пропутинских СМИ.

Взяться же за перо, то есть за клавиатуру, заставило меня на сей раз событие куда более скромное - статья Ренаты Гальцевой "Непреложное свидетельство".

В квикле-39, полемизируя со статьей того же автора о "Русском узле" и Алене Безансоне, я начал с ритуальных танцев: глубоко уважая и высоко почитая Ренату Гальцеву... признавая свое ничтожество и пр... я хотел бы тем не менее... и даже тем более... Пару па приходится сделать и здесь: признавая, уважая, высоко почитая... Между тем, все это делая, я с горечью должен заметить, что выпад против меня и газеты "Консерватор" пришит к статье на живую нитку, продиктован полным непониманием ситуации и мелковатой личной мстительностью. Разбирая (и при этом произвольно реконструируя) позицию газеты, Гальцева, подобно многим и многим нашим критикам, цитирует НЕ газету, а тот самый мой квикль-39, в котором мое ничтожество осмелилось посягнуть на ее величество. Причем автор нигде этого не оговаривает - читатель, не слишком внимательно следящий за нашим с Гальцевой творчеством, может подумать, что цитируется какой-нибудь опус из "Консервы", как любовно называем мы ее в своем кругу. Решительно никто не хочет цитировать газету - видимо, потому, что оттуда гораздо сложней надергать компрометирующих цитат; куда проще набрать их из ЖЖ Ольшанского или Крылова. В цитировании квикля нет, на мой взгляд, ничего криминального: я действительно считаю, что "так называемая перестройка не только не вернула нас на исторический путь, а своротила с него еще дальше". Правда, позволю себе привести фразу целиком, поскольку, вырвав ее из контекста, Рената Гальцева - разумеется, невольно, невольно! - исказила и огрубила ее смысл: "Упразднение условностей, чудовищное упрощение всего жизненного уклада - вот чем примечательны обе русские революции ХХ века, и так называемая перестройка не только не вернула нас на нормальный исторический путь, а своротила с него еще дальше, к пещерному человеку; впрочем, не есть ли это нормальный исторический путь?"

Так-то оно лучше будет. Есть у Гальцевой и еще одна (о, конечно, невольная!) передержка: "Однако для нашего политического философа основатель кровавого эксперимента, Ленин, оказывается, пытался не разрушать, а всего лишь "реконструировать Российскую империю". Наш политический философ, если кто не понял, - это я. Спасибо. У меня, правда, таких глупостей не встретишь - в квикле сказано дословно следующее: "Ленин намеревался разрушить империю, а вместо того укрепил ее". То есть у него сроду не было попыток укрепить Российскую империю. У него это получилось против воли, ходом вещей, от чего он и рехнулся в конце концов: шутка ли, так все легко и хорошо выходило в семнадцатом-восемнадцатом, а в девятнадцатом вдруг повернуло совершенно не туда! Зверская гражданская война (и сам он озверел и перестал себя узнавать), чудовищная бюрократия, царство запрета и насилия вместо царства свободы и гармонии... Пока он был на волне - все шло "по его", а дальше уж остановить ход вещей было не в его силах. Вместо мировой революции, свободы и братства, в которые он верил вполне искренне, получилось то, о чем мечтали евразийцы, наиболее радикальные монархисты: вот уж кого он возненавидел бы, если б дожил! Он и "сменовеховцев" похваливал лишь потому, что надеялся использовать Устрялова и Ключникова, - идейно они были ему совершенно чужды. Ну какой из Ленина великодержавник?! Это Ольшанский может так думать по молодости лет, а нам-то грех путать намерения с результатами. История использовала его и выплюнула, а силы, им разбуженные, его же и заперли в Кремле, превратив в фигуру чисто декоративную.

Ленин и думать не думал о реставрации российской государственности, он ненавидел всяческую государственность - это ли не замечательная иллюстрация к тезису о том, что идеи, которыми мы прикрываемся (и даже в которые искренне верим), не имеют к нашей исторической роли никакого отношения? Не по "измам" и прочим хренациям надо нас классифицировать, а по делам, по ай-кью, по следу, нами оставленному; и самое интересное, что Гальцева все это прекрасно понимает. Еще бы ей, большому философу и тонкому человеку, этого не понимать. Она задает мне вопросы - и минуту спустя сама же на них отвечает. Вот, например: "Можно лишь удивляться, как идейные, вроде бы, люди не придают значения идеологическому фактору". Идейный вроде бы человек - это тоже я, и опять спасибо. Да вот так вот и не придают: "Сегодняшние знаменосцы культурного мейнстрима в своей вражде к христианству вполне созвучны марксистам-большевикам, истреблявшим "духовную сивуху", и в общем продолжают дело вчерашних воинствующих атеистов. Чем же объяснить трогательное согласие между, казалось бы, смертельными врагами - изначальной коммунистической идеологией и неолиберальной деидеологией?"

Ай-ай-ай. Идейный вроде бы человек. И не видит разницы между марксистами и постмодернистами, коммунистами и неолибералами. И ведь правильно делает, что не видит. Потому что ее и нет. Как не было никакой разницы между подпочвенными силами, вырвавшимися наружу в 1917 году, и столь же подпочвенными силами, разрушавшими коммунистическую империю в 1985 году. "Волка на собак в помощь не зови". Тут уже неважно, какими идеями они прикрывались и какими именами назывались. Идеи в политической борьбе всегда служат только для прикрытия - это, извините, азбука. И уничтожители коммунистического режима, как справедливо замечает Гальцева, были ничуть не более нравственны или религиозны, чем его созидатели.

Я не люблю влезать в полемику вокруг "Консерватора", потому что наше дело - писать и собирать газету, а не комментировать ее. Но мне, честное слово, очень надоели разговоры и расспросы о том, какова единая идеология авторов газеты, что общего у меня с Холмогоровым, а у Ольшанского - с Крыловым (кроме, конечно, неприятия реальности - но оно объединяет сегодня процентов девяносто российского населения, которое голосует за текущий порядок лишь по инерции или трусости). Отвечаю. Никакой единой идеологии, кроме предпочтения надличных ценностей личным, у газеты "Консерватор" не было и нет. С государственником Холмогоровым и зороастрийцем Крыловым меня роднят отнюдь не идеи, равно как и с писателем Лимоновым (который почему-то кажется Гальцевой врагом свободы) - отнюдь не его лозунги. "Консерватор" потому и представляется мне газетой, наиболее адекватной духу эпохи, - что команда его формировалась не по идеологическому признаку. Там собрались люди, с которыми мне не зазорно находиться в одном помещении и печататься на одних страницах.

Идеологические разделения себя не оправдали - к Сергею Юшенкову, как выяснилось, многие его оппоненты относились уважительней, чем единомышленники, ненавидевшие Юшенкова именно за то, что он был искренним либералом и относился к либерализму как к политической философии, а не как к способу оправдания своих слабостей, не как к идеологическому прикрытию воровства. Сегодня всякая идеология есть именно и прежде всего прикрытие - как для множества садистов и убийц прикрытием была коммунистическая идея, как для воров и наемных убийц прикрытием были разговоры о свободе слова... в том числе и о моей журналистской свободе, которой меня шантажировали все, кому не лень... Идеологические барьеры рухнули. Разговорами о "фашизме" сегодня никого не запугаешь. Сегодня в ходу иные оппозиции - честь и бесчестье, ум и глупость; и вышло так, что людей чести среди либералов сегодня меньше, чем среди правых радикалов. Вот и вся идеология. Все это не мешает нам постоянно спорить - собственно, "Консерватор" и не газета, а клуб, непрерывно дискутирующий по самым разным вопросам; сама газета - лишь побочный продукт этого времяпровождения, гораздо более продуктивного, чем любая журналистика. Но чтобы с человеком спорить, я должен его уважать. С большинством коллег мне сегодня просто не о чем говорить.

Любопытно, кстати, что Гальцева - отлично понимая всю непринципиальность идеологии, всю исчерпанность привычных парадигм, всю неуместность их в разговоре о девяностых, - пытается навязать читателю собственный вариант идеологии, а именно - доказывает, что беда коммунистов и неолибералов заключается в их материализме. Вместо того чтобы честно и грустно признать, что люди делятся на умных и дураков, торгашей и бессребреников, - она предлагает столь же идеологическое и даже организационное, по сути, деление: на верующих и атеистов, христиан и материалистов. Выходит, Марфа-цветочница была хороша потому, что в Бога веровала, как и вся августейшая семья. В августейшей семье тоже учили не брать, а давать... Не будем напоминать о том, до чего довела августейшая семья и что она дала Отечеству; напомним лишь, что история знает десятки тысяч высоконравственных атеистов и сотни тысяч глубоко моральных агностиков, - и Марфа-цветочница, которая так нравится нашему автору, столь достойна восхищения не потому, что она была истовой христианкой, а просто потому, что была хорошим человеком, которого, как известно, не щадит в России никакая власть. Что до нравственных и религиозных основ патриархальной крестьянской идиллии - простите-с, но мы читали не только "Власть тьмы", но и чеховских "Мужиков", и бунинскую "Деревню". Полагаю, Гальцевой не надо напоминать цитату из Николая Бердяева о "всеобщей кроткой животности", которая является нравственным идеалом Толстого и, добавим от себя, всех писателей-деревенщиков. Село, конечно, не стоит без праведника - но состоит далеко не из этого праведника.

...Но Ренату Гальцеву, конечно, смущает не мой отказ восхищаться демократической революцией 1991 года. Она сама вряд ли приходит в восторг от ее последствий. Смущает ее государственничество, которое она предпочитает называть этатизмом. Ей представляется, что именно от государства пострадала Марфа-цветочница. И любая попытка реконструировать сильное государство представляется ей оправданием сталинизма, возвращением к нему.

Все это очень грустно. Грустно еще и потому, что старо. Оправдывать разрушение русской государственности разговорами о ее грехах, которые суть многи - от опричнины до коллективизации, - не станет сегодня и самый оголтелый либерал. Разумеется, мы не за то, чтобы любить и славить всякое государство. Мы лишь за то, чтобы не разводить так уж решительно понятия "государство" и "страна". За то, чтобы прекратить противопоставлять порядок и свободу. Какая была свобода в девяностых, все мы отлично помним. И какая свобода сейчас - знаем тоже. Вечно кивать на российский опыт тоталитаризма - невозможно, да и бессмысленно: тот факт, что в России был Сталин, не оправдывает всего, что творилось в России при Ельцине. И не снимает вопроса о том, каким быть русскому государству; если при Сталине оно было преступным - это не значит, что его не должно быть вообще.

Вот ведь какой вырисовывается занятный парадокс (хотя парадокса, если вдуматься, никакого нет): шестидесятники и даже семидесятники очень мечтали о том, чтобы выросло первое непоротое поколение. Небитое. Непуганое. Не отягощенное роковым грузом прежних убийственных штампов. И вот это поколение выросло. Значительная его часть переквалифицировалась в яппи - и устраивает, кажется, всех, кроме Олега Дарка, поскольку от яппи нет ни явной пользы, ни явного вреда. У яппи вообще нет общественного темперамента: он хочет, чтобы ему была гарантирована карьера днем, и кафе вечером, и кино по выходным. Эта часть непоротого поколения всем подходит. Но есть и другая его часть, которая отказывается мыслить в рамках прежних парадигм и противостояний и пытается с нуля составить себе представление о том, что такое государство, что такое Родина и в чем смысл человеческого существования. Эта публика в копирайтеры не идет и светской жизни не ведет. В денежных махинациях и политическом пиаре она не замечена. Больших денег не нажила. И эту-то публику духовные люди вроде Гальцевой называют "сомнительным человеческим материалом", а яппи увлеченно и самозабвенно травят, подпрыгивая и улюлюкая. Как же! Ведь кто не яппи, тот - за ГУЛАГ.

Газета "Консерватор" ни разу не призвала к насилию, не осуществила ни одной заказной политической кампании, не опубликовала ни одного слива - и регулярно обвиняется во всех смертных грехах на том лишь основании, что делается непуганым поколением, для которого слова "патриотизм", "свобода" и "государство" не имеют никакой априорной модальности - их пытаются рассмотреть с нуля, без шлейфа кровавых ассоциаций, без флера сусловской или "взглядовской" пропаганды.

Но этого - нельзя. Это - непростительно. Потому что это... страшно сказать... попытка думать самостоятельно! Это значит, что новое непоротое поколение... посягает на наши места, роли и статусы!

Так что пусть уж лучше будут яппи.

Правильно я вас понял, господа?

P.S. За время перерыва в квиклях состоялась еще одна чрезвычайно любопытная и плодотворная дискуссия, о которой тут грех было бы не упомянуть хоть мельком. Олег Дарк "наехал" на прозу Линор Горалик, а защищать Линор взялся Дмитрий Кузьмин. Сама проза Горалик, на мой вкус, дискуссии не заслуживает - в отличие от ее действительно очень хороших поэм и нескольких стихотворений; так, ЖЖ, да еще и с изрядной долей искусственной экзальтации и хорошо отрепетированной фальши. Показательно другое. Кузьмин на полном серьезе защищает "копирайтерскую" литературу. И даже интересуется: а что, по-вашему, нельзя ждать хорошей прозы от человека, который ужинает в дорогом кафе и домой возвращается на такси?

Да успокойтесь вы, господа. Конечно, можно. От любого человека можно ждать хорошей прозы - даже от такого, который живет в собственной усадьбе под Тулой и прикупает земли в Самарской губернии. Не в деньгах же дело, в конце концов. Повторяю, от любого человека можно ждать хорошей прозы - кроме копирайтера. Потому что приличный человек в копирайтеры не пойдет. А случая, чтобы неприличный человек написал хорошую прозу, - в истории литературы еще не было и, смею вас уверить, не предвидится.