В эти исполняется одна печальная знаменательная дата: 29 мая 1453 года пал Константинополь. Византийская империя прекратила свое более чем тысячелетнее существование.

Эта дата - падение Константинополя - не относится к тем, которые принято "отмечать". Хотя русское историческое сознание всегда держало это событие "на короткой узде" - причины чего понятны и не требуют дополнительных объяснений. Вместе с тем 550 лет - все же тот повод, чтобы вспомнить о великой империи, в немалой мере явившейся нашей прародительницей, кормилицей, учителем и наставником, в реальности и историю которой мы до сих пор нет-нет да смотримся как в зеркало - пусть потускневшее от времени, искривляющее пропорции и все же много о нас самих нынешних говорящее.

Сходство между Византией и Россией часто усматривают прежде всего в принципе самодержавности и способе дворцового функционирования: повышенной подозрительности правителей, их несоразмерной жестокости, повышенному значению интриги. Известная правда в том есть. Именно после женитьбы Ивана III в 1472 году на Софье Палеолог он становится непомерно крут с приближенными, жестоко пресекает среди них всякие поползновения на прежнюю "демократию", год от году правя все самодержавней, выбирая себе в советчики кого он хочет, а не того, кто согласно старым порядкам имел на то право в соответствии со своей родословной и заслугами, как то было еще в начале его правления. Не случайно именно он первый имел в русской истории прозвище Грозный. Вошедший в историю России как Грозный Иван IV на деле был вторым.

Однако же самодержавность как принцип правления была свойственна не одной Византии - что в прошлые времена, что во времена новейшей истории. И высокая степень подозрительности правителей, как равным образом их жестокость по отношению к своему ближайшему окружению - тоже не только византийская особенность. Как, в том числе, и дворцовые интриги, и особое мастерство в их плетении.

Размеры, многонациональность и многоукладность - также та черта, что позволяет говорить о сходстве Византии и России. Но вместе с тем все это опять же, как правило, свойственно империям, и в этом смысле они все напоминают одна другую.

Одинокость - вот, пожалуй, та главная объединительная черта, которая заставляет вновь и вновь проводить параллели между утонувшей Атлантидой Византии и Россией. Которая не мешала благополучию Византии, пока она была сильна, и которая стала причиной ее падения, когда она ослабела. Подумать только, из всей католической Европы на помощь Константинополю реально прибыл лишь отряд из семисот человек под командованием генуэзца Джованни Джустиниани Лонго, да еще набралось несколько сот итальянцев, которых осада застала в городе. Можно предположить, что дело могло бы обстоять иначе, одобри церковь Византии унию об объединении западной и восточной церквей, принятую на Ферраро-Флорентийском соборе 1438-1439 гг. Однако скрепленная подписью константинопольского патриарха Иосифа уния была решительно отвергнута всем византийским духовенством, а об умершем вскоре престарелом патриархе шутили, что ему как приличному человеку ничего иного и не оставалось делать. Несколько позднее, уже за несколько месяцев до гибели империи, это враждебное отношение к католичеству найдет выражение в еще более сильной фразе, брошенной противником унии знатным вельможей и командующим византийским флотом Лукой Нотарасом: что он бы предпочел видеть в городе султанский тюрбан, но не латинскую тиару.

Знаменательно, что митрополит Киевский и всея Руси Исидор, принимавший участие в Ферраро-Флорентийском соборе и подписавший унию, по возвращении в Москву также был "освистан" и смещен со своего поста. В этом неприятии католической формулы о Святом Духе византийское и русское духовенство оказались совершенно идентичны.

По существу, именно одинокость стала причиной гибели Византийской империи. Потерявшая большую часть своих прежних владений, ослабленная, она была обречена. Не взял бы Мехмед II Константинополь в 1453 году, взял бы десятью годами позже. Или одиннадцатью. Или пятнадцатью...

Россия от советской империи еще много чего сохранила. Вокруг Москвы еще много земель - что на запад, что на восток. Но ведь мы живем 550 лет спустя после падения Константинополя, и страна, по современным понятиям (да и не просто понятиям, а так оно и есть), - это не просто земли, не только физическая протяженность, но и мир, созданный ею, хранимый ею и развиваемый, в известном смысле, то, что Вернадский и назвал ноосферой. Неверно, что для ноосферы государственных границ не существует, что она как явление ментально-духовное не подчиняется визовым законам и прочим указоположениям власти. Подчиняется, и еще как. Физик советской поры, невыездной, а если выездной, то вынужденный проходить через сито "выездной" комиссии из старых коммунистов, от решения которых он зависел, как дворовый пес от длины проволоки, прикрепленной к его ошейнику, - это совсем другой человек, чем его коллега из Швеции, Англии, Америки. Они совпадали лишь сегментарно, в области своих профессиональных знаний и умений, а дальше начиналось такое различие - один не понимал другого, даже если наш советский неплохо владел английским. Не в языке было дело, а в мире, который у каждого был свой, не похожий на мир коллеги.

Об отрицательных сторонах того мира, который был создан страной под названием СССР, сказано за последние пятнадцать лет столько, что повторяться нет надобности. Это отрицательное у всех на слуху и в сознании. О достоинствах того мира говорить сейчас не только не принято, но, в общем, и стыдно. Может быть, вернее было бы сказать так: потому и не принято, что стыдно. Однако уже пора, уже время говорить о них - если, конечно, не впадать в бесстыдную апологетику.

Несомненным достоинством мира позднесоветской эпохи следует, скажем, считать его сильную интеллектуально-созерцательную составляющую. Употребляю здесь "созерцательную" заменой "духовную" - слова, которое было принято употреблять в советские годы. Что было, разумеется, совершенно неправомерно. Советский человек был именно созерцателем - в силу повсеместной невозможности обрести себя в свободной, соответствующей его потребностям и возможностям деятельности, - а созерцательность как состояние - великая вещь, созерцание способствует раскрепощению ума, творчеству, проникновению в глубь вещей и понятий. Отсюда и такое странное, удивительное явление, как богатство идей, в том числе и научно-технического плана, рождавшихся в позднем Советском Союзе, - за которыми после его падения и открытия границ устроили настоящую охоту крупные западные корпорации. Оборотной стороной этого явления была полная неспособность что носителя этих идей, что собственно общества воплотить их в жизнь - иначе говоря, выйти за пределы чистой интеллектуально-созерцательной деятельности; но уж таковы были особенности этой советской "ноосферы".

Несомненно сильной стороной того советского мира было ощущение человеком своей страны как страны не просто большой, но могущественной и готовой отстаивать перед лицом других стран его интересы (хотя на самом деле это и было не так, а было дано ему лишь в ощущениях; но мы сейчас не о реалиях, а именно о внутреннем чувстве).

Мира, создававшегося Советским Союзом, больше нет. Не только потому, что нет больше той страны в географическом смысле, а потому прежде всего, что нет условий и обстоятельств жизни, создававшихся той страной. Новая, нынешняя Россия, сохранившая большую часть земель канувшей в небытие страны, сколько бы кто ни говорил о сохраняющемся духе "совка", о коммунистическом окрасе управляющей бюрократической машины и так далее и так далее, в своей главной, стержневой составляющей - совершенно другая страна: государство и личность полностью отделены друг от друга - при том, что в советском государстве личность столь же полно, без остатка поглощалась государством, не могла существовать без этого поглощения; вот только так - или изыди: то ли в лагерь, то ли за границу, то ли вообще за пределы жизни. Теперь же личность и государство - словно две параллельные плоскости: государство освободило себя от патерналистских функций, целиком сосредоточившись на собственном функционировании, личность оказалась свободна беспредельно, в том числе и от обязанностей по отношению к государству, что справедливо: нельзя быть должным тому, кто тебе ничего не давал.

Но государство, живущее для самого себя, - это самопожираемое образование. Страна, где государство до такой степени отделено от личности, где небольшая часть его населения, по сути, и представляющая собой государственную машину, ведет жизнь, не имеющую ничего общего с жизнью остального населения, рано или поздно неизбежно прекратит свое существование. При благоприятных внешних обстоятельствах может протянуть десятилетия, а то и столетия, при неблагоприятных - рухнуть от первого чувствительного толчка. Впрочем, касательно нынешнего времени "столетия" - безусловное преувеличение; мир стал тесен, человечество словно едет в переполненном автобусе, кругом локти, жар чужого дыхания, и конфликт может вспыхнуть из-за случайно отдавленной ноги.

Но дело еще и в том, что в той же ситуации самопожирания оказывается личность, отторженная от государства. Предоставленная самой себе абсолютно, тотально, когда, по сути, ей предлагается жить просто ради обеспечения чисто физического существования, она лишается смысловых опор жизни, утрачивает ее содержание и цель и в результате начинает искать все это вне пределов государственного поля. Узы, связывающие его с государством, ослабевают вплоть до полного исчезновения. В сложные времена при необходимости государство не может рассчитывать на такого человека ни в чем.

Государство, равнодушное к своему населению, население, равнодушное к своему государству. При подобном положении вещей страна не может быть сильной - сколько ракет с ядерными боеголовками ни стоит у нее на боевом дежурстве. Сила государства ведь не в количестве ракет, что прекрасно показал весь опыт Чечни.

Слабая и одинокая Россия - что ей светит впереди? Не судьба ли ее прародительницы и кормилицы? Нет вечных империй, вот тысячелетняя Византия пала, почему этой судьбы должна избегнуть мы? И на чем, собственно, должна основываться наша вера, что это произойдет еще не на наших глазах, не с нами? Ведь разве кто ждал, что рухнет Советский Союз? Понятно, что новое падение Константинополя в обличье Москвы будет происходить не так, как то происходило с городом, носящим ныне название Стамбул, но не все ли равно, как это будет происходить, если произойдет?

Кому оно нужно, это падение? Из нас, живущих в российских пределах, никому. Хватит с нас крушения, пережитого в 1991 году. Можем мы извлекать исторические уроки, пусть даже этому уроку уже 550 лет? Одинокими мы останемся - такова наша участь, потому что такова наша историческая судьба. Но тем более непременно мы должны стать сильными. Что возможно лишь при единении государства и личности. Тех нещадных объятий, в которых оно держало нас на протяжении 73 лет, пожелать себе, конечно же, невозможно, но нормальных взаимозаботливых отношений - как нет? По идее, они только такими и должны быть. Стоит лишь оглянуться на те страны, которые у нас последние годы принято называть цивилизованными. Нет, в объятиях там граждан не душат, но, главное, не поворачиваются к ним задом. Наоборот, всегда лицом. Тоже жизнь научила.

Почему не учит нас?

А возвращаясь к этой знаменательной печальной дате - падению Константинополя, - хотелось бы напомнить еще об одной вещи: последние 50 лет существования империи из нее тянулся постоянный, не слишком обильный, и все же не прерывавшийся ручеек эмиграции. Уезжали ученые, художники, поэты, просто состоятельные граждане. Мир (ноосфера) страны не давал им удовлетворения, не насыщал - был непитателен.

Из России пока тоже лишь уезжают. Печальное сходство.