Жизнь, которую не за что отдать, ничего и не стоит. То, что сейчас "развитые страны" вспоминают об этом чаще всего под влиянием ислама, не означает, конечно, что кроме религии для идеала самоотверженной и цельной жизни нет и не может быть питательной среды. Тем не менее, мир все чаще и настойчивее обращается именно к религии в надежде найти новый (обновленный) стимул укреплению патриотизма, семьи, гражданской солидарности - словом всего, что ослабевает, прежде всего, по мере опошления либеральной идеи приоритета прав человека перед правами традиционных форм человеческого единства (политических, этнических и даже кровнородственных). Впрочем, и без идей само по себе возрастание в общей массе населения промышленно развитых стран доли одиноких людей и особенно стариков по-своему, через соответствующие изменения психоэмоционального состояния общества, подтачивает перечисленные выше социальные ценности. И вот уже Блэра с трудом удерживают от попытки именем Всевышнего благословить соотечественников. Правда, ему тут же напоминают, что такое в принципе неприлично лидеру страны, уважающей свободу совести. А ведь Блэр только и порывался сделать то, что уже позволяет себе Буш¹.

Ну и мы в этой компании не из последних будем. При том, что по конституции церковь отделена от государства (в отличие от Великобритании), у нас государственные СМИ уверенно ставят на первое место в новостях информацию о том, что президент (не частное лицо В.В.Путин!) прибыл поклониться святым мощам, - и никто не вспоминает о приличиях. Казалось бы, если президент не считает для себя возможным состоять в какой-либо политической партии, чтобы иметь моральное право выступать от имени всех граждан, вряд ли ему стоит и подчеркивать свои особые отношения с религией, а тем более - с конкретной церковью. Почему же мы, в отличие от британцев, не считаем нужным напоминать в таком случае, что президент России - это президент всех россиян, а не только православных?

Верно одно из двух: либо мы не видим в подобных действиях главы государства ущемления свободы совести, либо считаем, что этой свободой можно пренебречь ради чего-то высшего. И действительно, мы попадаем под обаяние новой религиозной тенденции по другим, в сравнении с теми же британцами, причинам: вовсе не потому, например, что наше общество пресыщено либеральными свободами, да и демографические проблемы у нас, прямо скажем, не те... Поэтому нам новый исторический вызов со стороны религии сулит совершенно другие проблемы и опасности.

Не знаю, что может принести религиозный ренессанс странам с устоявшимися демократическими традициями, но им будет весьма трудно, если не невозможно, повернуть на этой волне общество вспять. Нас же перед лицом кризиса перечисленных выше ценностей соблазняет прежде всего наше прошлое, неподдельное величие духовных и практических свершений наших предков. И по опыту нашей истории мы знаем, что в такой ситуации скороспелый русский безбожник, либерал и западник (будучи у власти) изобретает не что иное, как православие, самодержавие и народность.

Ну и что страшного, если идейный потомок гр. Уварова в нынешней ситуации сделает то же самое? В конце концов, изменение убеждений не всегда есть измена, и если опорой осовремененному варианту знаменитой триады будут служить свободомыслие, демократия и уважение к традиционным ценностям нации, ничего "страшного" ожидать не приходится.

Проблема в том, что подобную опору для религиозного сознания в нашей стране только предстоит сформировать, а традиционная беда нашей политической мысли, состоящая в склонности наполнять самые современные идеологические формы архаическим содержанием - вполне жизнеспособная реальность. Она сформировалась в процессе трехвекового "догоняния" мировых лидеров и действительно превратилась уже в "фундаментальное противоречие и фундаментальное качество нашей культуры"². И мы, поневоле поверхностные приверженцы либерализма и демократии (потому что попросту не имеем ни одного поколения, полностью сформированного в атмосфере этих принципов), должны иметь мужество признать свой статус. Мы должны признать, что по причине неукорененности в обществе отношения к правам и свободам человека как высшей ценности, наше время ничуть не больше, нежели какое-либо другое, застраховано от соблазна укрыться от надвигающихся новорожденных опасностей в реалиях того мира, который этих опасностей еще не знал.

Так некогда Карамзин, один из виднейших деятелей российского Просвещения, опасаясь разрушительных последствий александровских реформ, бросился внушать царю, что "для твердости бытия государственного безопаснее порабощать людей, нежели дать им не вовремя свободу"³.

Так русский социализм, возникший от воздействия нравственного заряда, который несла идея социального единства, рожденная в обществе свободных предпринимателей, на деле стал апологией и рассадником тех принудительных форм объединения трудящихся, которые характерны для докапиталистического общества.

Ну а уваровскую триаду и изобрели, чтобы положить "у истории на пути", загородив дорогу "свободе, равенству и братству", которые сулили тогдашние буржуазные революции. Вообще, благодаря охранительному пафосу, имманентному идее официальной религии, использовать ее для погружения страны в прошлое легче, чем, например, идею социализма. Недавняя дискуссия о школьном курсе "Основы православной культуры" показала, что наиболее опасным следствием административного насаждения религии представляется раскол общества по этнорелигиозным признакам.

Память о трагедии старой России, достаточно живая сама по себе, да еще и активизированная последствиями распада СССР, заставляет власти и общественное мнение держать в фокусе внимания вопрос о целостности страны. И поскольку угроза нового раскола является осознанной, она представляется мне менее опасной.

Неосознаваемая опасность снова увязнуть в "фундаментальном противоречии нашей культуры" состоит сейчас в том, что мы можем соскользнуть на путь построения духовного единства, который уваровская идеологическая формула предлагала именно для преодоления этнических и религиозных конфликтов. Я имею в виду положение, что при условии политической благонадежности, через крещение любой инородец мог приобрести права представителя основной (привилегированной) нации. Строго говоря, это был путь самоубийственный в первую очередь для религии, поскольку он был доступнее всего для тех, кто мог с изрядным цинизмом относиться к вопросам веры.

И если в XIX - начале XX века, когда довольно мощные религиозные традиции противостояли подобному цинизму, он сумел существенным образом поспособствовать развалу Российской империи, то за время принудительного безбожия эта духовная язва могла только увеличиться. Не приходится удивляться поэтому, что едва государство начинает явным образом оказывать поддержку религии, например, настойчиво тиражируя в СМИ образ православного президента или вводя в школах "Основы православной культуры", исследователи тут же фиксируют, что среди людей, нацеленных на карьеру, становится признаком дурного тона быть (признавать себя) атеистом⁴.

Вполне логично предположить и то, что достигнутое путем административного давления "духовное единство нации" может оказаться таким же сверхзатратным мыльным пузырем, что и научно-атеистическое мировоззрение советских людей, сформированное посредством "безбожной пятилетки", "пролетарской науки" и т.п. мерами. А главное - по причине ускорения темпа исторического процесса это новое единство может оказаться куда менее долговечным.

Нет, я вовсе не думаю, будто государство должно вообще устраниться от сферы религиозной жизни. Этого не позволит наша культурная традиция, да и угрозы, исходящие от радикального фундаментализма - тоже. Но нужны принципиально новые подходы к цели. Пусть теперь на волне идеологической моды мы попытается "догнать и перегнать" Запад в соревновании по христианскому благочестию. Пусть обратимся к православию ради реставрации разрушенной формы национального сознания. Недостаток исторического опыта свободы совести не помешает нам осуществить задуманное в цивилизованных рамках только при одном условии: при наличии общественного иммунитета к попыткам возродить "православие, самодержавие, народность", придавая "этим необходимым основам государственного бытия догматическое и обособляющее истолкование"⁵.

Такой иммунитет и должно формировать государство. Мне вообще кажется, что кроме государства в нашей стране нет организованной силы, способной время от времени напоминать нелюбимое представителями всех религий изречение апостола: "Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; И БЕСЫ ВЕРУЮТ..." ⁶.

Разумеется, это возможно, если власть удержится от соблазна вызывать в сегодняшний мир духа официальной религии, и тем более - отдавать под его влияние будущее страны (школу), не просчитав заранее, каких собратий этот дух может привести за собой.

Примечания:

¹ Палажченко П. Атеизм становится странностью?// Московские новости. 2003. N.18.

² Пивоваров Ю. Два века русской мысли// Красные холмы. М., 1999. С.175.

³ Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 69.

⁴ Малышева Д. Религиозный фактор в формировании и эволюции российской общности// Мировая экономика и международные отношения. 2003.N1.

⁵ Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции// Сочинения. М., 1995. С.362.

⁶ Иак. 2, 19.