Геннадий Семенович Батыгин не был моим близким другом. Однако мы, по выражению Герцена, сочувственно встречались в тонах и оттенках, и это нас мгновенно связало, объединило и столько обещало...

Не знаю, многие ли обратили внимание на то, что Геннадий Семенович был проницательным писателем и обладал безупречным чувством стиля. Мне эта сторона его дара открылась благодаря чтению "профессиональных биографий" - инициированных им публикаций рассказов ученых о своей жизни в науке и не только, построенных в жанре интервью.

Собственно говоря, я не знаю, кого следовало бы считать создателем этого жанра в прямом смысле слова. Да это и неважно. Я начала читать "профессиональные биографии" именно в "Социологическом журнале", который Батыгин как главный редактор делал не просто с тщательностью, но с тщательностью изысканной.

Один из текстов меня не просто поразил, но очаровал своей абсолютной (разумеется, незаметной) выделанностью и прозрачностью. Впечатление было тем более сильным, что мне был давно и весьма небезразличен рассказчик (назову его N). Статьи и книги N я никогда не пропускала, хотя свойственный ему способ изложения материала нередко мне казался слишком плотным, неоправданно конспективным, в силу чего понимание усложнялось и требовало от меня немалых усилий, граничивших с дешифровкой. Оказалось, что N может писать совсем иначе, о чем я не замедлила поведать Г.С., который выступал в качестве интервьюера.

Г.С. со свойственным ему изяществом ответил, что сам он лишь постарался наилучшим образом передать смысл, как если бы N "водил его рукой". И тут я поняла масштаб Г.С. как стилиста. Действительно, в записанных им "профессиональных биографиях" неизменно просвечивали разнообразные авторские "Я", со всеми оттенками и переливами их неповторимых индивидуальностей. А убиралось, фигурально выражаясь, лишь "эканье" и "меканье", - оно незаметным образом исчезало из содержания.

Но в полной мере и метод, и реализацию, и возможности раскрытия через биографии особенностей жизни социума, личных и научных коллизий, я оценила позже, когда прочитала подаренную мне Г.С. книгу "Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах" (Спб, 1999), где Батыгин числится ответственным редактором. ("Числится" потому, что по стилю интервью - большая часть воспоминаний представлена именно в этом жанре - я чувствую, что все они были записаны самим Геннадием Семеновичем.)

К этой книге Батыгин написал не слишком пространное, но емкое и в высшей степени богатое идеями предисловие, которое в качестве самостоятельной статьи могло бы украсить хороший современный журнал, а будучи развито, могло бы стать и книгой. Из предисловия ясно, что замысел упомянутого издания, вполне соответствуя его заглавию, тем не менее, много шире и значительнее, нежели рассказ о становлении отечественной социологии.

Батыгин хотел рассказать о времени и о поколении. И нашел для этого на редкость адекватный метод.

Геннадий Батыгин принадлежал к тем немногим людям, которые обладают чувством истории, то есть не просто осознают умом важность исторического знания, но как бы физически слышат глагол времен. И еще он был человеком долга и чести. Три тезиса из "Предисловия" я процитирую:

"Когда предубеждения и ценности сегодняшнего дня обретают власть над историческим исследованием, оно превращается в политику, опрокинутую в прошлое, возникает миф о советском социализме как о времени тотальной лжи". (с.3)

"Нередко правое и левое меняются местами, оказывается сомнительным моральное преимущество, традиционно приписываемое жертвам режима. Равным образом, нельзя однозначно судить о тех, кто составлял научную номенклатуру" (с.10).

"Многих из авторов сборника можно без колебаний назвать "шестидесятниками". Других уточнений здесь не требуется, поскольку это понятие должно остаться в меру неопределенным". <...> Шестидесятники"сумели быть свободными в несвободное время. Таков их урок следующим поколениям" (с.9;16).

Объективная реконструкция истории идей - вот что было сверхзадачей этой книги и Батыгина как ее вдохновителя. А поскольку, как некогда афористично выразился Иосиф Бродский, идеи обитают в людях, то сопоставление повествований разных людей о том, "как это было", необычайно поучительно.

Были люди, однозначно одиозные уже тогда, в начале 70-х - как, например, Михаил Николаевич Руткевич, при котором из Института социологии за полтора года ушли 22 доктора наук. Это происходило в прямом смысле на моих глазах: там работали двое участников моего семинара.

Были люди, наделенные властью, которые делали, что могли, но именно и только благодаря своим властным возможностям - как, например, Леон Аршакович Оников, который в годы знаменитого исследования по программе "Таганрог" работал в Отделе пропаганды ЦК КПСС. Кстати сказать, его непосредственным начальником был Александр Николаевич Яковлев...

Из рассказа Оникова становится ясно, что реализация программы "Таганрог" - первого и единственного подлинно масштабного социологического исследования, осуществленного при советской власти, было делом рискованным не только для социологов - руководителей и исполнителей, но и для самого Оникова. Потому что "наверху" социологию как таковую считали проявлением буржуазной идеологии! Так что когда Оников в проект Постановления ЦК об общественных науках своей рукой вписал слова "заниматься социологическими исследованиями" , он рассчитывал - как вы думаете, на что? На то, что в Общем отделе ЦК не знали его почерка...

И теперь, когда Оников перечисляет тех, на кого уже после завершения "Таганрога" пришлись жестокие удары судьбы, он знает, о чем говорит. И я тоже знаю: вот Мацковского и Гордона уже нет в живых, а ведь для меня это были Миша и Леня...

С Леней (Леонидом Абрамовичем) Гордоном в 1956-58 гг. мы сидели бок о бок в так называемом Белом Зале ФБОН (теперь это ИНИОН) и жадно поглощали новые иностранные книги: как по долгу службы, так и следуя собственным интересам. Он как историк-индолог работал в восточном отделе, я как филолог - в отделе языкознания. Он понемногу становился социологом, я - занималась математической лингвистикой.

Гордон очень точно подметил, что хотя к середине 60-х во многих областях гуманитарной науки и общественной жизни начинались первые заморозки, социология как раз тогда начала расцветать. Эта неравномерность, о которой постоянно забывают - лишь проявление того очевидного, казалось бы, обстоятельства, что движение общественной мысли - вовсе не единый поток.

Как рассказывает Юрий Николаевич Давыдов, тогда же П.Н.Федосеев, прочитав верстку книги Эвальда Ильенкова "Диалектика абстрактного и конкретного в "Капитале" К.Маркса" , приказал рассыпать набор. Сегодня, читая этот текст, мы запнемся в полном недоумении - с чего бы это?

Институт русского языка АН СССР, достаточно пострадавший в связи с делом Синявского-Даниэля, был окончательно разгромлен в 1968, после ввода советских войск в Чехословакию, а Институт международного рабочего движения, созданный всего-то в 1966, вопреки своему, мягко говоря, своеобразному названию, стал и остался своего рода оазисом - и не только для социологов.

Беспартийный еврей Леонид Абрамович Гордон заведовал в ИМРД лабораторией и состоялся как крупный ученый. Как он справедливо заметил (с.379):

"Не надо вообще переносить сегодняшние мерки и сегодняшние представления на то, что было тридцать лет назад. Люди меняются, и ситуации меняются. Последнее особенно важно. Представьте себе человека, который на двадцать градусов отклонялся от монолитного курса, тогда как все отклонялись от него на плюс-минус один градус. Такой человек играл гигантскую роль в качестве разрушителя догм. Но затем среднее течение развернулось на сто восемьдесят градусов, а его направление осталось неизменным. И кажется оно теперь реакционным - и на самом деле является реакционным".

Гордон замечательно сказал и о драме незаурядного человека, каким был М.Н.Руткевич: он мог бы стать выдающимся организатором советской социологии, а стал ее губителем - из-за сочетания среднеобычного ума и образованности с характером чрезвычайной силы...

Для полноты картины замечу, что Михаилу Николаевичу Руткевичу Г.С.Батыгин тоже предоставил слово.

Я намеренно не останавливаюсь на второй части книги, где собраны важные для истории советской социологии документы, которые я бы назвала имеющими "самоигральную" ценность. (Надеюсь, что об этом напишут - или уже написали - внимательные рецензенты.)

Читая "Записки в ЦК" и материалы личных дел, даже вовсе безразличные к истории науки потомки оценят буквальность выражения "партия - она повсюду". Разгром ИКСИ, начавшийся после публикации лекций Ю.А.Левады, читанных в МГУ на факультете журналистики (вот уж где можно было встретить всех!); рассекреченные материалы из архивов ЦК КПСС, раскрывающие механизм подавления даже таких масшабных личностей, как директор ИКСИ Алексей Матвеевич Румянцев (кстати говоря, академик-секретарь Отделения экономики АН СССР, да еще и вице-президент Академии с 1967 по 1971).

А не столь уж задолго до всего этого - в 1964-65 гг. - Алексей Матвеевич был редактором газеты "Правда"! И после этого кто-то смеет говорить, что "оттепель" нам всего лишь померещилась?

Даже сведения об авторах в этой книге в немалой степени "самоигральны" - у нас ведь нет всяких там "Who is who in social sciences". Научный и справочный аппарат, сопровождающий книгу, выдает "руку" ответственного редактора: въедливость и тщательность в якобы мелочах были свойственны Г.С. не в меньшей мере, чем способность видеть явление как момент в потоке истории.

Геннадий Семенович Батыгин не просто знал своих "информантов", их интересы, их творчество, личные и служебные взаимоотношения, равно как и организационные структуры, в которые эти люди были включены. Он был, как я теперь понимаю, наделен редким даром понимания Другого. Поэтому его собеседники так поразительно и органично раскрывались ему навстречу.

Весьма сдержанная Татьяна Ивановна Заславская и темпераментный Игорь Семенович Кон, мудрый и не слишком расположенный к рассказам о себе Юрий Александрович Левада и яркий публицист Лен Карпинский - все они представлены выразительно и объемно, на первый взгляд - протокольно, а по сути - как герои увлекательного романа.

Они, как и остальные рассказчики, были и остаются героями не только своего, но и нашего времени. А ведь без созданной Г.С.Батыгиным книги мы бы едва ли обо всем этом узнали.