Swamp-movie, или Колобок на болоте

Легко предположить, что я буду ругать фильм "Прогулка", - а я не буду. И не по причине нонконформизма (не одни же провокации у меня на уме), а потому, что задача соблазнительно легка. "Прогулка" - фильм слабый, что было отмечено почти всеми, кто о нем писал. Но, как все слабые фильмы, он симптоматичен - а потому больше скажет о положении дел, чем иной шедевр. В этом его безусловная ценность для вдумчивого историка и наблюдательного современника.

Да и потом - почему, собственно, я так уж обязан не полюбить эту картину? Положим, Авдотья Андреевна Смирнова вызывает у меня известную профессиональную и человеческую антипатию, поскольку на всем, что она говорит и делает, лежит некий отпечаток снобизма, самовлюбленности и, как следствие, пошлости; положим, Алексей Учитель по сценарию Авдотьи Андреевны уже сделал довольно гнусный - настаиваю на этом определении - фильм "Дневник его жены", в котором наглядно продемонстрировал, в каком качестве сегодня может быть востребован и на каком уровне интерпретирован Иван Бунин. Все это отнюдь не значит, что Авдотья Андреевна лишена ума и таланта, а Учитель профессионально несостоятелен. "Прогулка", судя по пиару, задумана была манифестом поколения, но, слава Богу, в ней нет почти ничего "поколенческого" и уж вовсе ничего не манифестируется. Предполагалось чудовищное название "Петербург online" - хватило такта остановиться на более нейтральном. Задумывался, наверное, и некий символический план - не зря же главных героев зовут Петр и Алексей, один олицетворяет мужественную волю, другой - романтическую рефлексию, а героиня сделана толстой, русой, русской, типа Родина, достающаяся в итоге не романтику и не государственнику, а богатому бизнесмену Всеволоду (то есть Всем Володеющему). Правда, в последних кадрах она и от него сбегает - хорошо, что не к представителю питерских силовиков и не в лесбийские объятия губернаторши. С авторов сталось бы. Очень было бы стильно, актуально и, так сказать, поколенчески.

Помню, какое ужасное впечатление производил - и не только на меня - рекламный буклет к фестивальному показу: "Герои фильма - молодые европейцы, легко и мучительно живущие в городе на Неве"... Помню и разговоры создателей картины о том, что важен для них именно акцент на принадлежности молодых героев к космополитическому племени молодых европейцев, веселых, легких, цивилизованных, аполитичных, доброжелательных, запросто ходящих в кафе или в бар, пользующихся Интернетом и мобильным телефоном... чего, конечно, азиат себе позволить не может... К счастью, картину вытащили "фоменки", их уникальная органика; из всех "модных" явлений, на которые делалась ставка (иронические диалоги Смирновой, стильность Учителя, ручная камера, актуальность петербургской темы, узнаваемость Гришковца), сработали по-настоящему только ученики Петра Наумыча. Они не сделали ничего особенного - просто постарались быть естественными, и этого хватило. (В наибольшей степени сказанное относится к Ирине Пеговой.) Естественность - главный дефицит в отечественном кино, да, думаю, и в жизни. Все кем-нибудь прикидываются: Смирнова безуспешно имитирует речь двадцатилетних, разговаривающих у нее то подчеркнуто книжно, то подчеркнуто грубо; Учитель метит одновременно в фон Триеры и Сокуровы, доводя зрителя до головокружения дерганьем камеры и снимая долгие куски одним планом (операторы сотворили техническое чудо - впрочем, от Юрия Клименко никто другого и не ждал). Короче, все стараются быть не собой - и только актеры из кожи вон лезут, чтобы насытить надуманные, плоские разговоры и насквозь умозрительную коллизию каким-никаким подлинным содержанием. Прорыва, конечно, не получается, но некий минимум зрительского доверия и даже сопереживания достигнут. Неплохо также сыграл Петербург, которому отдельное спасибо. Впрочем, Казанский и Исаакиевский соборы испортить трудно.

История проста: истеричная, лживая, пухлявая девушка, не лишенная актерских талантов, обаяния и наблюдательности, поспорила с женихом, что сможет без перерыва полтора часа гулять по Петербургу. А то они никак не решат, где проводить медовый месяц: ее тянет в Гималаи, а его - в деревню. Он ей говорит, что по Гималаям ходить трудно. Она клянется, что может ходить сколько угодно, даром что жизнь ее - по свидетельству жениха - проходит гиподинамично: из машины в кафе, из кафе в бар. Больше она, по всей видимости, ничего в жизни не делает. Гиподинамистка выходит из машины возлюбленного и устремляется в поход по Невскому. По дороге в нее влюбляется и с ней запросто знакомится романтический юноша Леша, который с каких-то щей (вероятно, от застенчивости) приглашает третьим на прогулку брутального юношу Петю. Петя является и тоже немедленно влюбляется в героиню - которую, кстати, зовут Оля Малахова. Имя "Ольга", вероятно, отсылает к той самой Ольге, которая все никак не могла выбрать между Обломовым и Штольцем, - а может, просто "кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне". Оля начинает морочить голову обоим, каждому говоря то, что он втайне хочет услышать; таких, как Петр и Алексей, охмурять - одно удовольствие.

Оба юноши сделаны самовлюбленными глухарями (примерно такими представляются ведущим "Школы злословия" чуть не все отечественные мужчины); обращается с ними Оля по классическому рецепту - "На дурака не нужен нож: ему с три короба наврешь... На хвастуна не нужен нож - ему немного подпоешь..." Результат не заставляет себя ждать: и делай с ним что хошь. Друзья затевают драку, один чуть не прыгает в Неву, на другом порвана рубаха... Оля от всего этого, по-русски говоря, балдеет. Начинается ливень, предчувствием которого полна вся картина: грозовое напряжение копится, копится и разрешается тройственным объятием в дождевых струях. Право, сцена недурна. Видно, как прелестная стерва (прав в своей рецензии Сергей Синяков - ее хочется убить на десятой минуте просмотра) откровенно прется от того, что два дурака ее страстно хотят. "Ребята, я самая счастливая девушка в Петербурге!" - еще бы, насладиться такой властью над сердцами и вдобавок привести жениху двух свидетелей своего подвига. Женщина определенного сорта получает максимальное удовлетворение от того, что стравливает мужчин и не может, да и не хочет между ними выбрать: пик наслаждения достигается именно в процессе стравливания. После чего героиня ведет Петра с Алексеем знакомиться с женихом, которого называет Папаней. Петр и Алексей разочарованы. Героиня этим несказанно удивлена - как в известном анекдоте про предателя-старосту, который с искренним недоумением спрашивает партизана: "Петро, ты що, обидевся?" Они обиделись. Они уходят. Она вырывается из объятий Всеволода и бежит за ними вслед - видимо, ей понравилось разводить лохов. Чисто Россия, в самом деле, и точно так же не знает, чего хочет, а чувствует себя тем лучше, чем хуже населению...

Таков конфликт. Все это насыщено юмором такого примерно уровня: "Построили город на болоте (это говорит рабочий, починяющий канализацию), а теперь жалуются: вода... В следующий раз пусть сам в говно лезет", - говорит он, имея в виду начальника. "Кто пусть лезет? Петр Первый?" - спрашивает напарник. Логично.

Но разругать, собственно, можно любую картину. Приемы иронического пересказа известны теперь любому школьнику - хоть сейчас из-за парты в кинокритики ступай. Изничтожать любое кино с запредельных высот кинокритического презрения у нас уже умеет Лидия Маслова - на этом малопочтенном поприще у нее конкурентов нет; с одной и той же кислой спесью охаивая все премьеры подряд, обозревательница "Коммерсанта" самоотверженно добилась того, что ни одно ее слово уже не принимается всерьез. Ругать "Прогулку" неинтересно, потому что все натяжки, потуги и провалы в ней еще более очевидны, чем в аврально-юбилейном Петербурге. Никакого "Я шагаю по Москве-2003" (ну, пусть по Санкт-Петербургу) не получилось - но, положа руку на сердце, ведь и фильм Георгия Данелии слащав, затянут и очень слаб композиционно; с хуциевской "Заставой Ильича" никакого сравнения, да и с прочими работами самого Данелии тоже. Дело не в том, что задумывалось, - а в том, что получилось.

Я должен тут сделать небольшое отступление. Не так давно меня сватали в одну новую газету и подробно рассказывали об ее аудитории. "Наш читатель - менеджер среднего звена. Он может сегодня работать в телефонной компании, а когда она лопнет - прочтет пару книжек и пересядет на аналогичную должность в нефтянке. Это банкир, клерк, белый воротничок. У него не пять квартир, но и не одна. Сейчас он занят строительством загородного дома. Выше всего ставит семейные ценности, политикой интересуется ровно в той степени, в какой она ему угрожает. К коммунистам относится нейтрально, хотя и без приязни. Голосует за СПС, но что это такое - не знает. Утром садится в свою иномарку (новую - либо подержанную, но хорошую); в пробке просматривает нашу газету. Запоминает человеческую историю. В работе делает перерыв около двух-трех, идет в ближайший ресторан, съедает бизнес-ланч. Работает дальше, иногда после этого идет в бассейн, а иногда на фитнесс. Вечером на барбекю рассказывает друзьям трогательную историю, прочитанную в нашей газете. Друзья в ответ рассказывают о том, что видели во время путешествия на яхте вдоль берегов Греции".

- У нынешнего поколения белых воротничков еще есть душа, - сказал мне обозреватель этой новой газеты. - У следующего ее уже не будет. И это прекрасно! Потому что когда у нас есть душа - у нас срут в подъездах, устраивают революции и в конечном итоге ходят строем. А без души не срут, не устраивают и не создают тех креативных, но невыносимых коллизий, за которые наши Мышкины так любят свою безразмерную Настасью Филипповну. У клерка о Родине совершенно другие понятия, поэтому писать надо именно для клерка - просто мы никак не можем понять: почему эти клерки нас не читают?

Дело не в том, что для клерков надо писать иначе: писать надо для всех примерно одинаково. Если будет хорошо, так и чукча поймет. Дело в том, что описанного читателя попросту не существует - а если существует, то в душе у него ужас, злоба и паника, и именно к этой составляющей его натуры - внешне совершенно безоблачной - и надо апеллировать. Это болото внутри у всех нас, но у клерков - особенно. Потому что они особенно яростно заставляют себя соответствовать навязанному идеалу - читать то-то, носить то-то, спать с теми-то, - а работа их лишена всякого творческого начала, всяческого проявления индивидуальности. В самом деле, сегодня в сотовой связи, завтра в нефтянке... Вроде секретарши, не обязанной разбираться в том, чем занимается шеф. При этом в душе герои отлично понимают (ну не бывает людей совсем без души, и в следующем поколении не будет): благополучие их зыбко, а положение, как бы сказать, не совсем заслуженно. Они потому так и стремятся скорей обзавестись недвижимостью, что этого по крайней мере не отберешь: в сегодняшней России крыша над головой - единственное гарантированное вложение. По крайней мере, до гражданской войны - которой может и не случиться в силу крайне низкой пассионарности общества.

Клерк в душе отлично понимает, что бизнес его шефа недолговечен, а сам шеф зависит от множества вещей, включая настроение Путина, Суркова, Иванова и Сечина; что делает этот клерк что-то совсем не то, о чем он мечтал в детстве; что занимается не реализацией себя и не укреплением страны (два, в сущности, единственных дела, которые как-то нас оправдывают в собственных глазах), а тотальной имитацией, перекачкой воздуха, сочинением неработающих концепций или организацией предрешенных выборов... Все это не может не порождать гнетущего ощущения постоянной тревоги, с которым и живет весь наш так называемый средний класс, почти ничему не наученный опытом 1998 года. К этой внутренней неотступной тревоге и надо обращаться, если вы хотите, чтобы вас читали, - но это уже совет тем молодым репортерам и пожилым обозревателям, которые искренне надеются стать своими для россиян в возрасте от 25 до 45 лет.

"Прогулка" идеально вписывается в череду road-movie, на которые оказался так щедр нынешний год: хотя герои и ходят, в сущности, по кругу, - а все-таки тоже путешествие. И главный прием повествования - если не единственный вообще - тот же, что в "Бумере": путешествие небольшой компании и - флеш-бэками и флеш-фьючерсами - судьбы всех встречных. Принцип сетевой, "горизонтальный" - у нас сходным образом был организован фильм Шахназарова "День полнолуния", но там не было сквозного путешествия. Если в "Бумере" судьбы всех встречных-поперечных трагичны и безнадежны, то в "Прогулке" они скорей вызывают снисходительное умиление. Такова и была задача - беззлобный юмор богатых и снисходительных, которые могут себе позволить быть добрыми. По крайней мере - с первым встречным, который через секунду после этого уйдет из твоей жизни навсегда. Так что они все не чужды сострадания - неспособны только на сколько-нибудь серьезное чувство. Но это, полагают создатели "Прогулки", и к лучшему: "Прогулка" - образец фильма, которым нас хотели бы развлекать и умилять наши либералы. Искусство, не препятствующее выработке желудочного сока, не омрачающее снов и не грузящее размышлениями.

К счастью, фильм оказался умнее своих создателей. Засилье роуд-муви вообще симптоматично, стоит вспомнить американские шестидесятые и начало семидесятых - когда Пенн сделал "Бони и Клайда", Богданович - "Бумажную луну", а несколько лет спустя Вендерс на американском же материале снял "Алису в городах". Роуд-муви - самый тревожный жанр (вспомним уж кстати замечательного "Попутчика" - "The Hitcher", где герой путешествует с маньяком, да еще и "Дуэль" Спилберга и даже "Мертвеца" Джармуша - "Никогда не путешествуйте с мертвецом!"). Дорожное кино снимают не тогда, когда страна тронулась в путь (никуда она не тронулась), а тогда, когда перестают работать прежние сюжетные схемы и спасает архаичнейшая: странствие. По ней организованы все фольклорные эпосы, от "Одиссеи" до "Колобка": куда-то пошел, кого-то встретил... Прочие, более высокоорганизованные сюжеты либо невозможны в полуразрушенной реальности, либо этнос до них еще просто не дорос. Думаю, "Колобок" древнее всех сюжетов русского фольклора: прежде чем построить избушку лубяную или ледяную, посетить трех медведей и воздвигнуть теремок (то есть прежде чем освоить сложный топос дома, сказал бы какой-нибудь поклонник Бахтина), надо сочинить простейшую историю без сюжета, где дорога сама себе сюжет. Кочевые племена примитивнее оседлых... а впрочем, это долгая тема; важно, что роуд-муви - признак деградации общества и искусства, их полураспада, а одновременно - отражение тревоги, этим социумом владеющей. Потому что дорога - это всегда бездомность, неуют, неприкаянность, беспомощность и настороженность, это скрытая враждебность всех встречных, которые запросто могут оказаться и поперечными. Что "Коктебель", что "Бумер" - все об этом же, и в глаза непредвзятому зрителю бросается именно несоответствие между довольно-таки изощренными, технически "продвинутыми" изобразительными средствами - и крайняя примитивность фабульного механизма: дорожного. Потому что ни один другой сюжет в распадающемся, себя не понимающем обществе со смещенными представлениями о добре и зле - невозможен; сюда же подверстываются и "Дальнобойщики" - единственный русский сериал, где не стреляют.

"Прогулка" - это и есть такой "Колобок", благо Пегова очень на него похожа, - с той только разницей, что Колобок, уйдя от бабушки и дедушки, поселился у волка, и теперь, с его разрешения, периодически укатывается гулять, соблазняя зайца, лису и прочих малых сих. Как раз на лису и зайца, ссорящихся из-за Колобка, Леша с Петей очень похожи. При этом Колобок понимает, что делает что-то не то - и как бы ему не быть съедену в процессе; было бы гораздо точней (и жестче), если бы Оля Малахова заманивала лохов к своему Севе на съедение или какое-нибудь другое использование, то есть работала бы гарантированной приманкой. У нее для этого все задатки.

За что я люблю кино - так это за то, что оно при всем желании не соврет: реальность попадает в кадр. Конечно, Алексей Учитель выбрал рваный ритм повествования не потому, что так замысел диктует, а потому, что так снимают Триер и Шеро; но ручная камера свое взяла и превратила гладенькую трагикомедию о сытеньких европейцах в печальную, нервную историю о всеобщем беспокойстве, о городе на болоте, который весь трескается, зыблется и дрожит. Никаким ремонтом не поможешь. И у каждого болото в душе - зыбь, тряска, комплексы. Леше не везет с девушками; Пете еще меньше везет - судя по тому, что он их всех считает хищницами и идиотками (как видим, не совсем безосновательно). Оля вообще может быть счастлива, только когда свинствует. Внутренняя тревога - постоянное ее состояние, она словно всечасно испытывает мир на прочность - но ничего прочного нет, вот и многолетняя мужская дружба разъезжается по швам после часа общения с довольно примитивной стервой... Гришковец из рук вон плохо сыграл Севу, потому что этот типаж - самый умышленный, умозрительный и недостоверный; но и у него в душе болотные огни, тряска и всечасная готовность к столкновению. "Ты типа прикалываешься?" - тревожно спрашивает он открыто хамящего Лешу: вдруг сейчас опять придется вставать в позу и защищать свою блатную честь... убивать еще кого-то... а он сейчас совершенно не готов, он типа отдыхает... Болото, болото; и город на нем, и в душах оно. Ничего нет прочного в этом зыбучем пространстве. Тревога, тревога. Быть пусту месту сему. Это и есть новый жанр: swamp-movie, болотное кино. Иногда даже затягивает.

Так слабое по части мотиваций, поверхностное и не особенно осмысленное кино превращается в важный социальный диагноз, само становится симптомом и заодно позволяет понять, о чем надо говорить с менеджерами среднего звена. Если, конечно, у кого-то есть такое желание. В самом деле, какой здравомысленный человек будет по доброй воле общаться с менеджерами среднего звена?