John Lukacz. Five Days in London, May 1940. - Yale University Press, 2001.

1.

На рассвете 10 мая 1940 года войска Гитлера вторглись в Бельгию и Голландию. В тот же день Уинстон Черчилль стал премьер-министром Великобритании. В 7:30 утра 15 мая Поль Рейно, французский премьер, разбудил Черчилля известием, что немецкие танки прорвались через Арденны у Седана. Франция, сказал он, разбита¹.

Черчилль сразу понял, что над Британией нависла смертельная угроза. Тем же вечером он написал президенту Рузвельту:

"Как Вы, несомненно, уже знаете, положение резко ухудшилось. Если необходимо, мы продолжим войну в одиночку, и мы не страшимся этого. Но я надеюсь, Вы понимаете, г-н Президент, что, если Соединенные Штаты будут оставаться слишком долго в стороне от конфликта, их авторитет и военная мощь потеряют всякое значение. Полное покорение и нацификация Европы могут произойти поразительно скоро, и такое бремя может оказаться нам не по силам".

Рузвельт откликнулся дружеским, но ни к чему не обязывающим письмом, на которое Черчилль ответил два дня спустя: "Мы полны решимости не сдаваться до самого конца, каким бы ни оказался результат великой битвы, разворачивающейся во Франции... Но если Америка хочет, чтобы ее помощь сыграла какую-то роль, она должна поспешить". Черчиллю следовало бы написать "Я полон решимости не сдаваться...", ибо ему еще предстояло убедить своих коллег по военному кабинету (группу партийных лидеров и глав фракций) в своей правоте. В "Военных воспоминаниях" Черчилль, чтобы не смущать бывших коллег, великодушно умолчал об этой борьбе. Джон Лукач извлек ее хронику из сухих официальных протоколов и превратил в захватывающую историческую драму - "Пять дней в мае". Он показывает, что в течение этих пяти роковых майских дней 1940 года судьба Европы - и даже почти всего мира - зависела от исхода спора между всего лишь тремя людьми. Фоном этой драмы Лукач делает замедленную и часто благодушную реакцию многих британцев на развитие событий во Франции и нависшую угрозу вражеского вторжения.

Предшественнику Черчилля, Невиллу Чемберлену, пришлось уйти в отставку из-за бунта в палате общин, однако он по-прежнему располагал сильной поддержкой в консервативной партии. Сначала руководство партии предложило стать преемником Чемберлена министру иностранных дел, лорду Галифаксу, но тот отказался. Тогда королю был рекомендован Черчилль - в сущности, потому, что никаких других кандидатов не было.

Черчилль делил ответственность с четырьмя коллегами по военному кабинету. Туда входили Невилл Чемберлен, принявший на веру в 1938 году заверения Гитлера, что отторжением Судетской области его территориальные притязания исчерпываются, и согласившийся на раздел Чехословакии, и министр иностранных дел лорд Галифакс, столп англиканской церкви и бывший вице-король Индии, наивно считавший Гитлера всего лишь обычным националистическим лидером наподобие Ганди. Лукач пишет, что в июле 1938 года адъютант Гитлера капитан Фриц Видеман побывал у Галифакса в министерстве. Согласно Видеману, Галифакс на прощание сказал ему, что "вершиной трудов для него был бы день, когда фюрер об руку с королем вступит в Берлин под приветствия английского народа". (Унаследовав титул виконта, он, гордый своим возвышением, приказал дочерям обращаться к нему "Лорд Галифакс".)² Еще двумя членами военного кабинета были довольно безгласные Клемент Этли и Артур Гринвуд, лидеры лейбористской партии, приглашенные в правительство из соображений национального единства.

Король и большинство членов консервативной партии доверяли Чемберлену, а Черчилля считали ненадежным авантюристом. Понимая это, Черчилль чувствовал непрочность своего положения. Гитлер был уверен, что Черчилль пришел ненадолго; эту иллюзию ему, видимо, внушили британские аристократы, многие из которых, подобно лорду Дарлингтону и его друзьям, описанным в романе Кацуо Ишигуро "Остаток дня", обхаживали фюрера в 1930-х. Лорд Дарлингтон приглашает друзей к себе в поместье, чтобы провести уик-энд с послом Гитлера Риббентропом; лорд Дарлингтон настолько усвоил нацистское кредо, что увольняет двух работящих и ни в чем не повинных горничных-евреек. Риббентропа и поклонников нацизма из числа влиятельных британцев принимал у себя в поместье - в Кливдене на Темзе - лорд Астор; Чемберлен сдавал Риббентропу свой элегантный особняк на Итон-сквер, пока тот был послом; и лорд Ротермир, владелец газетной империи, в которую входила консервативная "Дейли мейл", в 1938 году отправил Гитлеру телеграмму: "Мой фюрер, Ваша звезда восходит все выше и выше, и я желаю Вам всяческих успехов". Лукач не упоминает о том, что высокопоставленные британские и американские чиновники расценивали сообщения о концлагерях и нацистских зверствах как еврейскую пропаганду вплоть до 1945 года, когда наступающие войска союзников подтвердили эти сообщения.

Согласно "Мемуарам" Рейно, Франция могла избежать катастрофы. Немецкий генерал Гюнтер Блюментрит, руководивший прорывом под Седаном, вспоминал, что немцы не встретили сколько-нибудь серьезного сопротивления. Рейно писал в мемуарах, что, несмотря на несколько предупреждений, этот сектор оборонялся слабо укомплектованным армейским корпусом, не имевшим на вооружении ни противотанковых, ни зенитных орудий. Бельгийский король Леопольд III предупреждал французского главнокомандующего генерала Мориса Гюстава Гамелена, что главный немецкий удар будет нанесен в районе Седана. Французские разведчики доносили Гамелену об интенсивной воздушной разведке в этом районе и поставках боеприпасов и снаряжения на границу Германии с Люксембургом, а французский военный атташе в Берне сообщил Рейно, что наступление запланировано между 8 и 10 мая, но, согласно мемуарам Рейно, "Гамелен не изменил своих планов ни на йоту". Мало кто обращает внимание на то, что ему говорят.

У союзников было почти вдвое больше тяжелой артиллерии, почти в полтора раза больше танков (причем с лучшей броней), почти на треть больше военных самолетов, и они были уверены в своем превосходстве. Гитлер ожидал затяжной войны, а немецкое главнокомандование сомневалось в успехе своего наступления³. Оно оказалось успешным благодаря слабости французской обороны под Седаном и благодаря новой стратегии генерала Гейнца Гудериана, заключавшейся в совместных действиях бронетанковых войск и авиации, на которые неповоротливая французская военная машина не успевала своевременно ответить. Фельдмаршал Герд фон Рунштедт, осуществлявший общее командование, назвал успех наступления чудом. Историк Эрнест Мэй пишет в своей недавней книге "Странная победа": "В истории немецкой победы над Францией главный мотив - это изобретательность немецкого военного планирования и соответствующее отсутствие изобретательности со стороны союзников... Они забыли подготовиться к неожиданностям"⁴.

Через день после получения мрачных новостей от Рейно Черчилль полетел в Париж, где наблюдал зловещее зрелище горящих архивов на заднем дворе французского МИДа на Кэ д'Орсэ. Гамелен сказал ему, что немецкие танковые дивизии прорвались на фронте шириной в восемьдесят километров и за ними следуют грузовики с пехотой. Когда Черчилль спросил, где развернуты французские стратегические резервы и маневренные группы, Гамелен ответил, что у него их нет. В ответ на отчаянные просьбы Рейно Черчилль телеграфировал в Лондон (используя в качестве шифра хинди) и попросил отправить во Францию еще десять эскадрилий истребителей Королевских ВВС. Сделал он это неохотно, так как предвидел, что скоро они понадобятся для защиты самой Британии, и позже отказался прислать пополнение.

Одним из первых шагов Черчилля было удаление из правительства (куда входили двадцать пять человек) главных умиротворителей - сэра Сэмюела Хора и сэра Джона Саймона; он также отправил в отставку сэра Хораса Уилсона, серого кардинала правительственной канцелярии, и заменил их теми, кто хотел сражаться с Германией. 22 мая, когда известия из Франции стали еще хуже, Черчилль снова полетел в Париж в сопровождении начальника генерального штаба сэра Джона Дилла. В Париже они узнали, что немецкие танковые дивизии вышли к Ла-Маншу. Это означало, что британские экспедиционные силы (около 200 тысяч человек), бельгийская армия и 1-я французская армия окружены с трех сторон и будут либо уничтожены, либо взяты в плен, если не смогут эвакуироваться в Англию из Дюнкерка - единственного порта, остававшегося открытым. Сменивший Гамелена ветеран Первой мировой семидесятитрехлетний генерал Вейган предложил Черчиллю и Диллу план совместных действий. Французские, британские и бельгийские войска должны были атаковать немцев с севера, а 7-я французская армия - с юга.

Но не было ли уже слишком поздно? В разговоре с Рейно один на один Черчилль сетовал, что лорд Горт, командующий британскими экспедиционными силами, целую неделю оставался без приказов от французского главнокомандования, и поэтому шанс на удачное контрнаступление был упущен. Оказавшись перед выбором - начинать обреченное на провал контрнаступление или спасать единственную сухопутную армию, которой располагала Англия, - Горт приказал отступать в Дюнкерк, и несколько часов спустя военный кабинет поддержал это решение.

В Лондоне 25 мая Галифакс взял на себя инициативу в деле, которое он задумал как единственный путь к спасению Англии. Он пригласил к себе в МИД итальянского посла Джузеппе Бастианини. Используя дипломатические околичности, Галифакс прощупывал Бастианини на предмет уступок (возможно, относительно Гибралтара или Мальты), которыми Англия могла бы удержать Муссолини от вступления в войну и побудить его обратиться к Гитлеру с предложением созвать конференцию по общеевропейскому урегулированию. С точно такой же идеей в 1937 году Галифакс посетил Гитлера, Геринга, Геббельса и Шахта, и тогда все они морочили ему голову. Гитлер заверил Галифакса в своем миролюбии, хотя за несколько дней перед тем собрал руководство армии и флота и приказал готовиться к большой войне в течение ближайших пяти лет. Ни в дневнике, ни в мемуарах Галифакс о своем обращении к Бастианини не упоминает.

В 10 вечера 25 мая Черчилль созвал заседание комитета обороны и заявил, что его не удивит, если немцы обратятся к французам с мирными предложениями. Лукач пишет, что "это было поразительно. Черчилль ничего не знал о невеселых раздумьях французского верховного совета, заседавшего в Париже лишь часом ранее". На этом заседании обсуждалось, запрещает ли Франции союзный договор с Великобританией вступать в сепаратные переговоры с Германией. Вейган и восьмидесятичетырехлетний маршал Петэн, герой Первой мировой войны, которого Рейно пригласил в свой кабинет, выступали за переговоры, аргументируя свою точку зрения нежеланием дожидаться окончательного разгрома французской армии. Рейно предлагал полететь в Лондон и заявить англичанам о готовности Франции продолжать борьбу хотя бы ради спасения чести, но Вейган настаивал на том, чтобы армию сохранили как последний инструмент порядка (но не для того, чтобы спасти жизни солдат).

В воскресенье 26 мая Рейно и французская делегация прилетели в Лондон на встречу с военным кабинетом. Рейно сообщил, что Муссолини собирается объявить союзникам войну, а это заставит Францию выделить часть войск для защиты границы с Италией и откроет ее средиземноморский флот итальянским атакам. Он спросил, не следует ли попытаться отговорить Муссолини, предложив ему формулу, которая бы удовлетворила его самолюбие в случае победы союзников, так как Муссолини окажется в затруднительном положении, если немцы проиграют битву за Францию. Рейно сообщил, что и Вейган и Петэн выступают за перемирие, но Черчилль "с львиной отвагой" отверг любые уступки по отношению к Муссолини. Завтракая наедине с Черчиллем, Рейно рассказал о почти полной безнадежности военного положения французов и дал понять, что если он откажется принять условия мира, предложенные немцами, то может потерять пост.

Вечером того же дня в парижском аэропорту бельгийский министр иностранных дел Поль-Анри Спаак сказал прилетевшему из Лондона Рейно, что бельгийский король Леопольд собирается капитулировать. Тем самым резко осложнялось положение британской и французской армий, пришедших на помощь Бельгии. Когда тем же вечером военный кабинет снова собрался, Черчилль сказал:

"Если Франция не может защищаться, ей лучше выйти из войны, чем втягивать нас в соглашение на неприемлемых условиях. А если Германия победит, то будет диктовать условия без всяких ограничений".

С другой стороны, Галифакс и, в известной степени, Чемберлен по-прежнему верили, что при французском посредничестве от Италии можно откупиться территориальными уступками и предотвратить ее вступление в войну на стороне Германии и что конференция по общеевропейскому урегулированию отвечает интересам Муссолини. В конце заседания 26 мая Галифакс предложил проект обращения, будто бы составленный Рейно, однако Лукач подозревает, что проект был его собственным:

"Если синьор Муссолини будет сотрудничать с нами в обеспечении такого урегулирования всех европейских вопросов, которое гарантирует независимость и безопасность союзников и сможет послужить основой для справедливого и прочного мира в Европе, мы готовы немедленно начать обсуждение вопросов, в которых синьор Муссолини особенно заинтересован, и искренне стремимся к их разрешению".

Лукач делает вывод, что Рейно надеялся откупиться от Муссолини, тогда как Галифакс хотел, чтобы Муссолини обратился к Гитлеру как посредник. Александр Кадоган, постоянный секретарь МИДа, резюмировал это заседание в своем дневнике:

"Он [Черчилль] против решительного обращения к Мусс., которого хочет Рейно. Возможно, он прав. Почти ни о чем не договорились. У.С.Ч. слишком бессвязен, романтичен, сентиментален, темпераментен. Старик Невилл по-прежнему лучше всех"⁵.

Черчилль возражал против обращения к Муссолини, полагая, что Гитлер отнесется к такому обращению презрительно, что доминионы и остальной мир истолкуют его как британскую просьбу о мире и что в самой Британии оно подорвет боевой дух. Черчилль был убежден, что Гитлер навяжет унизительные условия и не пойдет ни на какое урегулирование, если оно не даст ему полного контроля над Европой. Кроме того, как пришлось понять Чемберлену на горьком опыте Мюнхена и как поймет Сталин год спустя, соглашения с Гитлером ничего не стоили. Обращение к Муссолини стало бы роковым шагом.

Какую позицию занимал "старик Невилл"? Это было ключевым вопросом, так как Черчилль не смог бы устоять одновременно против Галифакса и Чемберлена. Чемберлен оставался лидером консервативной партии, имевшей солидное большинство в палате общин. Поверивший обещанию Гитлера, что захват немецкоязычной части Чехословакии будет "его последней территориальной претензией", и посрамленный развитием событий, Чемберлен понял, что Гитлеру нельзя верить, и в этом он был согласен с Черчиллем. С другой стороны, Галифакс полагал (его мнение и сегодня разделяют такие историки, как Джон Чармли⁶), что для спасения Британской империи и предотвращения затяжной войны следовало попытаться заключить мир с Гитлером - особенно весной 1941 года, после того как битва за Британию и безуспешные налеты на британские города показали Гитлеру, что Британию нельзя разгромить. Запись Геббельса о телефонном разговоре с Гитлером 25 июня 1940 года дает понять, о каком мире могла бы идти речь:

"Звонок от фюрера... Еще не знает точно, будет ли наступать на Англию. Считает, что Империю следует сохранить, если это вообще возможно. Так как если она развалится, то не мы ее унаследуем, а ее захватят чуждые и даже враждебные державы. Но если Англия иначе не смирится, то придется ее поставить на колени. Однако фюрер согласился бы на мир на такой основе: Англия уходит из Европы, отказавшись от колоний и подмандатных территорий. Репарации за украденное у нас после мировой войны... На этот раз Англии нельзя позволить легко отделаться"⁷.

Представления Гитлера об управлении Империей ясны из его совета Галифаксу в Берхтесгадене в 1937 году относительно британских проблем в Индии: "Расстреляйте Ганди, а если этого не хватит, чтобы их успокоить, расстреляйте еще десяток руководителей Конгресса; а если и этого не хватит, расстреляйте две сотни - и так далее, пока порядок не восстановится". Именно так, по мнению Гитлера, должна поступать высшая раса⁸.

2.

Возможно, Гитлер и в самом деле собирался осуществить высказанную Видеману в 1938-м мечту Галифакса - установить после успешного вторжения в Англию марионеточного короля и такое же правительство. Прямых свидетельств этого нет, но в своих "Воспоминаниях" Вальтер Шелленберг, глава гитлеровской внешней разведки, пишет, что в июле 1940 года Риббентроп вызвал его и передал приказ Гитлера либо похитить герцога Виндзорского (отрекшегося короля Эдуарда VIII) и его жену-американку, либо перетянуть его на сторону Гитлера. В этот момент герцог и герцогиня находились с визитом в Португалии; испанские друзья пригласили их на охоту рядом с испанской границей. Там Шелленберг должен был вступить в контакт с герцогом и предложить ему пятьдесят миллионов швейцарских франков, если он согласится порвать с британской королевской семьей и переехать в Испанию или Швейцарию; если он откажется, Шелленберг должен увезти его силой, но ни в коем случае не причиняя вреда. Фарсовый план Гитлера провалился. Герцог отменил охоту, а португальцы приставили к нему еще двадцать полицейских-охранников. Эмиссар Черчилля прибыл в Португалию и препроводил герцога и герцогиню на борт корабля, направлявшегося на Багамские острова, губернатором которых Черчилль назначил герцога, чтобы понадежнее вывести его из игры⁹.

Воскресенье 26 мая было объявлено национальным Днем молитвы; на службе в Вестминстерском аббатстве присутствовали король и королева и вся военная верхушка. Позже Джон Бетджемен¹⁰ высмеял подобные мероприятия, будто бы служащие поднятию духа, в стихотворении, которое цитирует Лукач и которое кончается такой строфой:

Как на сердце полегчало!
Боже, что за благодать
Там молиться, где начальство
Любит в Бозе почивать.
Теперь же, Господи, прощай -
На деловой пора мне чай.

В понедельник 27 мая началась эвакуация британской армии из Дюнкерка, но, как пишет Лукач, за этот день в Англию было вывезено всего лишь 7700 человек. Черчилль отправил послание королю Леопольду, уговаривая его не сдаваться, потому что это расколет бельгийскую нацию и отдаст страну в руки Гитлера, не говоря уже о катастрофических последствиях для союзников. Не обращая на это письмо внимания, король попросил немцев о прекращении огня начиная с полуночи.

Черчилль категорически потребовал от членов своего кабинета в публичных выступлениях выражать веру в победу, ибо большинство англичан никогда не примут поражения. Однако тогдашняя служба опросов общественного мнения сообщала, что многие молодые домохозяйки были бы раду Гитлеру, так как "хуже уже не будет, а мужья по крайней мере вернутся домой". Как они были наивны!

Утром 27 мая Чемберлен напомнил военному кабинету о мнении начальника генштаба, что способность Британии выстоять зависит от широкомасштабной финансовой и экономической поддержки США, поскольку иначе Британия не сможет расплачиваться за необходимое ей для обороны вооружение. Однако до сих пор никаких признаков такой поддержки не имелось, отчасти потому, что Рузвельт не вполне доверял Черчиллю. Очевидно, Рузвельт ожидал, что если Англия потерпит поражение на суше, то британский флот перебазируется в Северную Америку, но Черчилль посоветовал ему на это не рассчитывать. Имел ли Черчилль в виду, что поставленное нацистами марионеточное правительство может передать флот Германии?

На вечернем заседании конфликт между Галифаксом и Черчиллем обострился. Лукач пишет, что Галифакс предъявил Черчиллю собственный проект меморандума "Предполагаемое обращение к синьору Муссолини", где содержалась просьба о посредничестве в переговорах с Гитлером. Чемберлен поддержал Галифакса, полагая, что это нужно сделать ради французов, которые хотя бы получат шанс вступить в переговоры с Италией, но Черчилль не согласился. Его поддержал участвовавший в заседании сэр Арчибальд Синклер, лидер либеральной партии: "Любая слабость с нашей стороны ободрит немцев и итальянцев и скорее всего подорвет боевой дух и в самой стране, и в колониях". Гринвуд сказал: "Если станет известно, что мы просили о мире ценой уступки британской территории, последствия будут ужасны..."

После еще нескольких выступлений Черчилль сказал, "что его все сильнее угнетает тщетность предложенного обращения к Муссолини, к которому последний безусловно отнесется с презрением... Лучшая помощь г-ну Рейно - это дать ему понять, что, как бы ни сложилась ситуация во Франции, мы будем сражаться до конца... Предложенное обращение не только тщетно, но и подвергает нас смертельной опасности".

Дискуссия продолжалась, пока Галифакс наконец не спросил: "Если герр Гитлер, желая окончить войну... предложит свои условия Франции и Англии, будет ли премьер-министр готов их обсуждать?" Черчилль уклончиво ответил, что он "не присоединится к Франции в просьбе о начале переговоров, но если ему сообщат, каковы предложенные условия, то он будет готов их обдумать". В какой-то момент - очевидно, в разгар спора с Галифаксом - Черчилль сказал, что он бы согласился принять предложение мира на условиях возвращения Германии колоний и ее господства в Центральной Европе; но это, видимо, было всего лишь тактическим ходом в дискуссии с Галифаксом, полагавшим, что кабинету следует подождать подобного предложения, а не выступать инициатором переговоров с Гитлером, прося Муссолини о посредничестве. Как бы то ни было, Черчилль считал такое предложение маловероятным, и надежно засвидетельствованным историческим фактом остается то, что он отказался обращаться к Муссолини.

В конце заседания Галифакс сказал лорду Александру Кадогану: "Я больше не могу работать с Уинстоном". Но Кадоган ответил: "Чепуха; наверно, вас так же, как и меня, раздражают его родомонтады, но не делайте глупостей под действием эмоций"¹¹. Кадоган, сын пятого графа Кадогана, и Галифакс были аристократами, предки которых делали историю, поэтому потомок великого герцога Мальборо Уинстон Черчилль не производил на них особого впечатления. Галифакс жаловался, что он "несет страшнейший вздор", а Кадогана раздражала его "театральная свирепость". Он обращался к военному кабинету так, будто выступал на митинге. После заседания Галифакс попросил Черчилля выйти с ним в коридор. Об их разговоре не осталось свидетельств, за исключением того, что Черчилль был очень дружелюбен (как позже Галифакс сказал Кадогану), однако, по мнению Лукача, Черчилль убедил Галифакса, что его отставка приведет к серьезнейшему национальному кризису. С другой стороны, Черчилль не смог его убедить в том, что просить Муссолини о посредничестве бессмысленно.

26 мая Кадоган записал в дневнике: "Какое напряжение - каждый день и час смотреть в лицо самым отвратительным фактам... Безостановочный кошмар... Дай Бог, чтобы я смог продолжать, не теряя ни веры, ни духа. В[иконт] устал, но как другие - начальники штабов и т.д. - это выдерживают, вообще не представляю". Но о самом Черчилле его личный секретарь Джон Колвиль написал у себя в дневнике: "Непрерывная активность Уинстона поразительна". Про Черчилля принято говорить, что он расцветал во время кризисов, но его поведение свидетельствует о том, что напряжение сказывалось и на нем. 27 июня его жена Клементина писала ему:

"Один человек из твоего окружения (преданный друг) был у меня и рассказал, что тебе грозит всеобщая неприязнь твоих коллег и подчиненных из-за твоей грубой язвительности и властности... Кажется, твои личные секретари условились вести себя как школьники и "смиренно все выслушивать", а потом отходить от тебя, пожимая плечами... Более того, если высказывается какая-то идея (скажем, на заседании), ты будто бы относишься к ней так презрительно, что скоро не будет предлагаться вообще никаких идей - ни плохих, ни хороших... За исключением короля, архиепископа Кентерберийского и спикера, ты можешь выгнать всех и каждого... Поэтому с такой колоссальной властью ты обязан соединять вежливость, любезность и, если возможно, олимпийское спокойствие"¹².

Его дочь Мери Сомс, издавшая переписку родителей, полагает, что Черчилль принял этот совет близко к сердцу. Она пишет: "Хотя на вершине власти он бывал и грозным, и неблагоразумным, многие люди, работавшие непосредственно под его началом в эти страшные годы, оставили свидетельства не только восхищения им как руководителем, но и своей любви к доброму и привлекательному человеку".

28 мая спор между Черчиллем и Галифаксом, подробно излагаемый Лукачем, достиг кульминации. Как сообщил Галифакс, итальянское посольство хочет, чтобы британское правительство ясно показало свою готовность приветствовать посредничество Италии. Черчилль сказал, что, хотя французы желают, чтобы синьор Муссолини выступил посредником между англичанами и господином Гитлером, он, Черчилль, сделает все возможное, чтобы не оказаться в этой ситуации. Он сказал, что условия Гитлера, будь они приняты, отдадут их целиком на его милость; народы, которые терпят поражение, сражаясь, снова подымаются, но с теми, которые сдались, бывает покончено навсегда. Галифакс заявил, что его предложение даже отдаленно нельзя описать как капитуляцию, но Черчилль оценивал вероятность того, что Англии будут предложены достойные условия, как один шанс из тысячи. Понимая, что ситуация зашла в тупик, Черчилль созвал не входивших в военный кабинет членов правительства к себе в комнату в палате общин.

Проинформировав их о трудностях с эвакуацией армии из Дюнкерка и подчеркнув бессмысленность переговоров с Гитлером, Черчилль сказал: "Разумеется, что бы ни произошло в Дюнкерке, мы будем сражаться дальше". В "Военных воспоминаниях" он описывает последовавшую затем сцену: "Произошла демонстрация чувств, которая, учитывая характер собрания - двадцать пять опытных политиков и парламентариев, занимавшие перед войной самые разные позиции, верные или ошибочные, - меня изумила. Целая группа выскочила из-за стола и подбежала к моему креслу, крича и хлопая меня по спине. Нет сомнения, что, если бы в это время я дрогнул в роли лидера нации, меня бы вышвырнули с моего поста. Я был уверен, что каждый министр готов умереть, лишиться семьи и всего достояния, но не сдаться"¹³.

"Воспоминания министра-лейбориста" Хью Дальтона подтверждают описание Черчилля¹⁴. По контрасту Дальтон сообщает, что в одну из его первых встреч с Галифаксом в МИДе в эти кризисные дни тот спросил его с безмятежным видом: "Вы слышали разговоры о возможности немецкого вторжения? Это было бы очень досадно".

В семь часов вечера того же дня военный кабинет снова собрался на заседание. Когда Черчилль рассказал о своей встрече с министрами, Галифакс поставил на обсуждение план Рейно об обращении к Рузвельту за помощью. Черчилль полагал, что "в настоящее время призыв к Соединенным Штатам был бы совершенно преждевременным. Если бы мы храбро противостояли Германии, это внушило бы им восхищение и уважение; но униженная просьба, высказанная теперь, имела бы самые плачевные последствия. Поэтому он против любого подобного обращения в настоящее время".

Чемберлен не возражал. Это решило вопрос.

Лукач приходит к выводу, что никогда Гитлер не был так близок к окончательной победе, как в эти пять майских дней 1940 года, и что единственным человеком, вставшим у него на пути, оказался Черчилль. Конечно, он и Британия не смогли бы выиграть войну без Советского Союза и Соединенных Штатов, но в мае 1940-го Черчилль, поддержанный правительством, стал тем человеком, который ее не проиграл. Черчилль воплощал неустрашимый, гордый дух Британии; благодаря ему Британия стала символом надежды для миллионов людей в оккупированной нацистами Европе.

Более молодым читателям эти события могут казаться почти столь же далекими, как Французская революция, но те из нас, кто жил в то время, до сих пор содрогаются при мысли о перспективе полного господства Гитлера над Европой, как если бы все это происходило вчера. Книга Лукача помогла мне осознать, что наш долг перед Черчиллем, предотвратившим этот кошмар, даже больше, чем я раньше думал.

4 июня Дюнкерк пал. Но к этому моменту почти 220 тысяч английских и 123 тысячи французских солдат, а также 34 тысячи грузовиков уже были чудесным образом переправлены в Англию. Все остальное снаряжение пропало, но по крайней мере костяк обученной армии был сохранен. 10 июня Муссолини объявил войну Франции и Великобритании. 17 июня маршал Петэн заменил на посту премьер-министра Рейно¹⁵. В сентябре Королевские ВВС выиграли битву за Британию и устранили угрозу немедленного нацистского вторжения. В дневниках Геббельса хорошо видна как бессильная злоба, которую вызывало у него самого и у Гитлера продолжающееся сопротивление Англии, так и их жгучая ненависть к Черчиллю. 16 июня 1941 года Геббельс записал: "Большевизм должен быть уничтожен, и с ним Англия лишится своего последнего потенциального союзника на европейском континенте".

Представляется, что желание лишить Англию последнего потенциального союзника было одним из мотивов Гитлера при нападении на Советский Союз. 22 июня 1941 года немецкие войска вторглись в Россию, и с этого момента Британия сражалась уже не в одиночку. 11 декабря Гитлер обеспечил Черчиллю конечное торжество, объявив войну Соединенным Штатам.

Рассказанная Лукачем история сама по себе не новость. В книге П.М.Х. Белла "При известных обстоятельствах", вышедшей в 1974 году, содержится краткий отчет о дискуссиях между Черчиллем и Галифаксом¹⁶, но Лукач превратил его в запоминающуюся драму. В его книге мне не хватало карты с расположением французских, британских, бельгийских и немецких войск при начале немецкого наступления под Седаном, так как без нее трудно понять смертельную опасность, нависшую над армиями союзников с началом немецкого прорыва. В целом Лукач ограничивается английскими источниками. Он упоминает обмен визитами между Черчиллем и Рейно, но, чтобы узнать, что на этих встречах происходило, мне пришлось обратиться к хорошо документированным мемуарам Рейно. Цитаты из французских и немецких источников сделали бы картину событий более полной, зато у замечательного рассказа Лукача о решающем событии в истории есть такое несомненное достоинство, как краткость.

The New York Review of Books, March 8, 2001

Перевод Григория Дашевского

Примечания:

¹ Paul Reynaud. Memoirs: Envers et contre tous, T. 2. - Paris: Flammarion, 1963.

² Andrew Roberts. The Holy Fox: A Biography of Lord Halifax. - London: Weidenfeld and Nicolson, 1991.

³ См. Karl-Heinz Frieser. Blitzkrieg-Legende: Der West-feldzug 1940. - Operationen des Zweiten Weltkriegs II, 2te Ed., Muenchen, 1996.

⁴ Ernest R. May. Strange Victory: Hitler▓s Conquest of France. - Hill and Wang, 2000, p. 460; рецензия - Tony Judt, New York Review of Books, February 22, 2001.

⁵ The Diaries of Sir Alexander Cadogan 1938-1945, ed. by David Dilts. - London: Cassel, 1971.

⁶ John Charmley. The End of Glory: A Political Biography. - London: John Curtis / Hodder and Stoughton, 1992.

⁷ The Goebbels Diaries 1939-1941, transl. and ed. by Fred Taylor. - Putnam, 1983; запись от 25 июня 1940, рр. 123-124.

⁸ Roberts. The Holy Fox. P. 72.

⁹ The Labyrinth: Memoirs of Walter Schellenberg, Hitler▓s Chief of Counterintelligence, transl. by Louis Hagen. - Harper, 1956 (Вальтер Шелленберг. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. - М., 1991, стр. 115-130).

¹⁰ Английский поэт (1906-1984).

¹¹ "Краткий оксфордский словарь английского языка" определяет "родомонтады" как "чрезвычайно хвастливое или высокомерное высказывание" (от имени хвастливого сарацина Родомонта в поэме Ариосто "Неистовый Роланд").

¹² Speaking for Themselves: The Personal Letters of Winston and Clementine Churchill, ed. by their daughter Mary Soames. - Doubleday, 1998, p. 454.

¹³ Отрывок из "Военных мемуаров" Черчилля, цитируемый Лукачем.

¹⁴ Hugh Dalton. A Labour Minister▓s Memoirs, The Fateful Years. - London: Friedrich Mueller Ltd., 1957.

¹⁵ Подобно Черчиллю, Рейно был полон непреклонной решимости продолжать борьбу; ему предстояло провести четыре с половиной года в немецких лагерях.

¹⁶ P.M.H. Bell. A Certain Eventuality...; Britain and the Fall of France. - Farnborough: Saxon House, 1974.