Адам Михник (1946), эссеист и публицист, общественный деятель. В семидесятые годы - член Комитета защиты рабочих и редактор подпольных журналов "Zapis" и "Krytyka". Выпустил несколько сборников, в moм числе "Церковь, левые, диалог" (1987). После 1989 года - депутат Сейма РП, главный редактор ежедневной газеты "Gazeta Wyborcza".

Я хорошо понимаю тех публицистов, которые с опаской наблюдают сегодня за очередным этапом нашествия хамства в польской публичной жизни. Однако, по-моему, недоразумением было бы связывать это просто с захватом власти коммунистами. Это неправда, что тогда взяли слово "необразованные, абсолютно невоспитанные люди, невежи, хамы и неучи". Сетование, которое мы сегодня слышим, имеет долгую историю.

20 лет тому назад публицист Петр Вежбицкий написал "Трактат о гнидах" - резкий памфлет на оппортунизм и фальшивость польских культурных элит. Автор назвал их гнидами - трусливыми писаками, которые путано обосновывают свою службу у тоталитарной власти. Мне этот очерк представился опасно однобоким и грубым отражением мира. Я сам себя почувствовал "гнидой" и написал реплику, которую озаглавил "Гниды и ангелы". И вот, спустя годы, я читаю очерк столь же великолепно написанный, но тоже однобокий по своей конструкции: памфлет против Хамов, написанный в честь "благородных и просвещенных". Поэтому хочу заявить: "Я Хам"! Витольд Гомбрович, вспоминая межвоенное двадцатилетие, неоднозначно писал о своей боязни Хама. У этого страха большие глаза и длительная история. Он сохранился по сей день. Это страх не абсурдный.

Ортега-и-Гассет, автор известного трактата "Восстание масс", считал, что уже в середине XIX века начался откат в сторону варварства, то есть "возврат к наивности и примитивности людей, у которых нет прошлого либо они о нем забыли". Большевизм и фашизм - по мнению Ортеги - это "типичные движения, управляемые второсортными людьми, лишенными исторической памяти и исторического сознания".

Дело в том, что большевизм и фашизм не были придуманы Хамом, а менее (Гобино) или более (Маркс) изощренными интеллектуалами. Хаму было отведено место громилы либо чиновника в низших эшелонах власти. Верхние ступени и салоны должны были быть предназначены для людей из новых элит, одурманенных наркотическим увлечением силой, бредом собственной идеологии.

Это не фашизм и не большевизм проложили Хаму путь в салоны - это сделал принцип общих парламентских выборов. Голос Хама стал важным, его мнение надо было уважать. От Хама мог зависеть результат голосования; это Хам бастовал на заводе или же покорно трудился. Хам организовывал митинги и демонстрации; Хам требовал восьмичасового рабочего дня. Хам начал баллотироваться в парламент. И, наконец, Хам заговорил собственным голосом. Когда в 1912 году в галицийском сейме консервативные парламентарии вызывали призрак "нового Шели"¹, им ответил руководитель крестьянского движения Винценты Витое: "Я вынужден решительно выступить против пробуждения призраков 1848 года, против того, чтобы бередить эту зарубцевавшуюся рану и напоминать этот факт тем, кто в нем не участвовал и кто ни в чем не виноват. Правда, уже великий поэт К.Уейский полностью отпустил грехи бессознательным инструментам этой ужасающей расправы, обвиняя в ней "других дьяволов", которые там активно участвовали, однако и сегодня, думаю, не помешает сказать, что со стороны народа было совершено это страшное деяние, в приступе бешенства и страсти, вызванных чувством обиды, причиняемой в течение многих веков. Вы же, со своей стороны, привели к этому путем многовекового пренебрежения воспитанием вверенного вам народа, путем самых ужасных обид и злоупотреблений. Ибо вы были господами жизни и смерти, вы учили, а крестьянин выдержал экзамен".

Так звучал ответ Хама, который потребовал права на достоинство накануне XX века.

А затем была Первая мировая война и прекрасный момент восстановления независимости. Однако эйфория не длилась долго. Уже в 1920 году судьба молоденькой Речи Посполитой повисла на волоске: в Польшу вторглась большевистская армия, которая провозгласила лозунг: "вся власть в руки Хамов". Но Хам не послушал большевиков. Хам ушел в Польскую армию и защитил Речь Посполитую от красноармейских освободителей. Об этом писал глубоко взволнованный Стефан Жеромский:

"Кто в момент нашествия москалей на страну выходил защищать свой дворец, усадьбу, дом в городе, свое имение (...) - тот знал, что защищает, защищая Родину. Но тот, у кого не было совсем ничего, защищая Родину, не знал, за что воюет. (...) Защищал чужие ценности, защищал неприкосновенность дворца, счастливого процветания помещичьего дома, право на квартплату в городском доме, защищал квартиры, которых никогда не видел и никогда не увидит, наконец, защищал власть, которая зачастую его самого топчет безжалостной пятой. (...) Если этот общественный навоз, который мы топтали, как топтали его наши предшественники, властвовавшие над ним - москали и немцы, - взял винтовку и вместе с панами, с мещанами, с интеллигенцией, с крестьянами и заводскими рабочими пошел бить врага, в бою кровью истекал и победу вместе с другими одержал, то этот его поступок делает нас обязанными перед ним. Ему полагаются не объедки с барского стола, не милости, не премия за пролитую кровь, а возврат всего что ни есть у него на родине. (...)

Неотразимыми доказательствами мы должны опровергнуть мнение, якобы мы - народ панов и шляхты, страна мракобесов. Якобы наша армия была... белой армией Пилсудского". Мир трудящихся на Западе и на Востоке, в Англии, во Франции, в Италии, в Америке, в самой Германии и в самой России должен знать, что неправда, якобы Польша была жандармом буржуазной Европы, несущим на своих штыках приговор прогрессу мира. Мы не можем допустить, чтобы победа над Красной Армией на бранном поле в защиту границ нашей Родины, в защиту нашего народа, объединенного в племя одноязычное, неразделимое, неразрывное, самовластное на века, в защиту нашей речи и свободы установления прав стала триумфом слоя богачей, господ, имущих и поражением нищих людей, помехой на пути прогресса. Победив большевизм на бранном поле, мы должны сокрушить его идею. На место большевизма надо поставить принципы более высокие, чем он, более справедливые, мудрые и совершенные. Надо сдвинуть с места Польшу старую, омертвелую, гниющую в отраве, которой пропитали ее захватчики. (...) "

Затем, в результате гитлеровской и советской оккупации, эмиграции и казней, Польша охамела. Вся Польша - как та коммунистическая, Польша коллаборации, так и та антикоммунистическая, антисоветская. Это Хам Польшу коллективизировал, атеизировал, советизировал. Но другой Хам сопротивлялся этому. Хам над Польшей надругался, и Хам Польшу защитил.

Я не обвиняю "благородных и просвещенных". Они тоже были по обеим сторонам баррикад. Они понимали всю сложность мира, секреты диалектики, тайны геополитики, потребность защиты нации.

Хам бессмысленно служил коммунизму и столь же бессмысленно разжигал мятеж. В Познани в 1956 году, в марте 1968, в декабре 1970. И только в июле 1976 года мятежный Хам встретился со взбунтовавшимся "благородным и просвещенным". "Благородный и просвещенный" формулировал теории гражданского общества и гражданской обороны. Хам реагировал более чревом своим, нежели умом. Поэтому говорил: да, да - нет, нет. Чаще говорил "да". Однако свое "нет" умел высказать настолько убедительно, чтобы сотрясти фундамент советской империи.

Странный был этот Хам - среди руководителей забастовок в 70-80-х годах предостаточно было членов ПОРП.

Попробуем это понять - коммунистическая Польша выдвигала Хама. Дала ему землю, позволила переехать из провинции в город. Наконец, дала ему чувство гордости, хотя и ложной.

Хама возвышали повсеместно: рабочий, крестьянин, стахановец, опер. Хам с умилением слушал о том, что "не образование, а искреннее желание - офицерских погон основание". Хам радовался, когда его выдвигали в директора. Иначе говоря: Хам, рассевшийся в салонах власти, был неотъемлемой частью коммунистической лжи об общественной справедливости. Но другой Хам разоблачил ложь коммунистов и салонов власти (...) Лех Валенса, Збигнев Буяк, Владислав Фрасынюк - это они, Хамы из "Солидарности", свергли коммунизм.

Поэтому я был, есть и буду на стороне Хамов. (...) Но я знаю, что все это не так просто. Союз интеллигенции левого толка с простонародьем, то есть Хама с "благородными и просвещенными", с самого начала строился на лжи и вел к очередной лжи.

Хам - напомним - одобрял коммунистический режим, ибо он не заставлял Хама ломать шапку перед барином и целовать ему руку; покончил с повседневным унижением. Левый, "благородный и просвещенный", бунтовал против условностей Старого Режима, неотъемлемым элементом которого было именно унижение.

"Кичащаяся интеллектуальная марионетка" порою бывала отважным и разумным интеллектуалом, способным совершать героические подвиги; однако Хам умеет превратиться в мудрого вождя - сперва Великой Забастовки, а потом всей нации. Этот Хам удивил и привел в восхищение весь мир. Это он сдвинул с места мировую глыбу.

Сложна новейшая история Польши. Одни и те же люди меняли маски, лица, позиции, обычаи и характеры, как герой романа Стивенсона: добрый и кроткий доктор Джекил становится мистером Хайдом, извергом и преступником.

Такая метаморфоза закодирована в каждом из нас. Сопляк может повести себя как государственный деятель, молокосос становится героем, защищая свободу и независимость. К сожалению, бывает наоборот: национальные герои нравственно опускаются, вовлекаясь в низкие интриги, мифические "неподкупные" оказываются в болоте коррупции; скромность и толерантность превращаются в высокомерие и фанатизм. Это касается как Хамов, так и "благородных и просвещенных".

Почему же я чувствую себя более Хамом, нежели "благородным и просвещенным"? Потому что мы, Хамы, не умеем столь хорошо лгать - нас выдают примитивные манеры, вульгарные слова и подсознательная откровенность.

Мы, Хамы, знаем, что наша вульгарность и наша жестокость в общественной жизни рождаются либо - как революция - вследствие нищеты и унижения, либо вследствие приближенности к деспотической власти, которая позволяет унижать других. Мы более жестоки и хамоваты, но по крайней мере не рассказываем сказок про исконные традиции, национальные ценности и историческую необходимость.

И мы, Хамы, смотря на манифестации наших братьев, коллег с шахт и верфей, металлургических заводов, на их отчаянные лица и их бессмысленные лозунги, понимаем, о чем идет речь. Это они выбили забастовками свободу - и это они стали ее жертвами. Они верили, что своими забастовками отвоюют спокойную жизнь и благосостояние, а после торжества свободы им в лицо заглянула безработица. Это у них появилось чувство проигрыша, проигрыша не по своей вине.

Мы, Хамы, понимаем, что рыночная экономика руководствуется своими законами, но помним, что у страха и боли тоже есть свои законы.

Мы, Хамы, знаем, что торжествующий неуч и дипломированный невежда ничуть не лучше Хама из бывшей номенклатуры. Он только еще более лицемерен.

Не думаю, что здесь решающим является мое образование или профессия. Решающим является самоопределение: быть хамского толка - это значит стать на сторону обиженных, униженных, проигравших и чувствовать себя частью их мира.

Над прекрасной польской землей слышен Великий Плач. Это ангелы оплакивают грешное поведение поляков. Десять лет тому назад начался плач по поводу того, что польские интеллектуалы - это гниды, трусливые, лицемерные оппортунисты и коллаборационисты. Во время военного положения мы слышали плач, что в Польше царит пагубный дух антигосударственного радикализма. Теперь вновь мы отовсюду слышим, что Польша погибает то из-за тайной власти коммунистов, обернувшихся либералами, то из-за всевластия распоясавшихся Хамов.

Каждый раз в этом плаче слышны и ложь, и правда: ложь - когда огульно охаивается все, правда - когда мы узнаем, что не все у нас ладится.

Примечания:

¹ Якуб Шеля во главе гaлицuйcкux крестьян утопил в крови половину национального восстания, начатого польскими демократами шляхетского происхождения. Австрийские власти подстрекали Шелю, распространяя слух, что польские паны бунтуют, чтобы восстановить барщину и крепостное право.