Годы, что и говорить, берут свое. Нет уж той силы в руках, реакция становится замедленной, захочешь почитать газетку - тянешься за очками, волосы на голове все убывают и убывают, и куда-то девается способность постигать глубины рок-поэзии. И наконец - главный вопрос, принципиально важный для тех из нас, кто дорожит своими мозгами не меньше, чем иные - накачанным прессом: вопрос в том, попадают ли мыслительные способности человека в оглашенный выше печальный список. Вероятно, лучшим доказательством утвердительного ответа может служить пример тех, чья карьера напрямую зависит от пребывания в хорошей интеллектуальной форме: шахматистов, поэтов, изобретателей, математиков или, если обратиться к классическому примеру, физиков.

Пол Дайрек, получивший в тридцать один год Нобелевскую премию по физике за работу, которую он завершил в двадцатипятилетнем возрасте, облек свои чувства в стихи:

Для физика страшнее нет напасти,
Чем возраст - та болезнь, над коей ум не властен.
Уж лучше в роковой могиле скрыться,
Чем прозябать средь тех, кому за тридцать.¹

Ньютон разработал основу своих законов динамики и теорию гравитации до того, как ему стукнуло двадцать пять (хотя знаменитый труд Principia Mathematica был закончен им только в возрасте сорока четырех). Хотя общая теория относительности была опубликована, только когда Эйнштейну исполнилось тридцать шесть, ее первоначальный вариант был обнародован (вместе с работой по фотоэлектронной эмиссии, за которую, кстати, ученому и была присуждена Нобелевская премия) им в возрасте двадцати шести лет. "Человек, не сделавший значительного вклада в науку до тридцати, - без обиняков заявил как-то раз сам автор теории относительности, - уже никогда его не сделает". Хейзенберг придумал квантовую механику в возрасте двадцати трех лет, а принцип неопределенности - в двадцать пять.

К счастью, великие свершенья удаются людям и в более позднем возрасте, но только в тех областях интеллектуальной деятельности, где работа идет медленнее и успех не так зависит от внезапных проблесков гения. Это случается, например, в истории, геологии или на литературном поприще. Толстой закончил романы "Война и мир" и "Анна Каренина", когда ему было уже за сорок. Достоевский завершил работу над "Братьями Карамазовыми" в пятьдесят один. Гете, хоть и опубликовал "Страдания молодого Вертера" в двадцать с небольшим, зато вторую часть "Фауста" закончил только когда ему пошел уже девятый десяток.

Но в других сферах научной деятельности, в которых - как, например, в физике - ум должен быть готов оперировать большим количеством разнообразных фактов и концептов, нельзя не заметить губительного влияния возраста на способность совершать открытия. Бобби Фишер стал чемпионом мира по шахматам, когда ему было двадцать девять лет, и оставался на вершине до тридцати трех, покуда не был побежден двадцатичетырехлетним Анатолием Карповым, который, в свою очередь, уступил чемпионский титул двадцатидвухлетнему Гарри Каспарову. (Самому Каспарову исполнилось тридцать четыре, когда он проиграл до неприличия молодому айбиэмовскому компьютеру.)

Идеи новых технологий тоже имеют обыкновение рождаться в умах молодых людей. Томас Эдисон изобрел фонограф в возрасте тридцати лет, а пресловутую электрическую лампочку - в тридцать два. Гильемо Маркони соорудил первый "беспроволочный телеграф", когда ему был двадцать один год; столько же исполнилось Файло Фарнсворту, когда он собрал первый работающий электронный телевизор. Алан Тьюринг предположил, что машина может выполнять логические операции (то есть фактически предсказал возможность появления компьютера) в двадцатипятилетнем возрасте.

Роберт Кенайджел из Массачусетского политехнического института, автор чудесной биографии одного математика под названием "Человек, который познал бесконечность", считает, что в данной сфере деятельности "это часть культуры. Как бы само собой разумеется, что в более позднем возрасте - после тридцати-сорока лет - математик сдает позиции". Ощущение того, что мы словно упираемся в хронологический когнитивный "потолок", без сомнения, является "частью культуры" также и в теоретической физике, несмотря на то, что среди физиков, не склонных поддаваться разного рода фобиям, довольно трудно найти человека, готового признать этот факт.

"Никто не хочет признавать, что расцвет творческих сил уже позади, - говорит Алан Лайтмен, астрофизик из Гарварда, который как раз нашел в себе силы сделать подобное признание на страницах New York Times. - Это очень неприятное чувство. Физики - как гимнасты: они превосходят среднестатистического гражданина по какому-то определенному параметру. И их самоидентификация зависит от этого особого параметра. Поэтому так трудно согласиться с тем, что ты уже не тот, что раньше". (Сам Лайтмен вовремя "переметнулся" в другую сферу деятельности, где возраст - не помеха для творческих свершений: в 1993 году из-под его пера вышел благосклонно принятый критикой роман под названием "Сны Эйнштейна", а недавно появился следующий - "Диагноз".)

"Ни грезы нежного детства, ни поощрительный родительский наказ, ни лекции в лучших университетах страны, - писал Лайтмен в Times, - не подготовили меня к столь ранней старости, к тому, что в тридцать пять лет мне пора будет уходить на покой".

Разумеется, университетский курс физики не предусматривает проведение семинаров, посвященных преодолению преждевременного интеллектуального застоя. "Об этом никто не говорит открыто, - признается немолодой уже аспирант из Принстонского университета, - но мифология, согласно которой все великие физики совершали свои открытия в ранней юности, создает вполне определенную атмосферу". Неуверенность его коллег в завтрашнем дне усиливается по мере того, как на факультете все чаще начинают появляться аспиранты подросткового возраста.

Легенды о гениальных прозрениях, случающихся исключительно у двадцатилетних ученых, равно как и общее ощущение застоя после тридцати-сорока, все-таки не могут считаться доказательством существования возрастного потолка. При изучении подобной проблематики стоит прежде всего обратиться к статистическим данным. Пожалуй, лучшая "историометрическая" работа в этой области была проведена Кейтом Саймонтоном, который исследовал научную активность более двухсот известных ученых. Это исследование максимально приближает нас к ответу на вопрос: существует ли такое явление, как спад интеллектуальных способностей по мере старения; а если существует, то в каком именно возрасте наш ум начинает слабеть?

Доктор Саймонтон, по всеобщему признанию самый авторитетный специалист в этой области, пришел к выводу, что физики, математики и разработчики технологий, как правило, делают "самый крупный вклад" в своей области до сорока лет, а свой "последний значительный вклад" в науку - в среднем в пятьдесят с небольшим. У биологов, равно как и у представителей других естественных наук, "последний значительный вклад" приходится обычно на конец пятого десятка.

Разительно контрастируют с ними ученые-гуманитарии, специализирующиеся на изучении истории или философии. Проведенное Саймонтоном исследование показывает, что в среднем они "не достигают вершины своей научной карьеры вплоть до шестидесяти лет". (Осмелимся предположить, что в эту категорию попадают также индивидуумы, занимающиеся написанием статей для он-лайновых журналов.)

Итак, наша способность проникать в тайны поведения субатомных частиц, составлять уравнения и придумывать новые машины, несомненно, со временем увядает. Причем, как приходится констатировать, довольно быстро. Возрастной потолок существует, хотя мы наталкиваемся на него не в таком раннем возрасте, как считает Лайтмен, не говоря уже о Дайреке.

Но прежде чем оставить научное поприще, "пожилому" физику все же следует помнить, что из всякого правила существует исключение: всегда можно рассчитывать на то, что ваша карьера не является среднестатистической. Брайан Грин из Колумбийского университета, который в свои тридцать восемь питает надежду, что его главная работа еще впереди, приводит в качестве примера карьеру Эдварда Уиттена, который старше его на одиннадцать лет и тем не менее по сей день остается одним из крупнейших исследователей в своей области. Есть и более впечатляющие исключения. Физик Сильвен Швебер указывает на пример Ханса Бете из Корнуэльского университета, который в свои девяносто с лишним по-прежнему находится на передовых рубежах науки.

Правда, сам Швебер в пятидесятилетнем возрасте оставил физику и стал заниматься историей науки. "Я почувствовал, что перестаю быть креативным физиком, - вспоминает он. - Во многом здесь сыграл роль возраст. В моей области (теории квантового поля) стали появляться новые исследования и концепции, но я почему-то их уже не видел".

Почему же способность "видеть" новое в физике и соотносимых с ней науках зависит от возраста? Говард Гарднер, профессор Гарвардского университета, занимающийся вопросами познания и образования, принадлежит к числу ученых, которые полагают, что дело здесь не в наших мозгах, а в переменяющихся с возрастом обстоятельствах жизни. "Я не думаю, что для самого процесса познания существуют какие-нибудь возрастные ограничения, которые, строго говоря, не позволяют физикам или математикам совершать значительные открытия после тридцати лет", - говорит Гарднер, недавно написавший книгу, посвященную проблеме интеллекта. Тем, кто желает стать творческим долгожителем на ниве точных наук, Гарднер советует воздержаться от чересчур активной деятельности разного рода, к которой порой принуждают себя стареющие люди: "Не пытайтесь жениться; не пытайтесь занимать административных должностей; и наконец, не пытайтесь слишком часто выступать с постнобелевскими речами".

Один сорокапятилетний профессор физики (которого пока еще беспокоят не постнобелевские речи, а двое детишек в доме, при том что супруга занята на работе) заявил, что недавно ему удалось сделать прорыв в работе, благодаря двум бессонным ночам подряд. "Эти ночи я тщательно выбрал: чтобы назавтра не было лекции или не пришлось отвозить детей в школу, - объясняет профессор. - А таких ночей у меня, прямо скажем, не очень много". И все-таки последствием ночных бдений немолодого профессора стали "истощение, стресс и раздражительность при общении с детьми". Между тем, раньше все было по-другому. "Будучи студентом или аспирантом, - вспоминает профессор, - я частенько сиживал за работой ночь напролет. Это случалось даже тогда, когда почти все было уже сделано. И дело здесь не в желании побыстрее закончить работу - важно полное погружение в проблему".

Говоря о физиологическом факторе, можно предположить, что с возрастом убывает энергия, - например, физические силы больше не позволяют человеку полуночничать. "Когда мне было двадцать с небольшим, я мог работать по сорок восемь часов без перерыва, - говорит Лайтмен. - А после тридцати-сорока у большинства из нас уже просто не хватает на это сил".

Другой фактор из области физиологии - скорость мышления. Старея, мы начинаем двигаться медленнее, даже говорим и то медленнее, чем раньше. Что ж удивительного в том, что с годами мы начинаем соображать тоже чуточку медленнее, чем в молодости? Но неужели потеря мыслительной быстроты играет такую уж принципиальную роль? "Предположим, вы в самом деле стали немного тормозить, - говорит специалист по исследованию творческого процесса Говард Грубер (ему самому семьдесят семь - он один из самых пожилых ученых, у которых я брал интервью для этой статьи). - Казалось бы, это не должно в конечном итоге помешать вам выполнить вашу работу". В самом деле: пожилые гроссмейстеры, например, вполне прилично играют в матчах без таймера.

Есть и еще одна теория. Молодые люди "более подготовлены к восприятию нового, - считает семидесятивосьмилетний физик и историк науки Джералд Холтон из Гарварда, - потому что их карьера строится не на старых достижениях". Саймонтон, специалист по историометрии, предлагает на сей счет интересное мнение. По его наблюдениям, новые идеи рождаются "из разрозненных ментальных элементов". По мере старения, считает Саймонтон, эти разрозненные элементы аккуратно складываются в нашей голове в ясную картину мира. В слишком ясную картину. Новые факты, новая информация, которую мы получаем извне, уже не падают на невозделанную почву, но аккуратно укладываются в уже выстроенную схему. У нас уже нет никакой возможности построить радикально новую схему.

Кроме того, молодежь, согласно данным правоохранительных органов, проявляет куда больше склонности к безрассудным поступкам. В этой связи профессор Гарднер дает не желающим стареть ученым еще один совет: "Если вы занимаетесь точными науками и хотите при этом сохранить творческие способности после пятидесяти, будьте готовы пойти на большой риск и проиграть. Даже если этот рискованный шаг может украсть у вас десяток лет из оставшихся вам двух-трех десятилетий".

Всем нам, за исключением разве что какой-нибудь особо легкомысленной молодежи, хочется верить, что наш разум сохранит свою силу и мощь до глубокой старости. Учитывая нашу жизненную заинтересованность в этом, все приведенные выше рассуждения, объясняющие падение производительности у физиков и типологически соотносимых с ними ученых, могут показаться не такими уж пессимистическими. Конечно, мы уже не столь внимательны, немного менее энергичны, чуть-чуть медлительнее и консервативнее. Но все эти факторы при желании можно преодолеть (если, конечно, как следует постараться) или по крайней мере компенсировать: можно решиться порвать супружеские узы; можно пить побольше кофе; можно посвятить больше времени умственному труду; можно, наконец, попытаться стать смелее. Одним словом, мы можем (если, конечно, морально готовы к этому) вернуть себе маниакальную увлеченность и во всех смыслах неопределенность - черты ушедшей юности.

Однако некоторые психологи-когнитивисты полагают (и некоторые честные физики признают), что на самом деле все перечисленное невыполнимо. Существуют неоспоримые свидетельства того, что с годами наш мозг теряет одно важное качество. Лучше всего назвать это качество "рабочей памятью" - так Венди Роджерс (Политехнический институт Джорджии), занимающийся проблемами когнитивного старения, определяет "все, что вы можете одновременно держать в голове". Воспользовавшись компьютерной терминологией, можно назвать это качество попросту "оперативной памятью". Физики, шахматные гроссмейстеры и изобретатели должны уметь одновременно продумывать достаточно большое количество мыслей, держать в голове довольно много "разрозненных ментальных элементов", из которых и складывается нечто новое. Другими словами, оперативная память - это то пространство, где вы можете совершать манипуляции с этими элементами.

Что же происходит с течением времени с нашей "оперативной памятью"? Ответить на этот вопрос не так-то просто, поскольку трудно найти критерии для сравнения и измерения свойств памяти. Но, согласно Роджерсу, определенно можно сказать, что расцвет ее приходится на период от двадцати до тридцати лет, а потом наступает спад. Другой специалист в этой области - Тим Солтхаус из Вирджинского университета - считает, что пик приходится примерно на тридцать лет. Разница небольшая. И все это, прямо скажем, выглядит неутешительно.

С годами наш мозг лишается чего-то важного, подобно тому, как тело утрачивает рефлексы. Однако насколько значительна эта потеря, пока неясно. Потому ли Эйнштейн не подарил нам никаких новых гениальных теорий, что его "оперативная память" в тридцать шесть лет была уже не та, что прежде? Или с неизбежностью наступившая косность мышления помешала ему признать квантовую механику? Неизвестно. Можем ли мы компенсировать ослабевшую оперативную память при помощи записной книжки или ноутбука? Неизвестно.

Однако известно - и тут снова возьмем оптимистическую ноту, - какие когнитивные преимущества дает нам возраст. "Основа ваших знаний - все, что вы знаете о мире, - с возрастом кристаллизуется", - считает Роджерс. Это радует, и в сущности, это веский аргумент в защиту старости. "Чем старше человек, тем больше у него возможностей для выбора, - ему есть из чего выбирать", - пишет Холтон, который, по моим подсчетам, опубликовал шесть книг уже после того, как ему исполнилось шестьдесят.

Согласно Хансу Бете, старейшему из ученых, проинтервьюированных для этой статьи, "главное преимущество старости в том, что вы уже много знаете и овладели многими методами познания". Такое знание, безусловно, является преимуществом само по себе. Особенно для тех, кто не собирается сражаться на полях точных наук. А проницательность и опыт, проистекающие из обширных познаний, играют большую роль даже для тех, кто посвятил свою жизнь "всего лишь" изучению узора на древнегреческих урнах. Эти качества имеют определенное значение и для физиков-теоретиков, хотя мы, конечно, не располагаем достаточным количеством примеров на эту тему.

Есть, однако, такие люди, как Бете - нобелевский лауреат, который с свое время принимал участие в создании атомной и водородной бомб, был советником трех президентов по вопросам вооружений и который в свои девяносто четыре продолжает писать работы по теоретической физике. Поэтому, наверное, последнее слово в дискуссии об угасании человеческого интеллекта следует предоставить именно ему.

"В определенном смысле, я не являюсь исключением, - объясняет Бете. - Мои лучшие работы были написаны в возрасте двадцати трех, двадцати двух и двадцати одного года. Но я и сейчас продолжаю работать, потому что, мне кажется, наука - самое интересное на свете занятие".

Feed Magazine

Перевел Илья Кун

Примечание переводчика:


¹ Стихи перевела моя жена.