Шедевр. Есть ли более высокая похвала для сотворенного человеком? Шедевр - это произведение столь совершенное, что кажется даже, будто оно находится за пределами человеческих возможностей. Шедевр - это вершина творческого развития художника, образец, с которым следует сравнивать другие подобные ему произведения.

Так, по крайней мере, считалось раньше. Сегодня слово "шедевр" утратило былое высокое значение и часто используется просто для того, чтобы выразить восхищение хорошо сделанной работой. Подобное же превращение претерпело это понятие и в академической критике. Объективность эстетических достижений многими теперь ставится под сомнение - ученые сосредоточенно изучают политические и культурные предпосылки, благодаря которым то или иное произведение получило статус шедевра. Назвать работу шедевром теперь значит просто указать на то, что в определенном месте и в определенное время она обладала или обладает определенной ценностью.

Историк искусства Светлана Альперс, например, полагает, что Рембрандт был не столько творцом гениальных картин, сколько предпринимателем, чьи работы создавались в его амстердамской мастерской учениками и последователями. Философ Артюр Данто доказывает, что произведение искусства отличается от обыкновенного предмета только благодаря существованию институтов, создающих статус произведения искусства. Французский социолог Пьер Бурдье писал, что даже "внеисторический анализ произведения искусства и эстетического опыта" может сам по себе рассматриваться как институт, имеющий свою собственную систему ценностей и существующий в ограниченный период времени.

Однако, если не существует никаких внеисторических стандартов, никаких объективных критериев для оценки высших достижений человеческой деятельности, шедевром может быть признана любая форма культурной деятельности. И количество таких шедевров можно считать неограниченным. Единственное, что нужно для провозглашения того или иного произведения шедевром, - это наличие системы ценностей, в рамках которой это произведение является таковым. Такой взгляд на искусство уже усвоен многими музеями, где сегодня наряду, например, с Моне может быть выставлен, скажем, мотоцикл. С релятивистской точки зрения, слово "шедевр" вполне применимо к обоим экспонатам.

Для некоторого прояснения этого спорного вопроса обратимся к недавно вышедшей в Кембридже книге под названием "Музыкальные шедевры", которая представляет собой перевод на английский язык серии статей, написанных в 1930 году австрийским музыковедом Генрихом Шенкером. Эта небольшая книжка целиком посвящена "Героической симфонии" Бетховена. Шенкер, скончавшийся в 1935 году, был одной из самых влиятельных фигур в музыкальном мире XX столетия. Ему принадлежит метод графического изображения музыкального произведения, при помощи которого, отбросив в сторону детали, можно вычленить "скелет" композиции, состоящий из повторяющихся мелодических и гармонических паттернов. Таким образом, развитие симфонии, например, может быть представлено как разработка одной нисходящей мелодической линии.

Шенкер предположил, что любая тоническая музыкальная композиция построена по таким мелодическим и гармоническим паттернам. При этом Шенкер считал, что настоящий шедевр отличается от заурядного музыкального произведения тем, что в нем паттерны не только формируют "скелет" композиции, но и структурно организуют мельчайшие ее детали. Такое формальное совершенство, доказывал Шенкер, придает музыкальному шедевру "полную независимость от окружающего его мира".

Это утверждение стало, разумеется, как раз одним из постулатов, оспаривавшихся последующими поколениями ученых. Конечно, надо признать, что методика Шенкера демонстрирует скорее не "полную независимость" музыкального произведения от окружающего мира, а его соотносимость с тем или иным музыкальным стилем. Более того, Шенкер претендовал на то, что его аргументация поможет утвердить господство австрийской музыки, ее "лидирующее положение, на которое не может претендовать ни одна другая страна мира". Перед этим доказательством всемогущества Австрии, с маниакальным упорством доказывал Шенкер (и это в тридцатом-то году!), не смогут устоять притязания других стран на политическую гегемонию.

Однако имперские притязания Шенкера представляли собой не более чем выраженный в экстремальной форме музыкальный идеализм, вдохновивший нынешних шедевроборцев, которые стали с недоверием относиться даже к самой неприкасаемой части классического репертуара. Несколько лет назад, например, в своей книге "Бетховен и конструкция гения" (вышедшей в издательстве Калифорнийского университета) социолог Тиа Денора отрицает всякую возможность существования объективной оценки произведений этого композитора. По мнению Денора, музыка Бетховена "богата и заслуживает внимания", но только в рамках определенной культуры. Сама идея гениальности, заключает Денора, есть отражение "иерархической социальной структуры". Шенкер, наверное, перевернулся в гробу.

Можно ли примирить два противоборствующих лагеря экстремистов: с одной стороны культурных конструктивистов, полагающих, что эстетические ощущения обусловлены внешними обстоятельствами; с другой - объективистов, склонных видеть в искусстве некий абсолют?

На мой взгляд, отчасти разрешить эту задачу можно, опять-таки обратившись музыке. Представьте себе такой эксперимент. Поместите человека (представителя любой культуры) в запертую комнату. Сыграйте ему любую музыкальную композицию, написанную в любом музыкальном стиле. Возможно, в первый раз она покажется ему чуждой и непонятной, как, например, продекламированный в оригинале отрывок из "Войны и мира" (разумеется, для читателя, не владеющего русским). Но если художественный текст может быть понят только при наличии словаря, то для музыки перевод не нужен. И после многократного повторения одной и той же композиции, она начинает казаться слушателю все более и более понятной. Он начинает различать в ней похожие и, наоборот, непохожие между собой места. Сложная поначалу ткань музыкального произведения становится все более знакомой и понятной, ритмические вариации приобретают смысл. Музыка сама учит нас понимать себя, понемногу открывая слушателю свои паттерны - то повторяющиеся, то изменяющиеся. Возможно, это совсем не те паттерны, о которых писал Шенкер. Однако определенные музыкальные паттерны все же несомненно существуют.

После прослушивания других композиций слушатель начинает оценивать услышанные паттерны - этот кусок хорош, этот немного сыроват, вот этот напоминает что-то уже знакомое, а этот очень сложно понять. Конечно, если слушатель что-то знает о композиторе, написавшем данное произведение, об исторической и культурной среде, в которой оно было создано, о связи этого произведения с музыкальной традицией, процесс слушания будет куда более осознанным. Подготовленный таким образом слушатель сможет лучше понять природу использованных в композиции паттернов. Но даже если он ничего этого не знает, музыкальное произведение все равно может передать ему свой смысл.

Описанный мной эксперимент не требует от испытуемого какого-то сверх развитого воображения. В конце концов, именно таким образом западная поп-музыка покорила сегодня весь мир, включая страны, где представления о песенном творчестве значительно отличаются от, скажем, европейских. Именно так китайская опера и индийские песнопения проникли на Запад. Все это свидетельствует о том, что в музыке имеется весьма важный аспект, который и в самом деле совершенно не зависит ни от времени, ни от пространства. Этот аспект музыки - ее трансцендентальность.

Шедевр должен заключать в себе нечто помимо формального, структурного совершенства. Музыкальная композиция обретает смысл, когда паттерны, на которых она строится, резонируют с паттернами, существующими вне этой музыкальной композиции. Напряженность темы в бетховеновской "Героической" симфонии, например, определяет характер и структуру всей первой части - тема определяет форму. Однако эта форма впоследствии приобретает для слушателей метафорическое значение. У этого музыкального произведения может быть неограниченное количество смыслов, но эти смыслы все же непроизвольны. Согласитесь, что, слушая эту симфонию, довольно трудно представить себе, например, тихое озеро, залитое лунным светом. Скорее воображение рисует нам героическую драму. Сугубо объективные аспекты внутренних паттернов музыкальной композиции открывают возможность для широкого спектра интерпретаций. Сложные культурные значения вырастают из абстрактной формы.

Все это говорит о том, что слово "шедевр" все-таки не пустой звук. Шедевр - это произведение, чья внутренняя структура вступает во взаимодействие со структурами внешнего мира. Шедевр одновременно искусно сработан и метафорически богат. Он примиряет противоположности.

The New York Times

Перевел Илья Кун