Social Status Tends to Seal One's Fate (О судьбоносности социального статуса) Emily Eakin (Эмили Икин) The New York Times

Теорию "габитуса", придуманную Пьером Бурдье, опровергает сама жизнь. Точнее говоря, жизнь самого Пьера Бурдье. Согласно этой теории, каждый из нас вступает во взрослую жизнь заранее обреченным на удачу или, наоборот, на провал. Другими словами, "габитус" - это набор предрасположенностей, обусловленных социальным статусом родителей и глубоко укоренившихся установок, которые существенным образом влияют на всю последующую жизнь человека. Между тем, сам Бурдье - сын необразованного издольщика из французской глубинки (в юности знаменитый социолог, подобно д'Артаньяну, говорил только на гасконском диалекте) - закончил престижную Ecole Normale Superieure и в конце концов получил пост профессора в College de France и в Ecole des Haute Etudes en Sciences Sociales. Не менее парадоксально выглядит и резкая критика академической и интеллектуальной среды в устах одного из самых главных интеллектуалов современности, и по сей день продолжающего лопатой грести "символический капитал". Отвечая на подобные инсинуации, Бурдье настаивает на том, что никогда не стремился попасть в интеллектуальный истеблишмент, три раза отказываясь от места в College de France.

Цитата: "Наиболее тяжелым испытанием, вспоминает Бурдье, была традиционная инаугурационная речь перед членами Коллежа и прочими знаменитостями, среди которых присутствовали такие столпы интеллектуализма, как Леви-Стросс и Фуко, а кроме того, мэр Парижа и французский министр образования... В конце концов, Бурдье превозмог себя и произнес речь. Ее тема? Социологическая критика культурной значимости инаугурационных лекций".

Think again: Russia (Россия: не торопитесь с выводами) Anders Aslund (Андерс Ослунд) Foreign Policy

Профессиональный русовед Андерс Ослунд выступает с разоблачением мифов о плачевном положении России. Каждый миф выделен в отдельную главку, содержимое которой представляет собой его опровержение. Российская экономика потерпела крах? Ничего подобного. Официально зафиксированное в период с 1989 по 1998 годы 44-процентное снижение ВВП говорит только о сокращении производства товаров, на которые не было спроса (штаны, пошитые на какой-нибудь "Красной швее", и ботинки фабрики "Скороход" были уверенно побеждены китайским и турецким импортом). Кроме того, официальная статистика не учитывает расцветшую пышным цветом теневую экономику. Приватизация привела к росту коррупции? Неправда. Скорее она привела к росту национального богатства страны - за период с 1997 года частный сектор экономики произвел 70% всего ВВП России. Россия - черная дыра, поглощающая западные деньги? Чепуха. Во-первых, давали не так уж много, во-вторых, Америке удалось гораздо больше сэкономить на прекращении гонки вооружений. Так что надо было дать еще больше. Правда, для этого, по мнению Ослунда, был только один подходящий момент - в начале 1992 года, когда правительством руководил Егор Гайдар, а советником у него был сам автор статьи.

Цитата: "Таким образом, можно констатировать, что российская экономика не разрушилась. Точнее будет сказать, что до 1998 года она находилась в состоянии стагнации, вызванной вялыми и некомпетентными реформами. Экономика России остается на том же уровне, что и в советскую эпоху, - примерно на уровне Бразилии".

When Evil Is Cool (Когда зло - это круто) Roger Shattuck (Роджер Шаттук) The Atlantic

Зло бывает четырех видов: естественное (всякие стихийные бедствия и природные катаклизмы), моральное (сознательное причинение вреда окружающим), радикальное (то же самое, но в более крупных масштабах - как в случае Ленина-Гитлера) и метафизическое (оправдываемое высшими соображениями - скажем, как у Раскольникова). Такую теорию зла предлагает автор статьи, профессор литературы, написавший в свое время книгу о Прусте. Впрочем, предмет внушительных размеров статьи - не столько теория, сколько история зла в мировом искусстве и отчасти в мировой философии. От Паскаля до Ницше, от Дидро до Тарантино. Не обошлось, разумеется, и без русской классической литературы.

Цитата: "У Чехова мы тоже имеем дело со злом, но у него зло направлено в противоположную сторону по отношению к злу Достоевского. Через затянувшиеся паузы в разговоре и смех не к месту Чехов передает идею естественного зла, над которым у человека нет власти. Достоевский же, с его длинными интеллектуальными спорами и нарастающим ощущением ужаса, создавал образ зла, скорее, как выражения радикальной стороны человеческой натуры, к тому же подлежащей самооправданию. В результате, чтение Чехова дает нам утешение, чтение Достоевского - смущает, тревожит, ставит в тупик".

From Muhammad Ali to grandma Rose (От Мухаммеда Али до бабушки Розы) Polly Shulman (Полли Шульман) Discover

Есть такая игра - выстроить цепочку из знакомых своих знакомых, которая заканчивалась бы Папой Римским. Или Джулией Робертс. Или, на худой конец, президентом Путиным. Выигрывает тот, у кого получилась самая короткая цепочка. Гарвардский психолог и социолог Стэнли Милгрэм еще 1967 году экспериментальным путем установил, что максимальное число звеньев в такой цепочке - шесть. Возможно, теория "тесного мира" так и осталась бы в ведении социологов и прочих неточных гуманитариев, если бы не два математика из Корнелльского университета, которым удалось поверить ее суровой алгеброй. Для этого Стивену Штрогатцу и его аспиранту Дункану Уоттсу пришлось построить математическую модель мира. Вернее, даже три. Модель первая: представьте себе, что люди всей Земли взявшись за руки встали в круг. Допустим, круг ваших знакомств - это 500 человек, стоящих слева от вас, и еще столько же, стоящих справа. При таком раскладе среднее число звеньев, соединяющих двух жителей планеты, равно 2,5 миллионам. Вторая модель предполагает, что 1000 ваших знакомых случайным образом разбросаны по всему миру. В этой ситуации среднее число звеньев в цепи примерно равно 4. При этом, по теории вероятности, у вас практически нет шансов быть знакомым с вашими ближайшими соседями. Ясно, что обе эти модели не описывают реальности, - она находится где-то посередине. Занявшись сближением этих двух полярно противоположных моделей, ученые и обнаружили, что сделать наш огромный мир тесным может очень малое число случайных связей, составляющих менее 1% от общего числа всех ваших знакомств. Во всяком случае, такого процента достаточно, чтобы среднее число звеньев цепочки стало равно всего-навсего шести.

Цитата: "Эффект "малого мира" распространяется не только на социологию, считает Штрогатц. Он работает во многих типах природных и технологических сетей... С помощью "малого мира" можно контролировать распространение таких, например, болезней, как СПИД, вычислить скорость, с которой путешествуют по миру компьютерные вирусы. И даже объяснить, каким образом взаимодействуют нейроны в человеческом мозгу".

Not so elementary, my dear Watson (Не так уж элементарно, Ватсон) Marcel Berlins (Марсель Берлинс) The Times

В июне этого года собаке Баскервилей исполнилось 100 лет. По этому случаю лондонская The Times напечатала статью, посвященную истории и развитию детективного жанра в Британии и Соединенных Штатах. Статья о том, как детектив постепенно превращался из чисто интеллектуального, не обращавшего внимание на достоверность характеров и обстоятельств "паззла" (Агата Кристи, Джон Диксон Карр и сам Конан-Дойль) сначала во вполне реалистическую (Раймонд Чандлер, Эд Макбейн), а потом и в ультра-реалистическую литературу (Патриция Корнуэлл, Джемс Эллрой). Сегодня поговаривают о том, что дни классического детектива сочтены - большая часть преступлений раскрывается при помощи высоких технологий: компьютерного моделирования, Интернета и анализа ДНК. Впрочем, пессимистические прогнозы относительно будущего детективного жанра уже делались неоднократно, и каждый раз этот жанр доказывал свою неистребимость. Иначе как получается, что все мы до сих пор продолжаем с удовольствием читать истории про бессмертного Шерлока Холмса?

Цитата: "Давайте посмотрим правде в глаза - Шерлок Холмс далеко не идеален. Его методы расследования ненаучны или просты нелепы. Его знаменитое умение за несколько секунд прочесть по облику человека всю его жизнь не выдерживают никакой критики. Подавляющее большинство из 56-ти рассказов и четырех повестей про Холмса имеют искусственный сюжет и неубедительных персонажей... И все же спустя сто лет Холмс остается единственным вымышленным детективом с превосходной международной репутацией. Его имя известно всем, книги о нем читает весь мир - от Пекина до Боготы".