Начало здесь.

Проблема в том, что любая истина или антиистина, даже если с самого начала она казалась спасительным открытием и повергала в трепет, рано или поздно превращается в мусор и скрывает от наших глаз настоящий, живой мир. Это и имел в виду Людвиг Витгенштейн, когда назвал свою философию лестницей, которую должен "отбросить", как только взберется по ней наверх. Так же (в идеале) работает искусство, под которым я подразумеваю поэзию, литературу, музыку, кино, живопись, скульптуру. Искусство, эта ложь, которая сообщает правду, иронично по своей сути. Подобно лестнице Витгенштейна, оно помогает нам взобраться на следующий уровень, а потом само собой отпадает. Какой же подход лучше применить к мистическому, к истине, которую невозможно передать словами?

В Чикаго на научной конференции по мистицизму один докладчик заметил, что если мы не можем говорить о мистицизме, мы не можем о нем и свистеть. Иначе говоря, ни одна форма выражения, в том числе и искусство, не подходит для передачи мистической, интуитивно познаваемой истины. Однако, в отличие от более буквальных форм выражения, искусству лучше удается передавать непередаваемое. Это не значит, что мистическое знание нельзя выразить способами науки, философии, теологии и, конечно, литературы. Но даже к изобилующим фактами мистическим текстам мы должны относиться с долей иронии, особенно когда речь в них заходит о главных вопросах бытия. Некоторые литераторы-мистики - к примеру, психоделический писатель Теренс Маккенна - пишут с юмором, но мы можем относиться к тексту с иронией, даже если ее там нет и в помине. Мы можем читать Упанишады, Книгу Бытия, труды Дионисия Ареопагита и нейро-теологические статьи Эндрю Ньюберга так же, как читаем Блейка, Борхеса и Эмили Дикинсон.

При ироническом отношении даже самые невероятные истории могут сослужить хорошую службу. Неважно, чье существование они постулируют: сверхразумных газовых облаков, насекомоподобных пришельцев из гиперпространства, демиурга, способного принимать разные обличья, или любящего Бога, который неизвестно почему заставляет нас страдать, - талантливо написанные невероятные истории могут напомнить нам о непостижимой тайне, лежащей в основе всего сущего. Наши мифы о сотворении мира и эсхатологические учения, наши версии начала и конца выявляют самые наши потаенные страхи и желания. Но и в самых изощренных теологических учениях и теориях конечной истины вы не найдете. То, что несколько веков назад сказал Вольтер, верно до сих пор и будет верно всегда: "Нелепо думать, что мы имеем верное представление о Боге, ангелах и душе и точно знаем, почему Бог сотворил мир, притом что не понимаем, каким образом приводим в движение свои руки".

Есть ли, помимо искусства, что-нибудь еще, что вызывает мистический трепет, однако не порождает обычно сопутствующих ему побочных эффектов? Как утверждают в своей книге "Новый взгляд на психоделические вещества" (1979) Лестер Гринспун и Джеймс Бакалар, главное достоинство психоделиков в том, что они обостряют у человека восприятие самого себя и окружающего мира. Это главный аргумент, который приводят в защиту психоделиков. Но эффект от употребления этих веществ может быть и прямо противоположным. В сравнении с причудливой виртуальной реальностью, в которую погружает ЛСД или ДМТ, действительность может показаться серой и скучной. Вместо того чтобы открыть нам глаза на удивительный окружающий мир, психоделики могут ослепить нас.

Этот риск содержит в себе любой сильнодействующий способ погружения в измененное состояние. К такому выводу пришла, например, специалист по духовным практикам Джин Хьюстон, которая стояла у истоков движения за раскрытие человеческого потенциала. Теперь она занимается групповой психотерапией. В качестве средств оздоровления психики она использует танец, песню, мысленные образы и ролевые игры, часто с мифологической подоплекой. Она и ее муж, антрополог Роберт Мастерс, в 1966 году провозгласили, что ЛСД и подобные ему наркотики могут расширить человеческое сознание и раскрыть в нем возможности, о которых никто пока не знает и, быть может, не мечтает.

Впоследствии Джин стала критически относиться к психоделическому образу жизни. "По натуре своей я не защитница наркотиков", - сказала она мне. Из всех ее знакомых Тимоти Лири был одним из самых обаятельных - и одним из самых безответственных. Слишком многие из тех, кого Лири заманил на психоделическую дорожку, пережили нервные срывы и оказались в психиатрических больницах, говорит Джин. "Если встать на позицию американского прагматизма ("По плодам их узнаете их"), придется признать, что не так уж много есть подтверждений <тому, что психоделики оздоровляют дух>. Кое-кто говорит, что это кратчайший путь к реальности. Но, судя по фактам, психоделики уводят от нее прочь".

Разочаровавшись в психоделиках, Джин начала искать менее опасные способы расширения границ сознания. В начале 70-х она и Роберт Мастерс изобрели приспособление, которое вызывало измененные состояния сознания. Человека подвешивали в специальной обвязке к потолку, завязывали ему глаза, и он мог вращаться в трехмерном пространстве. Изобретение работало так эффективно, что Джин и Роберту пришлось от него отказаться. "Люди привыкали к нему и даже отказывались исследовать самих себя, если им не давали предварительно на нем покувыркаться", - вспоминает Джин. Этот печальный опыт еще больше убедил ее в том, что любая духовная практика, особенно если в ней делается упор на измененные состояния, может затянуть человека, увести от реальности.

Все, что помогает нам увидеть, как удивителен наш мир, служит одной цели. Есть одна дзенская притча: однажды какой-то человек попросил мастера Иккю написать изречение величайшей мудрости, и Иккю написал одно слово: "Внимание". Человек раздраженно спросил: "И это все?" Тогда Иккю написал два слова: "Внимание. Внимание". К счастью, жизнь настолько причудлива и удивительна, что рано или поздно она завладевает нашим вниманием. А если это не удается жизни, то обязательно удастся смерти. Когда смерть вторгается к нам в жизнь, мы ощущаем холод космоса, который нас окружает.

Духовные искатели старались всегда помнить о смерти; напоминанием мог служить, например, человеческий череп. В отдельных буддистских сектах использовался очень экстремальный способ: нужно было сидеть рядом с разлагающимся трупом или на нем. Можно предположить, что такой метод делает человека скорее невосприимчивым к смерти, чем восприимчивым к жизни. Более того, тот, кто подолгу сосредоточивается на смерти, на пропасти, на ничто, может убедить себя, что это и есть единственная, неизменная реальность и что все конечное и временное, включая и нас самих, смертных, недолговечно и, следовательно, в каком-то смысле нереально. Кен Уилбер писал, что достичь просветления значит "вырваться из кинофильма жизни". Наверное, этим больше всего опасен мистицизм - он может навсегда лишить вас ощущения реальности окружающего мира и самого себя.

Если вам повезет, то после взгляда в пропасть жизнь для вас станет более, а не менее реальной. Вы почувствуете то, что почувствовал Альберт Хоффман - химик, открывший в 1943 году психотропные свойства ЛСД, - когда очнулся после псилоцибинового трипа, в котором оказался в одиночестве под землей, в городе призраков. Когда он вернулся в привычный мир, к друзьям, он почувствовал себя "переродившимся" и был благодарен и счастлив, что живет "такой удивительной жизнью".

Лучшее, что пока может дать нам мистический опыт, - это способность по-настоящему увидеть, чем хорош наш мир. Подобно тому, как верующие в милосердное божество никогда не забывают о грехе, гностики, атеисты, пессимисты и нигилисты должны всегда помнить о дружбе, любви, красоте, правде, юморе, сострадании, веселье. Никогда не забывайте о веселье.

The Chronicle of Higher Education