Каждый, кто хоть раз кормил неголодного ребенка несладкой кашей, согласится, что вопрос мотивации относится к числу наиболее существенных: добиться, чтобы он ел то и тогда, что и когда Вы хотите/ считаете нужным, требует огромной изобретательности и значительных затрат нервных и физических сил. Проще говоря, это практически невозможно. Поэтому опытные родители стараются максимально изучить вкусы и привычки ребенка и организовать процесс так, чтобы он ел как можно охотнее. В самых разнообразных областях человеческой жизни возникают проблемы "кормежки".

Так, например, незадолго до начала перестройки в малодифференцированной тогда еще среде московской интеллигенции появилось новое имя: Татьяна Заславская. Одна из идей, связанных с этим именем, заключалась в том, что хозяйственные реформы, проводившиеся у нас в послевоенные годы, были в определенном смысле ущербны и заранее обречены, так как чтобы реформа была успешной, необходима заинтересованность в ней тех или иных социальных слоев. Недостаточно принять решение, - надо еще, чтобы его реализация была кому-нибудь выгодна. Недостаточно разработать новый показатель, - надо еще обеспечить достоверность получаемых данных. В противном случае "все будет как всегда": в экономике положение не улучшится, а коррумпированность - возрастет. В связи с осознанием на достаточно высоком партийном уровне этого нехитрого факта, в стране начала создаваться служба изучения общественного мнения, расцветшая ныне столь пышно. Так в общественном сознании едва ли не впервые обозначился вопрос о подлинной мотивации субъектов экономической деятельности.

Примерно в тот же период появилась книга "Язык и дети" Е.И. Негневицкой и А.М.Шахнаровича, ставшая событием в среде преподавателей иностранных языков, работавших с дошкольниками. Основная идея заключалась в том, что для успешной работы с детишками недостаточно "глобальной мотивации" в терминах отдаленной перспективы общения с иностранцами, что необходима продуманная локальная мотивация речевой деятельности ребенка во время урока.

В обоих приведенных примерах, намеренно взятых из столь разных областей, где речь идет о проблеме мотивации, удивляет лишь то, сколь свежо и нетривиально звучали такие очевидные, казалось бы, вещи. Видимо, причина кроется в том, что в обществе главенствовал "административно-командный" подход к управлению и, в частности, к обучению.

Однако, по большому счету, было бы натяжкой выдавать постановку проблемы мотивации за большую новость. Ярким историческим примером мудрого отношения к проблеме мотивации может служить еврейская традиция. Так, в чинопоследовании пасхальной трапезы среди прочих замечательных с точки зрения педагогики комментариев один заслуживает особого внимания: женщинам предлагается заранее подговорить одного из младших детей тайно похитить часть афикомана (кусок мацы, имеющий ритуальное значение) с тем, чтобы потом вернуть его главе трапезы за некий выкуп. Прямо сказано, что это делается для поддержания внимания и заинтересованности детишек на должном уровне, поскольку одна из главных целей действа - максимально подробно и доходчиво рассказать всем чадам и домочадцам о том, как Бог "по милости Своей, а не по заслугам нашим вывел нас со множеством знамений и чудес из земли Египта, из дома рабства". В самом чинопоследовании и в базовых комментариях к нему присутствует еще целый ряд подобных мотивационно-педагогических моментов, удивительных по своей психологической точности.

С другой стороны, интересные процессы находили отражение в западной психотерапевтической литературе последних лет: лечение по симптоматике стало называться позавчерашним днем; индивидуальный психоаналитический подход - днем вчерашним, так как при этом пациент все же трактовался как объект воздействия; современными были провозглашены методы типа групповой терапии и другие, где пациенты становились полноценными субъектами терапии, которых специалист лишь обучает и поддерживает. Речь идет о методах Эриксоновского гипноза и о методах психодрамы Морено, от которых пошли все современные, с историей приблизительно лет в двадцать-тридцать, методы адаптации типа групповой терапии, системы сопереживания и НЛП (нейро-лингвистического программирования). В наше время такие методы широко и успешно реализуются в группах "анонимных алкоголиков", "наркоманов" и других людей с "психологическими проблемами".

Несомненна связь описанных тенденций с идеями философов персоналистского направления (такими, как Э.Мунье, Г.Марсель, М.Бубер и др.), утверждавшими, что суверенная личность ни при каких обстоятельствах не должна служить объектом воздействия, и призывавшими к "диалогичности" в рамках любой человеческой деятельности. Известно, что в настоящее время влияние этих идей в Европе весьма велико (см. хотя бы "Персонализм" Э.Мунье, М.: Искусство, 1992).

Думается, что именно в этом направлении могла бы развиваться и наша школа, - тем более, что оно как нельзя лучше согласуется с отечественной православной традицией. В частности, во многом идеи персоналистов были предвосхищены В.Соловьевым еще в конце прошлого века. Можно было бы возразить, и не без основания, в том смысле, что пока, увы, нет или практически нет у нас в школах людей, которые могут по-человечески разговаривать с детьми, думать о них, а не муштровать. И проблема не только в нехватке кадров, а в том, что те, кто в наличии, все равно многого не могут. Однако мы попытаемся предложить подход к своего рода "энергосберегающим технологиям", особенно актуальным в эпоху тотального дефицита социального ресурса.

Начавши так издалека, попытаемся теперь соотнести описанные выше идеи и тенденции с проблемами нашей школы. Скажем прямо: вопрос мотивации кажется нам основной проблемой обучения, по сравнению с которой все остальные, пожалуй, менее драматичны, - тем более если учесть острый дефицит педагогического ресурса, не позволяющий надеяться на эффективную борьбу с интересами школьников. Этот вопрос особенно сложен, так как он неразрывно связан с нашими общесоциальными обстоятельствами, кризисом престижности науки и культуры, отсутствием ныне традиционного уважения к школе и культуре вообще.

Тем не менее кое-что можно сделать даже на уровне отдельного учителя или школы, хотя, вероятно, дело бы пошло веселее, если бы вопросам мотивации уделялось адекватное внимание и на более высоком уровне.

Прежде всего, как это ни банально звучит, полезно просто постоянно стараться смотреть на процессы общения и обучения глазами конкретного школьника, пытаться понять и максимально учесть его интересы. Из специальных педагогических средств ценный результат дают сочинения (желательно анонимные) на темы типа "кем я хочу стать/что я хочу от школы/ уроков истории и т.п.". Еще одна прекрасная возможность - это школьная служба мониторинга общественного мнения. Такая служба с равным успехом может освещать как, скажем, внутришкольные рейтинги популярных артистов, так и весьма серьезные вопросы школьной жизни, включая учебные. Наш опыт показывает, что школьникам очень нравится писать и обсуждать сочинения, участвовать в опросах в качестве интервьюеров или респондентов: дети любят, когда их мнение кому-то интересно. Учителям же это позволяет не только получать ценную информацию из первоисточника, но и подвигнуть школьников к тому, чтобы они осознали свои предпочтения, т.е. повысить их учебную мотивацию.

С другой стороны, полезно привлекать старшеклассников к решениям по поводу содержания "школьной компоненты" и по другим вопросам обучения. Главное, чтобы дети не только в принципе понимали, но и постоянно чувствовали, что учителя им не враги, что с ними можно и нужно договариваться, что в значительной степени наши цели - общие, так как формируются в результате диалога, а не школьно-административного диктата. Необходимо особо учитывать, что дети, как правило, еще не умеют цивилизованно отстаивать свои интересы и нуждаются в помощи для формирования этого важнейшего навыка. Это - как в нормальной демократии: большинство должно быть заинтересовано в том, чтобы мнение меньшинства было услышано и учтено, власть должна обеспечивать нормальное функционирование оппозиции, добровольно уступать ей некоторые права, - и не потому что не хватает сил для подавления недовольства, а чтобы самим же не было противно жить в таком обществе.

Но вопрос мотивации может быть поставлен шире: в плане взаимоотношений учителей и школ с вышестоящими организациями. Пока часто получается так, что школы не заинтересованы в нормальном учебном процессе. Приведем пример. В рамках контроля работы школ появляются все новые показатели, основанные на оценках, которые ставят своим ученикам сами же школы. Вот новинка: "уровень обученности", который определяется следующим образом: "кол-во учащихся, обучающихся на 5, умножить на 100, кол-во обучающихся на 4 - умножить на 64, число обучающихся на 3 - умножить на 36, число обучающихся на 2 - умножить на 12, затем все произведения сложить и поделить на общее число учащихся в классе".

Не обсуждая научной ценности и обоснованности такого рода формул, заметим лишь, что здоровая требовательность к учащимся и справедливое оценивание их работ опять вступают в конфликт с нежеланием иметь проблемы в округе. В конце концов, существуют более объективные показатели качества школы, например, число уходящих детей и наличие желающих перейти в нее. Может быть, если школа устраивает большинство учащихся и их родителей, стоит ослабить детальный контроль, основанный на сомнительных показателях и недостоверных данных? Не происходит ли здесь своего рода антимотивации?

Вероятно, было бы также целесообразно более гибко варьировать долю школьной компоненты в случаях, когда добросовестность школы в целом не вызывает сомнений. Так, например, в 11-ом классе имело бы смысл свести список общеобязательных предметов к минимуму. В самом деле, если школьник собирается поступать, скажем, на филфак, и прикладывает к подготовке огромные усилия, - разумно ли заставлять его в то же время заниматься химией и геометрией? Не приводит ли это в большинстве случаев к профанации? Видимо, в 11-ом классе хотя бы для тех, кто нормально учился в 10-ом, можно допустить максимальную свободу выбора изучаемых дисциплин, даже при неизменном общем количестве "присутственных часов". Иначе будущий блестящий студент и просто злостный прогульщик оказываются заодно в борьбе со школьными порядками и администрацией.

Освободившийся таким образом обоюдный ресурс можно направить на углубленную подготовку желающих по профильным предметам. В некоторых случаях такие дополнительные занятия можно было бы сделать даже слегка платными для учеников - это бы могло усилить мотивацию как преподавателей, так и школьников: опыт показывает, что отношение к платным занятиям у детей - даже если это занятия музыкой или спортом - бывает, как правило, более добросовестным и заинтересованным, чем к бесплатным. Разумеется, оплата - это отдельный и довольно деликатный вопрос, но работа с детьми вообще требует гибкости и деликатности.

Из всего сказанного можно сделать следующий вывод: максимальный учет истинных, а не липовых интересов школьников, является важнейшим фактором, делающим обучение более эффективным и приятным. Этот фактор существенен вообще, но особенно критичен в нынешних условиях острого дефицита социального ресурса, когда скромные силы отечественной педагогики могут быть напрасно потрачены на бессмысленную борьбу со вполне нормальными интересами и потребностями учащихся.