Ну вот и дожили. Проблеме образования в нашем обществе присвоен первый порядковый номер. Это сказал президент страны на Госсовете, что, естественно, не может не внушать участникам образовательного процесса некоторых надежд. Оправдаются ли эти надежды или нет, покажет будущее. А пока посмотрим на то, что мы имеем.

Первое. Слова "реформа образования" потихоньку подменяются словами "модернизация" образования. Мелочь, которая, впрочем, достаточно характерна для сегодняшней политики. Реформа подразумевает замену, а модернизация - лишь обновление, а значит, то, что было, совсем даже не так плохо, как кажется. Слово "реформа" скорее страшит, а "модернизация" скорее успокаивает. Очевидно, что резкие движения в нашем обществе ныне не модны. Реформы как бы проведены, и их время уходит. Кроме психотерапевтического эффекта, эта игра словами имеет и еще один. За модернизацией скрывается более медленный и растянутый процесс. Самые пугающие моменты, а именно единый экзамен и переход на двенадцатилетнее образование, будут осуществлены не сразу, а позднее. Пока же они вводятся в виде эксперимента.

Тем самым противники этих изменений торжествуют маленькую, но победу. Сейчас ничего не изменится. Принципиален здесь, конечно, вопрос - а будут ли изменения осуществлены, как обещано, лет через шесть? Думаю, что да. Только уже без обсуждения и шума, а спокойно и плавно. То есть отсрочка и манипулирование словом "модернизация" - это своего рода подачка противникам реформы ради достижения того самого общественного согласия. А так - реформе быть.

Другой вопрос, в чем она теперь будет состоять. Говоря "теперь", я имею в виду "после того как практически победил более государственный вариант". Все разговоры о реформе пока крутятся вокруг трех вещей: финансирования, единого государственного экзамена и двенадцатилетнего образования. И это, соответственно, второе, третье и четвертое. Замечу в скобках, что "приятное", то есть финансирование, обещано сразу, а "неприятное", или по крайней мере "неочевидно приятное", как раз и отсрочено.

По поводу финансирования по существу решено¹, что оно будет бюджетным, и даже называются конкретные единовременные и ежегодные суммы. Правда, сами по себе эти суммы мало что говорят обычному человеку, участнику этого самого процесса. Его интересует прежде всего, насколько увеличится зарплата отдельного учителя. Обещают в ближайшее время повысить ее в два раза. Много это или мало? С точки зрения государства, по-видимому, много или даже очень много. С точки зрения учителя, безусловно, мало. Если он вместо тысячи будет получать две, то это почти ничего не изменит в его жизни. Он все равно должен будет подрабатывать вне школы, а точнее говоря, зарабатывать себе на жизнь другим способом. Например, чтобы не уходить далеко от основной профессии, давать уроки. Это означает, что достаточно большие деньги, фактически направляемые в образование непосредственно из карманов родителей, так и будут идти мимо государства и независимо от него.

Наше нищее образование кое-как научилось зарабатывать само. Иногда законно, иногда полузаконно, иногда просто-напросто незаконно. В этом оно не одиноко, достаточно взглянуть на медицину. Государство могло бы легализовать и использовать эти денежные потоки, но, по-видимому, идет другим путем.

Любопытно, что по поводу увеличения финансирования существует два практически противоположных мнения. Одни считают, что достаточно влить в образование большие деньги - и все пойдет хорошо само собой. Другие утверждают, что человек хорошо работает не за деньги. И сколько ему ни плати, лучше работать он не станет. На мой непросвещенный взгляд, и те, и другие правы только наполовину, а следовательно, не правы.

Первые не правы потому, что если просто поднять зарплаты и превратить школьные здания в дворцы, оснащенные современной техникой, никто лучше учить не станет. Потому что нынешнюю систему нужно реформировать (или, на худой конец, модернизировать) - и с содержательной, и с социальной точек зрения. По существу, первые не правы, потому что правы вторые. Которые, в свою очередь, тоже не правы. Прибавка в зарплате, но только очень существенная прибавка, даст возможность отказаться от дополнительного "внеклассного" заработка, и тогда преподаватель хотя бы перестанет напоминать загнанную лошадь. Кроме того, именно зарплата может поднять упавший престиж профессии ("если ты такой умный, то почему такой бедный?"), а это значит, что этой профессии не будут бояться молодые люди, возрастет (точнее сказать, возникнет) конкуренция за право быть учителем, что должно привести к качественным улучшениям - если не преподавания, то хотя бы преподавательского состава.

Повторю только, что все сказанное подразумевает существенную прибавку, а ее, похоже, не будет. Сказать точнее, что такое "существенная" прибавка, я не возьмусь, поскольку это зависит от внешних условий. Речь идет о соизмеримости зарплаты учителя не только с прожиточным минимумом, но и с зарплатами, обычными для других профессий. Совершенно ясно, что учитель не может и никогда не будет получать больше бизнесмена, но вот что касается его секретарши, это уже вопрос. Причем речь не идет о сверхквалифицированных секретаршах. Сейчас в Москве, окончив школу, можно устроиться на работу секретаршей или ассистентом менеджера с зарплатой от 200 до 500 долларов. Если учитель получает меньше, то проблему поднятия престижа можно считать закрытой. Наверное, в каком-нибудь маленьком городке ситуация иная. Государство должно обеспечивать формальное равенство зарплат педагогам, что по существу приводит к неравенству, потому что доплаты из местного бюджета дело, конечно же, не поправят. А поправить это способны только родители, которые в Москве готовы и могут вкладывать в образование своих детей больше, чем в провинции. И, более того, вкладывают, но только нелегально.

Есть еще одно важное следствие дополнительного бюджетного финансирования. Тот, кто платит, имеет право требовать и управлять. Исключительное бюджетное финансирование, естественно, означает исключительную роль государства в образовательном процессе. Легализация же денег, которые можно условно назвать "родительскими", означала бы увеличение роли родителей и определенную конкуренцию между школами. Таким образом, государство предпочло свою собственную ведущую роль большему и, скорее всего, более справедливому финансированию образования.

Интересно, что и третье, и четвертое, то есть единый экзамен и двенадцатилетка, так же как и финансирование, являются внешними по отношению к образованию факторами. Они определяют не содержание образовательного процесса, а условия, в которых он проходит, и в конечном счете тоже связаны с деньгами. Двенадцатилетка означает дополнительное финансирование, а единый экзамен - либо уничтожение, либо перераспределение нелегальных денежных потоков. Именно поэтому теоретические рассуждения по поводу этих нововведений кажутся мне не вполне уместными. Они хороши или плохи только в конкретных социальных условиях. В нынешних условиях в масштабе всей страны они попросту не реализуемы. Так, двенадцатилетнее образование невозможно без изменения положения с армией и с призывом. А единый экзамен невозможен при том реальном статусе, который имеет сейчас государственный стандарт, и при нынешнем гигантском разрыве в качестве обучения в разных школах. Единый экзамен призван ликвидировать систему скрытых (репетиторство) и обычных взяток. Не случайно обсуждение единого экзамена сводится прежде всего к тому, куда эта система переместится. Поэтому отсрочка реализации двенадцатилетки и единого экзамена - в первую очередь признание реальности. Оценка же этих нововведений возможна, действительно, после экспериментальной проверки, и в данном случае эксперимент можно только поддерживать.

Что же касается, может быть, самого главного, а именно содержания образования, то разговор об этом еще впереди. Последовательность же решения проблем - от условий образования к его содержанию - еще раз напоминает нам, что бытие определяет сознание (как бы последнее ни сопротивлялось). По крайней мере, на Госсовете.

Примечания:

¹ Решения правительства еще нет, но очевидно, что оно не будет сильно отличаться от сказанного на Госсовете.