Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Новости | Путешествия | Сумерки просвещения | Другие языки | экс-Пресс
/ Вне рубрик / Сумерки просвещения < Вы здесь
Из жизни "академиков"
Дата публикации:  25 Октября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В англоязычной культуре academics - это вовсе не академики, а прежде всего - преподаватели университетов, но также и вообще люди, профессионально занимающиеся наукой - безотносительно к степеням и званиям. В массе своей на Западе academics учат студентов, но они обязаны при этом заниматься и исследовательской работой. Впрочем, бытующие у нас представления о том, что "там" наука делается только в университетах, следовало бы уточнить.

Во-первых, есть государственные и частные научные учреждения, сотрудники которых получают деньги не просто за научную работу, а именно за фундаментальные исследования. Как правило, в этих учреждениях сосредоточены уникальные научные кадры. Соответственно, в одном институте подобного типа число именно научных сотрудников измеряется не сотнями, а десятками. Так, например, устроены отдельные структуры Института Макса Планка в Германии.

Во-вторых, крупные фирмы финансируют науку не только через систему грантов, предоставляемых университетам, но ведут и собственные исследовательские работы. При этом тематически эти работы могут иметь самое далекое отношение к тому, что окупится в обозримый срок. Поддержка фундаментальных исследований работает на престиж фирмы не в меньшей мере, чем поддержка музеев и театров.

В-третьих, есть множество частных некоммерческих фондов, которые поддерживают фундаментальную науку наряду с поддержкой прочих - и притом самых разных - социальных, гражданских и благотворительных программ. Так, Фонд Эберта в Германии ассоциируется у нас прежде всего с деятельностью партии социал-демократов. Но этот же фонд поддерживает, например, изучение рукописных памятников, созданных в немецких женских монастырях.

В-четвертых, надо помнить, что даже в очень богатой Америке серьезная фундаментальная наука сосредоточена в немногих университетах.

Итак, там наука делается в разных местах, но, во всяком случае, не в Академии наук в "нашем" смысле слова. Так может и вправду наша Академия - лишь черная дыра, пожирающая государственные деньги и заодно тормозящая перспективы вузовской науки?

Автор этих строк работает в Академии наук уже сорок пять лет. Этот достаточно объемный опыт позволяет посмотреть на ситуацию, так сказать, с птичьего полета.

Кто заседает в Академии Наук?

Если вы не работаете в Академии, а читаете о ней в газетах, то в качестве ответа на этот вопрос либо вспомните пушкинские строки, либо скажете: "Наверное, академики..." В обоих случаях вы ошибетесь. В контексте пушкинской эпиграммы заседает означало "задает тон", "главенствует". Так вот, вы ошибетесь, даже если незавидную роль князя Дундукова припишете нынешнему президенту РАН - он не только не задает тон, но вообще и не царствует, и не управляет.

Главным же в Академии вообще и в любом академическом институте с некоторых пор является не Президент, не директор, не работающие там "действительные члены" - академики, а главный бухгалтер. За вычетом немногих институтов, которые, формально являясь академическими, работают на оборону или на прочие секретные госнужды, нынче первейшая задача Академии в целом и отдельного академического института - не оказаться официально расформированными из-за отсутствия средств.

Потому что кто бы ни возглавлял сегодня академическое учреждение, им на деле распоряжается именно главный бухгалтер. При современной сложности учета финансовых потоков директор, будь он хоть семи пядей во лбу, в той же мере не может контролировать "свои" финансы, что и руководитель крупного банка. С той разницей, что последний давно и хорошо это знает и для анализа положения вещей приглашает профессионалов в этом деле - аудиторскую фирму.

Главного бухгалтера тоже можно понять.

Не только государство, но и наши фонды, поддерживающие науку рублями, то перечисляют деньги, то нет. Стандартная ситуация выглядит так: проект профинансирован на 30%, последние деньги пришли за три дня до конца года, отчет же ждут "на все сто". А как сделать "треть проекта" - его можно либо сделать весь, либо сделать вид - но не проект.

И вот, благодаря изворотливости главного бухгалтера в здании почти любого академического института работают (ненужное зачеркнуть): нотариальная контора; страховое агентство; оптовая фирма, торгующая хирургическими инструментами; киоск с очками; компьютерные курсы; туристическое бюро... Не извольте ворчать - все они платят за аренду, благодаря чему в вашем институте тепло, светло и телефоны работают. Вам даже платят зарплату (какую - умолчим).

А распоряжение уже поступившими по рублевым грантам средствами? Здесь тоже все не так просто. Именно главный бухгалтер вам объяснит, что Интернет он не будет оплачивать, поскольку это - не средство связи (!), и покупку книг - тоже не будет, потому что книги - не оборудование. Или наоборот: Интернет - оплатит, потому что это средство связи, а вот рассылку обычной почтой программы плановой конференции - нет, потому что почта не продаст вам марки и конверты по безналичному расчету. Заодно вам дадут понять, что и зарплату вы получаете - как бы это лучше выразиться - в общем, в порядке личного благодеяния, поскольку как члену-корреспонденту вам Академия должна только надбавку, а вот наскрести на основной оклад - см. выше.

Все это закономерно.

Нищее государство вообще не может содержать современную науку - ни фундаментальную, ни прикладную. А того гражданского общества, которое побуждает частных лиц финансировать науку, у нас тоже нет.

Итак, в России с некоторых пор ученый не может себя прокормить, занимаясь только своей наукой.

Поэтому обсуждение автономности Академии, эффективности ее структуры, способности к самореформированию, соотношения фундаментальных и прикладных исследований, равно как и напоминания о том, что ученым пора самим зарабатывать деньги на науку, а не ждать "подачек" от государства, не имеют решительно никакого содержания.

Давайте, наконец, признаем тот очевидный факт, что везде ученый неплохо зарабатывает "на жизнь", но нигде не ожидают, что он должен заработать деньги на занятия своей наукой. Компьютеры, книги, свежие иностранные журналы, поездки по миру ради общения с коллегами - все это мои иностранные коллеги оплачивают вовсе не из своего кармана. Я уже не говорю о тех исследователях, кому нужны приборы, реактивы и лабораторные животные.

Ученые нигде не относятся к категории self-employed - то есть к людям, не находящимся на службе у других лиц, будь то государство или частная компания. Self-employed - это "свободные художники", а также лица, владеющие "фирмой", будь то частная школа, адвокатская контора, бюро переводов из трех человек или гигантская компания, занятая исследованиями и проектной деятельностью. Если я, например, преподаю музыку в частной школе, а притом хочу еще и написать научную работу, то естественный способ добыть на исследование деньги - это обратиться в один из фондов, поддерживающих исследования по избранной мной тематике.

Итак, у нас нет денег на науку. В таком случае Россия могла бы реализовать так называемую "точечную" поддержку фундаментальной науки, как это, например, в свое время сделала (вероятно, делает и сейчас) Индия. Это значит, что государство поддерживает только немногие тщательно отобранные школы и направления, которые им же открыто и осознанно объявлены приоритетными (так, в Индии давно существует уникальная школа в области математической статистики).

Мы, к счастью, не в Индии. Зато в пределах Академии мы уж точно еще отчасти в СССР, поскольку Академия - это имперское наследие.

В империи Академия была организована как нечто среднее между закрытым клубом (выборность!) и госпредприятием (планируемость науки!). Ну, и вышел монстр - а что еще могло выйти?

Однако же, в той мере, в какой этот монстр поддавался административному контролю, что было довольно несложно сделать, содержа сотрудников на зарплате и коротком идейном поводке, госзаказ исправно выполнялся. При этом большие умы делали большую науку, средние - иногда даже вполне пристойную, а маленькие люди - исполняли простые поручения. И почти все они еще и ездили на овощные базы перебирать гнилую картошку, поскольку и по этому параметру сотрудники Академии ничем не отличались от совслужащих.

И все-таки в Академии работали.

В немалой степени - благодаря тому, что тогдашняя зарплата позволяла не отвлекаться на побочные заработки. К тому же монографии и статьи печатались за счет государства издательством "Наука"; выделялись средства на приборы, командировки и экспедиции, а Ленинка до определенного момента исправно выдавала свежие иностранные журналы.

Любопытно отметить важный мотив, почему-то не удостоенный внимания пишущих и размышляющих о системе Академии Наук. При формально одинаковой зарплате и должности условия жизни и работы научного сотрудника среднего звена, скажем - "мнс" с кандидатской степенью, кардинально зависели от того, в каком именно академическом институте этот сотрудник работал.

В больших "закрытых" и полузакрытых академических институтах можно было обедать в дотируемой столовой, отдыхать на недорогих турбазах, получать льготные путевки в санаторий, а разный "дефицит" - от австрийской обуви до холодильника и подписных изданий - регулярно приобретать по твердым ценам.

В маленьких и непривилегированных институтах, к которым, в частности, относились все гуманитарные, ничего из вышеперечисленного не было, то есть реальная зарплата там была много меньше. Больше был только идеологический пресс.

Отчасти поэтому обнищание отозвалось так трагически именно в больших институтах - "лирики" потеряли деньги, но приобрели свободу выбора, а "физики" потеряли все.

Кто стоит за кафедрой?

За исключением нескольких крупнейших учебных заведений, уровень вузовской науки у нас всегда был ниже уровня академической.

Разумеется, смешно в Институте философии видеть вывеску "Отдел теории познания", как будто на эту тему только здесь и принято размышлять. Но в Академии наук платили именно за размышления и тексты, тогда как в вузе "нормальная" преподавательская нагрузка практически не оставляла времени для каких бы то ни было размышлений.

Академия была структурирована вполне дурацким ведомственным способом, но открыть в академическом институте новый отдел было проще, чем учредить новую кафедру на уже существующем факультете.

В академическом институте у каждого сотрудника все-таки был свой стол: предполагалось, что там человек и должен заниматься своим делом. В вузе свои столы имели завкафедрой и секретарь кафедры. Профессура же нередко заполняла разные бумажки и зачетки на уголках чужих столов.

Академические институты располагали неплохими, а иногда просто уникальными библиотеками. Вузовские библиотеки, за исключением разве что МГУ с "Горьковкой", комплектовались в основном учебной литературой.

Поэтому когда говорят о том, что нормальная наука должна быть, "как на Западе", сосредоточена в университетах, забывают или не знают, как на деле выглядят возможности занятий наукой в тамошних университетах и как - в здешних. Не буду говорить ни о нагрузке, ни об оплате - ограничусь тем, что по-русски называется словом "быт", которое, как известно, не подлежит переводу.

В 1990 году, когда поездка в европейский или американский университет на работу или стажировку была скорее редкостью, мне довелось проработать два месяца в Университете Сиднея в Австралии. (Описанием, приводимым ниже, сегодня никого не удивишь, но я далека от мысли, что все читатели сами успели побывать в такой же ситуации.)

Для начала мне выделили отдельный кабинет и познакомили с Вирджинией - секретарем кафедры. И незамедлительно я имела случай убедиться в том, что история, некогда рассказанная крупнейшим русским ученым и инженером Терещенко, вовсе не приукрашивает истинное положение вещей.

Однажды Терещенко в присутствии своего временного начальства (не то президента компании масштаба General Motors, не то ректора Университета Джонса Гопкинса) выказал намерение направиться в соседний корпус, где располагалась большая библиотека этого учреждения. "Помилуйте,- сказал Большой Босс,- это сделает наш секретарь. Мы не можем позволить Вам так тратить Ваше драгоценное время, потому что оно драгоценно для нас в прямом смысле слова".

Мое время теперь было "драгоценным" для кафедры и для приютившего меня колледжа. Все вокруг уже давно пользовались компьютерами. Я на PC работать не умела за неимением такового: дома, в Москве я всегда писала на пишущей машинке, успевшей в Сиднее стать раритетом. Но стоило мне сказать об этом, как через полчаса дюжий молодец в рабочем комбинезоне внес в кабинет машинку. Добыли даже копирку.

Вирджиния отправляла мою почту, звонила в справочную и т.п. Она же сразу заказала для меня набор ключей от всего, что запиралось - подъезд, этаж, мой кабинет, комната с копировальным оборудованием. Предполагалось, что я могу захотеть сесть за рабочий стол в любое время дня и ночи. И в самом деле. В кабинете была неплохая лингвистическая библиотека, отдельная библиотека с комплектами специальных журналов была на кафедре, а в пяти минутах ходьбы от нашего здания находилась фундаментальная университетская библиотека с многоэтажным хранилищем, на вид сопоставимым с Ленинкой.

Разумеется, "осел останется ослом, хоть ты осыпь его звездами". Но условия работы - тоже не последнее дело.

Итак, вернемся домой.

Во всех наших вузах преподаватели и студенты сталкиваются с вечной нехваткой аудиторий, не говоря уже о месте для самостоятельных занятий. В одном из старейших московских вузов, где преподает мой муж, негде спокойно поесть. И уж конечно, там нет не только так называемого "рекреационного пространства", то есть зала или фойе, где можно походить и побеседовать, или лужайки, где можно было бы побегать. Нет даже попросту скамейки, где можно хотя бы просто уединиться и отдохнуть.

Важно, что хотя этот вуз находится в специальном здании, а не в какой-нибудь перестроенной школе, этого пространства там никогда и не было: при строительстве вузовских зданий оно просто не планировалось. Ведь в нашей среде обитания не предполагалось ничего даже отдаленно похожего на пространство американского университетского кампуса.

Я предвижу недоумение - а при чем тут наука?

Ответ прост: университетская наука принципиально не может быть замкнута на время, проводимое профессором за кафедрой, а студентом - на скамье. Ее эффективность не измеряется длительностью лекции или семинара. Социальный пафос университетской науки - прежде всего в общении, в создании среды, где профессура постоянно взаимодействует со студентами. Именно поэтому у преподавателя должен быть кабинет, куда в определенное время может придти любой студент.

В упомянутом выше Университете Сиднея мои обязанности распространялись и на обитателей колледжа Святой Софии, где я жила на правах "professor in residence", что означало, что я должна была прежде всего общаться со студентами и аспирантами, независимо от рода их занятий. С этой целью на другой день после моего приезда у входа в столовую была выставлена специальная доска, извещавшая о том, откуда я приехала, какова моя специальность и где находятся мои апартаменты.

Именно таким, по замыслу, и должен быть механизм влияния университетской науки на социум. Отмечу, что хотя среди моих посетителей никто не занимался ни лингвистикой, ни психологией, с некоторыми из них я и сейчас, через одиннадцать лет, общаюсь по электронной почте.

"Кто воздержался?"

Я воздержалась. Впрочем, меня не спросят. Но если бы меня спросили, нужно ли реформировать Академию и реорганизовывать науку, "передавая" ставки и деньги в университеты, я бы воздержалась.

Меня не убеждают блестяще реализованные уникальные проекты, вроде того физтеха, который начинался полсотни лет назад, или отношений между некоторыми факультетами Ленинградского Университета и Институтом Павлова в Колтушах. Тому и другому я успела быть свидетелем. Если некая институция распадается после ухода своего основателя, значит успех коренился не в ее структуре и не в словах, начертанных над входом, а в созвездии личностей. Не буду приводить свежие примеры - они слишком болезненны.

О реформах в Академии я слышу столько лет, сколько там работаю.

Академия наук - крайне неповоротливая структура. Может быть, именно поэтому она еще существует и даже действует - вопреки всему, включая неработающую Ленинку и позорные зарплаты.

На моей памяти Академия действительно изменилась только тогда, когда изменилось вообще все, потому что произошла революция.

Я думаю, что революция еще не закончилась.

Именно поэтому - не стоит спешить.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Илья Смирнов, Наука в сослагательном наклонении /24.10/
Последняя дискуссия о школьных учебниках не вселяет оптимизма. Наоборот. Судя по тем претензиям, которые политики предъявляют ученым-обществоведам, и по реакции ученых на эти претензии - новые пособия будут не лучше, чем нынешние.
Александра Гурина, Средний возраст для средней школы /22.10/
Каждому, кто знаком с вычислением среднего арифметического, очевидно, что значит это среднее: одному учителю 58 лет, второму - 21 год и пара месяцев от роду, вот и получается искомый "преподавательский расцвет".
Валентина Бакмастер, Образование в Америке /17.10/
Часть I. Я не могу спокойно смотреть на эту картину, когда утром желтые автобусы расползаются по всей стране, чтобы отвезти детей в школу. Система с отличным механизмом, прекрасная по форме, по содержанию она явно уступает русской, где детей обучают в школах в худших условиях, но знаний они получают больше.
Ситуация на рынке труда с точки зрения работодателей и рекрутеров /17.10/
Отчет Аналитического отдела РЖ по результатам мониторинга СМИ.
Вероника Есаулова, Действительно, зачем все это? /12.10/
Пессимистический отзыв на статью "Двенадцатилетнее образование - зачем?"
предыдущая в начало следующая
Ревекка Фрумкина
Ревекка
ФРУМКИНА
frum@rinet.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Сумерки просвещения' на Subscribe.ru