Русский Журнал / Вне рубрик / Сумерки просвещения
www.russ.ru/ist_sovr/sumerki/20020128_bor.html

Славянофилы и западники: спор продолжается
Андрей Борзенко

Дата публикации:  28 Января 2002

Два месяца постоянного общения с выпускниками, сотрудниками и студентами филфака МГУ и четыре года обучения на филологическом отделении истфила РГГУ дают достаточно пищи для размышлений о судьбах московского литературоведческого образования. Татьянин день - самое время эти размышления "артикулировать".

Вообще-то, реальных оснований для сопоставления двух филологических факультетов не так много: на первый взгляд, они просто находятся в разных весовых категориях. Филфак МГУ только что торжественно отметил собственное шестидесятилетие, празднование десятилетия истфила РГГУ прошло куда скромнее. Первый - уже много лет основная база подготовки кадров для российской гуманитарной культуры, у второго - пока только несколько выпусков. Один объединяет отделения литературоведения и языкознания, другой - литературоведения и истории. Следовательно, сравнивать их можно только с точки зрения филологического образования в узком смысле слова. Наконец, эмгэушный факультет просто больше, на нем работает больше преподавателей, учится больше студентов. Но все-таки, если долгое время филфак МГУ был единственным серьезным местом подготовки литературоведов, своего рода государственной монополией, то сейчас человек, решивший заняться филологией, выбирает, как правило, между двумя престижными факультетами. Так что эти факультеты можно рассматривать как две конкурирующие организации, предлагающие свои услуги в одной и той же сфере. Сразу оговорюсь, что не собираюсь вдаваться в конкретные подробности, связанные с конкретными людьми, а буду сопоставлять филфак и истфил как условные воплощения двух моделей - "модели МГУ" и "модели РГГУ". Понятно, что на обоих факультетах, как и везде, работают разные люди и точка зрения каждого из них далеко не всегда совпадает с абстрактной общеуниверситетской позицией.

Притом что у сотрудников МГУ и РГГУ множество личных дружеских связей, отношения между двумя вузами довольно натянутые - это чувствуют и студенты, и преподаватели. При этом официально МГУ всячески дает понять, что не относится к РГГУ как к конкуренту: мол, кто они и кто мы... РГГУ, в свою очередь, претендует на роль юной царицы, перед которой померкла порфироносная вдова. И в какой-то момент показалось, что новый университет действительно будет "столицей" гуманитарного образования. Объяснений взлета популярности РГГУ в 90-е годы несколько: здесь и имидж ректора, и приглашение многих известных ученых, в частности - работавших ранее в МГУ, и сам факт новизны вуза. На историко-филологический и лингвистический факультеты устремилось множество выпускников лучших московских школ, был создан Центр довузовской подготовки (Лицей РГГУ). А за филфаком МГУ в это же время стала закрепляться репутация консервативного, застойного заведения - так думали многие выпускники и их родители. Кстати, схожие эпитеты по отношению к факультету применяли в беседах со мной и некоторые его выпускники 80-90-х годов. Практически все они говорили о том, что средний возраст преподавательского состава слишком велик, а одна выпускница рассказала, что на защите диплома ей пришлось выслушать замечание о "тлетворном влиянии правозащитников". На этом фоне более либеральный РГГУ, естественно, выглядел оплотом демократии.

Сейчас, похоже, среди студентов филфака преобладает куда более нежное отношение к родному факультету, чем у недавних выпускников. Вот, например, признание в любви от студентки второго курса Маши Касьяновой:

"Да, я, безусловно, ощущаю, или, точнее, очень хочу себя ощущать причастной к Филфаку. Но иногда мне кажется, что я просто не имею права этого делать, до тех пор, пока при ответе на вопрос, кто я, сама про себя не смогу сказать, что я филолог. А пока знаний, необходимых для филолога, во мне где-нибудь на одну миллионную от того, что, по моим понятиям, должен знать человек, могущий назвать себя филологом. Сознание того, сколько великих людей прошло через филфак, сколько училось, преподавало и преподает, создает ощущение полной беспомощности и отчаяния. Иногда у меня просто опускаются руки, когда я, полный балбес, сижу в той же аудитории, где лет пятьдесят назад сидели и преподавали, скажем, Лосев, или Радциг, или еще кто-то невообразимо умный, кто так же, как и я, входил в эти двери, видел те же стены (или стены на Моховой, но это все равно). Как ни странно, сильнее всего свою привязанность и безумную любовь к филфаку я ощущаю как раз тогда, когда я там не нахожусь. Например, на каникулах. Да я просто расцелую совсем незнакомого человека, если встречу его где-то далеко от Москвы, помня, что я видела его когда-то бродящим по нашим длиннющим коридорам. Особенно же ревностно я защищаю свой факультет, когда вижу людей, учащихся на филологических факультетах других вузов. Как же я тогда люблю наш филфак!

Когда же я нахожусь непосредственно на филфаке, сижу на парах, ношусь по коридорам, то я как будто растворяюсь во всем, что меня окружает, и тогда голова у меня забита идеями о том, как бы чего-нибудь не завалить, успеть все перевести, где бы раздобыть нужную книжку, сходить в компьютерный класс... и всякими другими подобными бытовыми и приземленными мыслишками.

Посему я, когда закончу филфак, полюблю его, наверное, раз в 100 больше, чем сейчас (притом что, понятное дело, я и сейчас его безумно люблю), и обязательно буду ходить на встречи выпускников".

Конечно, не все студенты так любят свой факультет, но сама возможность подобного обожания показательна. На истфиле народ, как правило, настроен куда более скептически, но дело тут не в факультете, а в специфике всего университета. Проблема нынешнего РГГУ в том, что часто основная работа ведется не во благо людей, в университете работающих и учащихся, а ради имиджа, ради рейтинга. Многочисленные реформы и нововведения, концепция "Нового гуманитарного университета" в реальности пока что скорее осложняют жизнь студентам и преподавателям, нежели способствуют повышению уровня образования. Поэтому практически любой нынешний студент истфила, наговорив немало добрых слов в адрес своего факультета - преподавателей-то хороших много - выразит, в лучшем случае, недоумение по поводу общеуниверситетских реформ.

Косность, о которой говорят недавние выпускники филфака МГУ, странные реформы, портящие жизнь нынешним студентам истфила РГГУ, - это все классические издержки двух противоположных установок, известных со времен Чаадаева как "славянофильская" и "западническая". И славянофилы, и западники живут иллюзиями, первые - иллюзиями о счастливом и родном прошлом, вторые - о счастливом и заимствованном будущем. Так, МГУ ориентируется на традиции фундаментального образования, а РГГУ стремится походить на западный университет, оставаясь, впрочем, вполне российским по общему уровню зарплат и стипендий. К счастью, на филфаке сейчас достаточно людей, понимающих, что важно не только сохранение традиций, но и актуальность предлагаемого образования. А большинство сотрудников и студентов истфила осознают, в свою очередь, что не все новое и заграничное уместно "здесь и сейчас".

Подобная умеренность помогает обоим факультетам сохранять пока что довольно высокий уровень образования. Но что будет дальше? Чтобы факультет развивался, естественно, необходимо постепенное обновление преподавательского состава. Как любой современный футбольный тренер вам скажет, что стремится создать в своей команде "сплав молодости и опыта", так и для любого учебного заведения преемственность поколений - необходимое условие выживания. Социально-экономические потрясения 80-90-х годов не могли не привести к нарушению нормального процесса смены поколений того же филфака МГУ. Отсюда - внутренний кризис и репутация совкового факультета. Но сейчас, похоже, период стагнации потихоньку проходит: на факультете все больше молодых преподавателей, причем действительно молодых, что немаловажно, ведь в нашей стране преподаватель зовется молодым лет до пятидесяти. По всей видимости, этот процесс обновления стал возможен благодаря двум вещам: во-первых, престижно работать на факультете, столь много давшем российской культуре, а во-вторых, в МГУ осознали важность подготовки новых кадров. Появились различные общеуниверситетские программы, например, "молодой доцент" и "молодой профессор", направленные на облегчение жизни преподавателям моложе, соответственно, 35 и 50 лет.

В РГГУ, судя по всему, об этом думают только "на местах". Конечно, молодые преподаватели появляются, но их единицы, и они предоставлены самим себе. Держится это все на голом энтузиазме, и изменений к лучшему пока явно не предвидится. Как ни грустно это признавать, период стагнации, видимо, ожидает теперь РГГУ: уже скоро существовать на старом багаже будет невозможно, а поколения тридцатилетних преподавателей фактически нет. Сможет ли РГГУ пережить период упадка? Наверное, только в том случае, если учтет горький опыт МГУ, а не пойдет снова "принципиально иным путем".

В свете последних бед, обрушившихся на российское образование: готовящаяся реформа, сложное и путаное выяснение отношений с армией - очень важно, чтобы здоровая конкуренция между различными вузами не вылилась в их разобщенность. Если и можно как-то противостоять происходящему разрушению российского образования, то только общими усилиями. Причем не на уровне Союза ректоров, а на уровне человеческих, личных, профессиональных связей, на стихийном, как повелось нынче, уровне.