В фирму, устанавливающую стеклопакеты, поступила рекламация от клиентки. Глава фирмы лично отправился на место для расследования. В квартире причудливо одетая дама стала объяснять ему, что днем и даже вечером при электрическом свете ничего не видно, но если ночью подкрасться к окну с карманным фонариком и направить луч под определенным углом, можно заметить, что между стеклами что-то летает. Она настаивала, чтобы главный стекольщик подождал, пока стемнеет, и сам удостоверился в существовании таинственного явления. Владелец фирмы ходил от окна к окну, слушал, кивал, а потом спросил, улыбаясь: "Вы, наверное, учительница?"

- Ой, а как вы догадались? - радостно вспыхнула придирчивая клиентка.

- Русский язык и литература? - улыбнулся вместо ответа проницательный стекольщик.

Да простят меня уважаемые словесницы, среди которых у меня есть не только хорошие знакомые, но и родственницы. Я, собственно, хотела завести разговор о причудах учителей вообще, а русский язык и литература всплыли просто для примера. Хотя не могу не признать, что среди словесников процент странностей чуть выше среднеучительского. Подозреваю, что виновата в этом именно литература в том виде, в каком она преподается в школе, когда вместо анализа текста детям необходимо навязать собственное эмоциональное восприятие произведения.

Здесь не могу не вспомнить одну из учительниц моего детства. Она пришла к нам в 9-м классе сразу после двух переломных событий в своей жизни - окончания пединститута и бракосочетания. В мае она уже была на грани декретного отпуска, поэтому мы даже не запомнили толком ее имени-отчества. Видимо, повышенная эмоциональность этой юной дамы была обусловлена состоянием организма; она была идеальной словесницей - со слезами, постоянно звенящими в голосе. Помню, однажды она долго говорила по поводу "Дамы с собачкой", налегая на серый забор, который испортил жизнь героям, являясь при этом воплощением затхлой, безысходной атмосферы царской России. Взвинтила она себя необычайно.

- Именно этот серый забор, эта тяжелая, грязная, серая жизнь стали причиной того, что такие чудесные люди, как Гуров и Анна Сергеевна, не смогли найти выход из создавшегося положения, - закипал слезами ее голос.

И вдруг Петя Мазур негромко, но веско произнес:

- А сейчас смогли бы?

Эти четыре незатейливых слова навсегда запомнились мне как пример блестящего аргумента, образец здравого смысла, не оставивший камня на камне от демагогической велеречивости, неловко приправленной идеологическими специями.

После этого наступила недолгая немая сцена, а потом, конечно, разразился скандал, все же не выплеснувшийся за двери класса. Петя отделался легким испугом и некоторое время ходил героем.

Интересно, что пассажи про царскую Россию нужны были учительнице не для пропаганды генеральной линии партии. Мне кажется, она искренне верила в то, что все трагедии случаются оттого, что люди оказались не в том месте и не в то время. Родись они попозже, и все кончилось бы расчудесно - так ей было легче жить. Когда я рыдала над усопшим князем Андреем, мама-врач квалифицированно объяснила, что у него был перитонит, и сейчас его в два счета спасли бы с помощью антибиотиков. Не знаю, почему, но это произвело на меня волшебное действие - я сразу успокоилась, словно мне удалось контрабандой переправить в 1812 год партию пенициллина. Вот и наша молоденькая словесница, похоже, искренне полагала, что если даже и не сейчас, то когда-нибудь люди, в свежей и чистой атмосфере, придумают некий любовный антибиотик, чтобы бросаться в омут новой любви, не причиняя боли тем, с кем прожил годы и годы.

Нельзя сказать, что эмоционально уязвимы лишь учителя словесности, поскольку их провоцирует сама система преподавания литературы, основанная на том, что детей надо не научить разбираться в литературном тексте, а заставить полюбить героев произведения (и хотя та же классическая литература учит, что заставить полюбить невозможно, никого это не останавливает). Необходимость постоянно вещать на предельном накале страстей - удел не только словесников, но всех учителей вообще, так что речь, конечно же, не о литературе в школьной ее итерации, а об учительском труде вообще и о его разрушительном воздействии на здоровье.

Многим покажется, что это преувеличение, что есть гораздо более тяжелые и вредные профессии, что у учителей масса привилегий: большой отпуск, сокращенный рабочий день - провел свои уроки и свободен. Некоторые, особо продвинутые, может, и признают, что учителю надо готовиться к завтрашнему дню и проверять тетради, но им тут же возразят - это все равно легче, чем сидеть в офисе "фул тайм", с 9 до 6.

Благодаря СМИ мы уже убедились в том, как нелегок труд актера, узнали, какие у него колоссальные энергетические затраты, что публика бывает тяжелой и легкой, и еще многое, о чем и сами актеры не догадываются. Но бывает ли, чтобы актер играл 6-8 часов подряд с 10-минутными перерывами, один-одинешенек на сцене, без партнеров, перед публикой, заведомо настроенной против него? Даже гипотетическая возможность такой антрепризы вызовет у любого лицедея дрожь отвращения. Но ведь эта "актерская" метафора и описывает ежедневный труд учителя. У него по восемь (!) разных (!) моноспектаклей в день - при нынешнем дефиците кадров это обычное явление. А в десятиминутных антрактах он может реанимировать себя чайком из контрабандного электрочайника.

Конвейер детских лиц, подобный набегам кочевников, оставляет учителя истерзанным, словно городок на варварской окраине империи. Вообще-то, по науке, скорее всего, эргономике, а может, школьной гигиене, норма для учителя - 18 уроков в неделю, то есть 4-5 уроков в день. Но работают-то как минимум на полторы ставки, а чаще всего на две. И у словесников, математиков, "иностранцев" нагрузка обычно переваливает за 30 часов - те самые 6-8 уроков в день. То есть два - два с половиной полноценных актерских моноспектакля, когда еще приходится и урезонивать распоясавшуюся публику. Утром на сцену вышла подтянутая энергичная женщина. Звонок с восьмого урока застает в классе осунувшегося странника, из последних сил доползшего до оазиса. В начале своей учительской деятельности я еще не умела говорить "нет" и соглашалась на запредельную нагрузку, и бывали дни, когда я после восьми уроков дома еще пять часов готовилась к завтрашним, а ночью меня вертело в калейдоскопе уже проведенных.

Надеюсь, никто не станет требовать, чтобы учитель в этой ситуации следил за развитием той науки, которую преподает. Требовать это от него - все равно что пытаться вести философский диспут с марафонцем на середине дистанции. О последних достижениях человечества в своей области он узнает, как и его ученики, из обновленных учебников.

В прежние годы учителя боролись за нагрузку, поскольку ее увеличение означало существенное прибавление к семейному бюджету. Сейчас учитель берет такое количество часов отнюдь не из-за рвачества - нагрузка в большинстве случаев навязывается администрацией из-за катастрофической нехватки кадров. Мало кто добровольно соглашается на эту каторгу, поскольку ни две тысячи рублей за ставку, ни четыре тысячи за две ставки не поднимут семью учительницы выше черты бедности.

В этом месте я предвижу иронические улыбки. Да, мы все знаем, как учителя научились бороться с безденежьем и какую ценность теперь представляет нерадивый ученик. Репетиторство среди своих же учеников - дело крайне неприятное, однако оно затягивает, как наркотик. К дополнительным доходам, зачастую превышающим зарплату, привыкают, на них начинают рассчитывать, а значит - пытаются завербовать частных учеников всеми правдами, а подчас и неправдами. Эта ситуация сродни наркотику еще и тем, что, как и безмерная школьная нагрузка, подрывает здоровье преподавателей. Вот пример. У молодой учительницы случился сильный приступ хронической болезни. Отлежавшись дня три, она приползла в школу, не закрыв больничный, и впряглась в обычную лямку по 7-8 уроков в день. Увидев ее, я содрогнулась. Про таких говорят: краше в гроб кладут. По наивности я решила, что выйти на работу ее заставила администрация, и принялась возмущаться. Она слабо отмахнулась: "Брось! Я сама. У меня же тут ученики. Без них я до зарплаты не дотяну".

В конце прошло учебного года Московский комитет образования затеял кампанию по наделению учительского контингента медицинскими книжками. На собраниях нас уверяли, что в этом проявляется исключительно забота о здоровье преподавателей. Но получить справки нужно было из кожно-венерологического и туберкулезного диспансеров и от инфекциониста. Учительская гипертония и язва, заработанные за годы беспорочной службы, никого не интересуют. Напомню, что ровно так же заполненные медкнижки нужны работникам столовых. И там вроде бы понятно: щи должны быть свободны от возбудителей инфекций. Но с каким "супом" связана работа учителя? В силу специфики профессии учителей бы не к инфекционистам гонять, а рекомендовать посещать психиатра. Не лишним бы было. Чтобы не рассказывала по весне, во время сезонного обострения, учительница под понимающие смешки учеников леденящие душу истории о своих соседях по площадке, которые систематически отрезают людям головы и заливают кровью весь подъезд. Но столичный комитет образования интересуется только отсутствием у учителя кишечной палочки и венерических заболеваний, невротические расстройства или же МДП никого не волнуют.

Сейчас много говорят о необходимости привлечения школьных психологов, имея в виду психологическую помощь ученикам. И мало кто, даже среди учителей, задумывается о том, как необходим психолог именно учителю, измотанному, взвинченному и не замечающему собственных странностей. В большинстве стран, которые принято называть развитыми, существует система периодического предоставления учителям годичного оплачиваемого отпуска. В мировой практике преподавательская деятельность признана если и не особо опасной, то, во всяком случае, опасно изнуряющей. Разумнее пойти на некоторые затраты и иметь в школе отдохнувшего и посвежевшего учителя вместо скрытого или явного неврастеника. К тому же этот отпуск действительно используется для творческого и научного роста.

Конечно, говорить об этом у нас сейчас наивно. Все упирается в деньги: если бы учителям платили достойнее, в школу шли бы охотнее, и не только слабые женщины. Не было бы дефицита кадров, не было бы сверхнормативной нагрузки. Тогда и утопический годичный отпуск был бы не так жизненно необходим, как сейчас, хотя и не помешал бы. А вдруг учитель и впрямь проведет его в библиотеках и за компьютером...

Впрочем, в сложившейся школьной ситуации есть один плюс. Конечно, учитель - существо, которое пинают все. Администрация мучает его проверками и тестами; родители постоянно предъявляют претензии то за излишнюю строгость, то за ее недостаток; даже ученики рады подметить слабости учителя и при случае предъявить счет за упущения. Но с другой стороны, учитель - это тот счастливец, которого "дальше Камчатки не пошлют". Когда его обкладывают со всех сторон, он делает легкий намек на увольнение, и все меняется на 180 градусов. Администрация сдержанно хвалит его на педсовете; родители покаянно несут конфеты; ученики стараются болтать вполголоса, а не во всю силу молодых легких. Потому что формула "незаменимых нет" к нему неприменима. Потому что он действительно незаменим. Не в силу личных качеств, а по той простой причине, что заменить его некем. На его место, как на место ветерана-десантника, придется вербовать не меньше двух необстрелянных новобранцев.