Некоторое время наша общественность была крайне возбуждена, взбудоражена и била тревогу! Что же ее, общественность, так взбудоражило и возмутило, что заставило волноваться и бить тревогу? Неужели еще какие-нибудь происки всевозможных супостатов, вознамерившихся замышлять новые козни против мощи нашей родной державы или, страшно подумать, нашего собственного благополучия? Да нет! Дело шло всего лишь о предложениях по упорядочению и унификации некоторых правил русской орфографии и пунктуации. "Нет! - скажут мне представители возмущенной и бьющей тревогу общественности. - Не "всего лишь"! Это очень и очень важно, потому что орфография и пунктуация - это неотъемлемая часть нашей национальной культуры, и разрушать ее безнаказанно никому не позволено!"

С тем, что орфография и пунктуация - часть культурного механизма, обеспечивающая, в числе прочих его составляющих, нормальную работу культуры в целом, никто не спорит; и меньше всего - сами разработчики проекта новых правил русского правописания, так и пишущие в предисловии к своему труду: "Правописание - одна из важнейших составляющих национальной культуры. Оно представляет собой исторически сложившийся лингвистический и общественно-культурный феномен, требующий постоянной нормализаторской работы, регламентации, упорядочения, учета реальной практики письма". Вот так! Общественно-культурный феномен!

Да и как могло быть иначе? Ведь в составе орфографической комиссии, готовившей предложения по унификации русского правописания, - великолепные специалисты, уважаемые люди, а возглавляет ее доктор филологических наук профессор В.В.Лопатин, и все они прекрасно отдают себе отчет в том, что делают. А вот про представителей общественности я при всем желании такого сказать не могу, ибо в своем негодовании они-то как раз и обнаруживают не просто некомпетентность в вопросе, о котором взялись судить, но даже элементарное непонимание его сути, о чем красноречиво свидетельствует сама постановка вопроса в их интерпретации. Ведь иначе как попыткой "реформы языка" деятельность комиссии в устах общественности и не именовалась, причем деятельность эта представляется общественности исключительно как злокозненная и направленная не только на подрыв национальной культуры, но и державной мощи родной страны. Такое, во всяком случае, складывалось впечатление из-за того накала страстей, которым сопровождалось обсуждение этого вопроса на любом уровне: от какого-нибудь телешоу до думского комитета по науке и образованию, на заседании которого одна из "избранных" даже раздраженно вопрошала, нельзя ли принять какой-нибудь закон, запрещающий любую реформу языка. А между тем именно такая постановка вопроса и свидетельствует о непонимании того, о чем идет речь. Ведь никакая реформа языка попросту невозможна, даже само понятие "реформа языка" представляет собой абсурд, то есть нелепость.

А что же возможно? Возможно изучение неизбежно происходящих в языке, причем происходящих естественным путем, изменений - и их кодификация, то есть языковое узаконение; в противном случае следовало бы считать употребление слов "телешоу" и "телеведущий" противозаконными актами, так как слова эти возникли в языке в самое последнее время в результате появления в самой жизни этих новых явлений (не к ночи будь помянуты). Но происходящее на заседаниях думских комитетов и комиссий достоянием общественности, слава Богу, становится не всегда, а телешоу на то и предназначены, чтобы происходящее на них до общественности не просто доходило, но вызывало ее живой и непосредственный отклик. Как, например, телешоу на канале "Культура" с участием учителя-словесника С.Волкова, писателя М.Задорнова, актера В.Ланового, телевизионного диктора А.Шатиловой, где в качестве ведущего выступал М.Швыдкой. Понятное дело, что писатель и актер как апологеты борьбы за "чистоту культуры" выступали самыми ярыми противниками, как они выражались, "реформы языка", а ее защитником был учитель русского языка, которому, казалось бы, по должности положено отстаивать орфографический и пунктуационный status quo.

Надо сказать, что министр на этом мероприятии успешнее выполнял свою должностную функцию культурного человека, чем признанные "деятели культуры", а голос разума, абсолютно неслышный на подобных мероприятиях, воплощал в своих выступлениях С.Волков. Его же оппоненты воплощали голос амбиций и эмоций, причем в таком вопросе, в котором руководствоваться эмоциями совсем нежелательно. Симптоматично, что на вопрос министра-ведущего о том, чем писатель руководствуется в своем правописании, когда не знает соответствующего правила, писатель М.Задорнов ответил, что руководствуется своими языковыми ощущениями. При этом, как выяснилось, по специальности своей он является авиаконструктором, но от резонного вопроса ведущего, руководствовался ли он ощущениями при проектировании самолетов, предпочел благоразумно уклониться. Почему же он считает, что в вопросах правописания опора на собственные ощущения сообщает ему компетентность? Да потому, что всем нашим общественным бытием многим из нас была внушена мысль, что здесь-то мы все специалисты и никакой особой подготовки, чтобы судить о вопросах лингвистических, просто не требуется. Вот почему наша "общественность" берет на себя смелость указывать специалистам. Но ведь орфография - сложнейший раздел сложнейшей науки, а вовсе не поле деятельности дилетантов; а чем, как не самоуверенным и самодовольным дилетантизмом, было заявление актера Ланового, что он в своих орфографических приоритетах опирается на язык Пушкина. Впрочем, ему за время его актерской работы приходилось видеть рукописи Пушкина, а в таком случае он не мог не заметить, что слово "счастье" великий русский поэт писал через "щ", и это было правильным. И что же, не следует ли из этого, что нам теперь должно вернуться в написании этого слова и многих других к пушкинской эпохе? Думаю, что до такой нелепости противники изменений орфографии не дойдут.

А может быть, не надо информировать общественность хотя бы из тех соображений, чтобы ее не волновать? Вот простой пример. Кто из нас не учил в школе правила чередования гласных букв в корнях "гар-гор", "зар-зор" и т.д.? Люди среднего и старшего поколения, думаю, еще помнят не только сами правила, но и исключения из них, в частности, исключение, касающееся правописания названия одной птички, "зарянки". Помнящие эти правила и исключения сразу схватили бы меня за руку и закричали, что это слово не подчиняется правилу и в нем в безударной позиции следует писать именно "о", а не "а". Вот и мой компьютер, обученный по новейшим правилам, мгновенно подчеркнул это слово как написанное с ошибкой. Я тоже так думал и, главное, так учил детей, пока однажды случайно не наткнулся в нормативном словаре на форму "зарянка" и пришел в ужас, потому что, взглянув на год издания этого словаря, понял, что уже не один класс своих учеников я безответственно дезинформировал, внушая им неправильное написание этого слова, чем нанес непоправимый урон национальной культуре и, опять же, державной мощи родного отечества.

Сейчас я пользуюсь случаем и приношу им свои искренние извинения за тот страшный вред, который я им причинил. Надеюсь только, что в их жизни за истекшее со дня окончания школы время им не слишком часто приходилось писать это слово. И еще одно меня успокаивает: эту ответственность разделяет со мной и наша общественность, которая вовремя не спохватилась и не забила тревогу по поводу такого вторжения в нашу орфографию. Да почему она вообще молчала? Где была ее бдительность? Думаю, ответ на эти вопросы прост: по-настоящему вопросы правописательных норм общественность не волнуют, да и не должны волновать. Ее должно волновать только постоянное и повсеместное нарушение этих, а также орфоэпических (то есть произносительных) норм и неправильное использование грамматических форм, как происходит практически каждый раз, когда тому или иному ведущему или участнику какой-либо передачи приходится склонять количественные числительные. А уж когда дело доходит до употребления русских географических названий на "о", тут хоть святых выноси. Кажется, никто и ни разу не сказал правильно по-русски, что ведет свою передачу из студии в Останкине, а только из "Останкино". Право, задумаешься, не ошибся ли поэт, сказав, что "... помнит вся Россия про день Бородина", не следовало ли ему сказать, что помнит она про день Бородино?

Вот в таких случаях, и только в таких, общественность должна бить тревогу и требовать принятия неотложных и действенных мер культурного и образовательного характера для искоренения подобного безобразия. Да и вообще лучше, когда сапоги тачает сапожник, а пироги печет пирожник.

А порою меня одолевает крамольная мысль: предложи я большинству тех, кто так рьяно обрушивается на "злоумышленников" из орфографической комиссии, написать не слишком сложный диктант из числа диктантов, что регулярно пишут мои ученики, - многие из блюстителей орфографического целомудрия, мягко говоря, окажутся не на высоте. И мысль эта отнюдь не безосновательная, потому что, во-первых, от родителей тех же учеников много-много раз приходилось слышать сетования по поводу сложности русского правописания, где столько исключений, что просто ужас (кстати, смею вас заверить, их не так уж много, гораздо больше случаев, просто не подпадающих под действующие правила, что и внушает тревогу орфографической комиссии), а во-вторых, потому, что не раз приходилось мне сталкиваться и с образцами их (родителей) письменной продукции, хотя бы в форме записок ко мне с различными просьбами и объяснениями, и из чтения этих документов я вынес стойкое убеждение в некоторой их орфографической и пунктуационной некомпетентности.

Вопрос орфографических коррективов непосредственно связан с тем, как мы понимаем цели изучения русского языка в школе и как строим его преподавание, исходя из нашего представления о них. В связи с этим мне вспоминается фрагмент из одной лекции выдающегося нашего лингвиста, недавно ушедшего из жизни, М.В.Панова, кстати автора школьного учебника и занимательной книги о русской орфографии. Говоря об орфографии в школе, М.В. прибег к "притче", в которой одним из действующих лиц был его постоянный персонаж Вова Бутузов. Как-то Вова ошибся в диктанте и написал "сабака". Учительница исправила ошибку и предложила Вове в следующий раз в случае сомнения справляться в орфографическом словаре (эта учительница была гуманнее наших строгих экзаменаторов). В следующий раз Вова написал "карова", а на вопрос учительницы, почему он не посмотрел в словарь, ответил, что он не сомневался. Из этого М.В. делал изумительно точный вывод: грамотный человек - это не тот, кто знает, как пишутся все слова, а тот, кто знает, где сомневаться. Так не этому ли, не знанию, где сомневаться, в частности, должно учить на уроках русского языка? Думаю, что в этом случае результаты всеобщей "орфографизации" нашей общественности были бы куда более весомыми.

Вот и на том памятном телешоу учитель-словесник С.Волков много раз пытался обратить внимание собравшихся и телезрителей на некоторую противоестественность сложившейся ситуации в преподавании русского языка в школе, которое практически целиком подчинено тому моменту, когда абитуриент сдает письменный экзамен, в котором проверяется его грамотность. А уж когда дело доходит до модных в настоящее время тестов, тут просто царит абсурд. В тестах по большей части не столько проверяется подлинная орфографическая и пунктуационная выучка школьников и абитуриентов, сколько расставляются ловушки и строятся подвохи, справиться с которыми подросток, поставленный в стрессовую ситуацию экзамена, практически не в состоянии. И делается это, разумеется, сознательно и с определенной целью. Зачастую тесты либо некорректно составлены, либо содержат ошибки. Вот передо мной примеры, выбранные наугад из тестов, предлагавшихся абитуриентам различных вузов, а также из тестов, составленных Центром тестирования выпускников общеобразовательных учреждений России: предлагается определить правильное написание таких слов, как "считанные минуты", слитное или раздельное написание формы "не случайно", слитно или раздельно следует писать слово "причем" в конструкции "причем тут он со своими претензиями", а также выбор слитного или раздельного написания причастия "не тронутый" в обороте "никем не тронутый кусок хлеба". При этом в качестве правильных вариантов в случаях "причем тут он...", "никем не тронутый..." в ответах приводятся написания ошибочные. А вот еще в одном тесте абитуриенту предлагалось определить, как следует писать слово "пан-Европа" (следует добавить, что тест этот взят не из заданий для поступающих в Институт международных отношений, где он имел бы хоть какой-то смысл). Ну, ответьте сейчас себе честно: вы справились бы с такими заданиями? А именно этому и подчинено практически все преподавание русского языка в школе. Такой постановкой проблемы и порождается тот перекос в общественном сознании, который так наглядно проявился во всех дебатах по поводу проекта унификации некоторых правил русского правописания.

В общественном сознании прочно укоренилась мысль о том, что русский язык - это свод бесконечных и скучных правил правописания и пунктуации, которые исключительно и изучаются на уроках и которые нормальный человек выучить и запомнить не в состоянии. В этом, кстати, большая доля правды. Но это означает, что надо пересматривать цели преподавания русского языка в школе и, как ни крамольно это прозвучит, уменьшать в этом курсе удельный вес собственно орфографии. Уроки русского языка остаются в памяти многих только сводом бесконечных правил; о грамматическом же строе родного языка большинство если и вынесло после школьных уроков хоть какое-то представление, то весьма расплывчатое и туманное. Грамматика превратилась в школьном курсе русского языка во что-то факультативное, в приложение к орфографии и пунктуации, поставленным во главу изучения языка. А между тем и наша орфография, и наша пунктуация во многом представляют собой некую "письменную одежду" речи. Ведь выбор той или иной буквы определяется не произвольно и не по ощущению, а морфологической принадлежностью слова, то есть тем, какой частью речи оно является, и местонахождением искомой буквы в определенной морфеме этой части речи, а постановка знака препинания определяется строем синтаксической конструкции. Следовательно, для успешного овладения правилами орфографии и пунктуации прежде всего необходимо овладеть навыками грамматического анализа, тогда буквы и знаки превратятся в стройную систему, которая будет тем стройнее, чем большее количество языковых случаев будет охватывать свод правил, о чем и хлопочет Орфографическая комиссия. Значит, увеличение доли грамматики на уроках русского языка не только не повредит изучению орфографии и пунктуации, но, напротив, придаст этому изучению осмысленность и строгую лингвистическую обусловленность.

Но мы вновь и вновь упираемся в пресловутые "правила", тогда как письмо составляет в жизни большинства из нас ничтожную часть нашей речевой деятельности, а львиную долю ее составляет речь устная, в которой отсутствие орфографической и пунктуационной компетентности никак не сказывается, зато сказывается отсутствие компетентности речеведческой, то есть непонимание законов построения текста и недостаточное владение различными стилями речи, да и просто плохое знание лексических богатств родного языка.

Обучение лингвистическому анализу текста, то есть умению выделить в тексте основной смысл, разбить его на смысловые отрезки, найти в нем изобразительно-выразительные средства и прочее в итоге приводит к повышению речевой культуры каждого отдельного человека и общества в целом. Следовательно, обучению "хорошему говорению" должно быть отдано предпочтение перед обучением "грамотному писанию". А значит, и проверять на экзаменах надо не знание орфографических курьезов, а умение строить и анализировать текст. Что же касается различных сложных случаев правописания, то надо не стремиться к механическому запоминанию всех этих тонкостей, а обучать пользоваться различными видами лингвистических словарей, то есть учить, где надо сомневаться. Кстати, в новом проекте тестов для Единого государственного экзамена проявилась стремление их составителей проверить не только и не столько орфографическую и пунктуационную грамотность экзаменующихся, сколько их речеведческие навыки, то есть умение осмыслять чужой текст и, что важнее, создавать свой. А это уже положительные симптомы, которые могут стать тенденцией в определении целей преподавания русского языка в школе. Тогда, может быть, нам меньше придется сетовать на низкую культуру речи в нашем обществе. А орфография - что ж, и орфография, надеюсь, не пострадает, а только выиграет.

Но теперь "страсти по орфографии", еще совсем недавно бушевавшие в стране, кажется, улеглись. Только говорю я это не с отрадой, а с досадой. В самом деле, теперь, когда в спор вмешалась первая леди страны, а по совместительству, как оказалось, и первый лингвист, сторонники консервации нынешней орфографической ситуации могут вздохнуть с облегчением. В апреле в Санкт-Петербургском университете состоялась конференция "Языковая политика в современной России". Выступая на этой конференции, Л.Путина, если верить сообщению РИА "Новости", заявила, что "русский язык находится в стадии развития" и "в эту эпоху совершенно несвоевременно его реформировать". Что можно возразить на это глубокомысленное замечание? Действительно, язык находится в стадии развития. Только вот бывает для любого естественного языка такая эпоха, в которую он не находился бы "в стадии развития"? Ни в каком языке "стадии развития" не сменяются, так сказать, "стадиями стагнации". Не развиваться язык просто не может, но, видимо, Л.Путиной кажется, что эта счастливая эпоха в жизни русского языка совпала с определенной эпохой в жизни страны, не менее счастливой. Может быть, здесь информационное агентство что-то напутало?

Но вот перед телекамерами Л.Путина со всей решительностью назвала проект реформы несвоевременным и конъюнктурным. Непонятно, правда, какой смысл вложила она в это слово, но в контексте ее выступления оно явно носило оценочный характер и значило что-то вроде "вредительский" или, на худой конец, "недобросовестный". Между тем слово это означает в русском языке "соответствующий конъюнктуре", а конъюнктура - это положение или обстановка, создавшаяся в какой-либо области общественной жизни. Если же в данном случае этой областью является общественное мнение, то в нем преобладает негативное отношение к предложениям Комиссии. При этом главный парадокс заключается в том, что общество практически ничего не знает об этих предложениях. Не принимать же всерьез дружное улюлюканье по поводу пресловутого "парашута". Но тогда получается, что проект этот не только не конъюнктурный, а по сути просто антиконъюнктурный. Как же после этого относиться к языковой компетентности главной вершительницы судеб русского языка? Вопрос, смею заметить, риторический, в том смысле, что я не требую на него ответа, по крайней мере - немедленного.

А информационный канал Subscribе.Ru провел опрос на тему: нужна ли реформа правописания в России? И вот ответы на этот вопрос, приведенные на сайте:

Андрей Кивинов, писатель:

- Не знаю, зачем затеяли эту реформу, есть в стране проблемы поважнее. Пусть уж как сложились правила правописания, так и будут. Тем более, если насильно переучивать - получается плохо. Да и все равно никто, кроме языковедов, многих тонкостей и не знает. А новые правила только путаницу внесут.

Александр Русаков, старший научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН:

- Я считаю, что острой необходимости в этой реформе нет, но и страшного ничего нет. Частичное упрощение некоторых сложных моментов - это не так уж и плохо. Это скорее не реформа, а коррекция. В других странах подобные вещи постоянно делаются, в Великобритании, например. Это нормальная практика.

Гертруда Эйнтрей, профессор кафедры общего языкознания Санкт-Петербургского университета:

- Вообще, реформа нужна, но не в таком виде, как сейчас предлагают. Это предложение - непродуманное, противоречивое и сырое. А вообще унифицировать орфографию нужно, безусловно. Нужно создать компетентную комиссию, которая бы занялась этим вопросом, и издать, наконец, хороший орфографический словарь. А то сейчас непонятно, на что ориентироваться. В других странах это регулярно делается, вот, например, во Франции недавно создали логичную, продуманную систему орфографических правил. При этом исследовали историю развития языка с самого восемнадцатого века, со времен энциклопедистов, связали правила с этимологией слов. Это правильно: в правописании должно отражаться что-то разумное, исторические особенности, а не просто желание сделать удобнее и проще.

Дмитрий Вересов, писатель:

- Можно упростить язык до полного эсперанто, да только это ни к чему. Но некоторая унификация не помешает. В советское время были орфографические и орфоэпические справочники, и нормы, указанные в них, считались каноном. А сейчас издают много разных словарей, в них столько несовпадений, что не знаешь, что считать нормой. Не помешало бы навести порядок.

Влада Шубина, редактор телекомпании ОРТ:

- Судя по тому, что я слышала, ничего радикального в правилах менять не будут, просто отменят некоторые сложности. Действительно, почему надо писать "пол-Европы" и "пол-лимона" через дефис, а "полкомнаты" - слитно? Хотят ввести новое правило, чтобы все это писалось через дефис, так действительно будет проще. Вообще, язык ведь меняется, многие правила как бы сами собой отмирают, просто никто не помнит, как правильно. Давно ведь все говорят и пишут "двое женщин", "трое подружек" - это неправильно, собирательные числительные с существительными женского рода не употребляются. Однако это настолько распространенная ошибка, что уже стала вариантом нормы. Вообще, хотя и грустно, но приходится признать, что правильно говорить по-русски у нас умеет все меньше и меньше людей. Но некоторые филологи считают, что то, как люди говорят, - это и есть норма. И правила надо корректировать в соответствии с естественными изменениями в языке.

Вот такие вот мнения. Заметно, что лингвисты, даже при условии негативного отношения к подготовленному "Своду", признают необходимость или желательность реформы, а представители "общественности" либо с порога отвергают все предложения, как это делает писатель Кивинов, либо демонстрируют непонимание сути вопроса, что заметно в ответе В.Шубиной. Она просто не понимает разницы между орфографией и грамматикой, языковой нормой и отклонениями от нее в речевой практике. А вот в рассуждениях г-жи Эйнтрей есть очевидные лукавство и недобросовестность. Она называет предложенный проект сырым и неподготовленным, не говоря ничего конкретного о том, что именно в нем сыро, а также призывает создать компетентную комиссию, которая подготовила бы настоящий проект. Но почему же некомпетентны в этом вопросе профессор В.В.Лопатин, являющийся председателем Орфографической комиссии, которая работает в Институте русского языка им. академика В.В.Виноградова Российской Академии Наук, а также некоторые члены этой комиссии, как, скажем, академик А.А.Зализняк или профессор А.Д.Шмелев. Не называю других отнюдь не из сомнений в их компетентности. Просто, видимо, в подтексте слов г-жи Эйнтрей содержится намек на то, что комиссия должна быть сформирована из числа преподавателей и научных сотрудников Санкт-Петербургского университета? Сомневаюсь, что это даст положительный результат, и вот на чем основаны мои сомнения. В телевизионном репортаже об упоминавшейся уже конференции, прошедшей в Санкт-Петербургском университете, было дано слово и ректору университета г-же Вербицкой, рекламировавшей готовящийся коллективом под ее руководством словарь, в котором должен быть представлен лексический минимум для парламентариев и политических деятелей. Первоначально предполагалось, что этот словарь будет включать 200 слов. Но вот г-жа Вербицкая сказала, что предполагавшееся количество словарных статей выросло более чем вдвое, при этом выразилась она буквально следующим образом (я тут же и записал за ней эти слова, чтобы, не дай Бог, не ошибиться): "В 500 мы не уложились, тем более, что в 200". Вот так. В общем, чем более, тем более и более...

Без комментариев оставляю нелепые высказывания участников опроса о том, что якобы отсутствуют нормативные орфографические словари и другие лингвистические справочники.

Зато радует общественность учительская. В начале апреля в Москве по инициативе Комитета по образованию был проведен Педагогический марафон учебных предметов. Собрались на него не только московские учителя, были представители самых разных регионов страны, в том числе даже с Урала и из Сибири. Я принимал участие в его работе и видел, как заинтересованно слушали собравшиеся выступления В.В.Лопатина и члена Орфографической комиссии доктора филологических наук Н.А.Еськовой. Учителя, на плечи которых в случае принятия положительного решения по поводу "Свода", предложенного Комиссией, легла бы основная тяжесть работы по внедрению новых правил, не только не протестовали, но даже спрашивали, чем они могут помочь в этом деле. Видимо, причина здесь в том, что учителям-словесникам как никому видна необходимость унификации правил русской орфографии и пунктуации. Вот почему на этом "форуме", в отличие от петербургского, и восторжествовал голос разума, а при обсуждении этого сугубо специального вопроса царил компетентный подход.

Впрочем, пишу все это и думаю: "А какой теперь смысл во всех этих дебатах? Сказано же: не трогайте язык, пока он в стадии развития!"