Закон "О русском языке как государственном языке Российской Федерации" был принят в первом чтении 7 июня 2002 года. С момента внесения его в Государственную Думу (26.02.2001 г.) прошло почти полтора года. Общественность взбудоражена не столько фактом обсуждения Закона, сколько штрафными санкциями, которые он предусматривает за неправильное использование русского языка. Как отметила 2 июля после заседания Совета по русскому языку вице-премьер Валентина Матвиенко, данное положение демонстрирует готовность государства защищать государственный язык.

Своими впечатлениями от этого законопроекта и о состоянии русского языка с РЖ поделился директор Института лингвистики РГГУ, зав. кафедрой русского языка, профессор М.А.Кронгауз.

---

Русский Журнал: Как Вы полагаете, такой Закон нужен?

Максим Кронгауз: Вопрос, по-видимому, риторический. Если закон принимают, по крайней мере, в первом чтении, значит, он кому-то нужен. Другое дело, кому? Хотя об этом можно только догадываться, но, скорее всего, он нужен как раз тем депутатам, которые его предложили. Строго говоря, он не является законом. С содержательной точки зрения, это такое особое высказывание о русском языке, облаченное в форму закона. Частично он дублирует Конституцию и уже существующие законы, причем не всегда удачно. Так, если уже зафиксировано, что государственным языком Российской Федерации является русский, зачем снова объявлять, что русский имеет статус государственного? Если уже запрещена нецензурная брань в публичных местах, зачем нужен запрет мата при использовании русского языке как государственного? Тем более что сфера использования русского языка как государственного, несмотря на ряд определений, остается достаточно туманной. Большей же частью это декларации о защите и поддержке русского языка.

Закон этот вызван не юридическими, социальными или лингвистическими причинами, а, очевидным образом, политическими. В конце концов, это поиск национальной идеи, создание своего рода государственного культа языка, а культ обычно приносит культивируемому объекту не пользу, а вред.

Что же касается потребности в законе о языке или языках, то, как мне кажется, нужен новый закон о государственном языке, содержащий более четкое определение сфер его употребления. Таким образом, произошла определенная подмена. Вместо закона о государственном языке предлагается закон о русском как государственном. Представьте себе, что наряду с конституцией и законом о президенте существует закон о конкретном человеке как президенте и т.д.

РЖ: Что Вы можете сказать о самом тексте закона? Есть ли у Вас конкретные замечания?

МК: Текст закона, на мой взгляд, представляет собой смешение разных жанров и, говоря научным языком, коммуникативных установок. Во-первых, это не очень удачная попытка сформулировать сферу употребления государственного языка. Ни что такое употребление русского языка как государственного, ни что такое "официальная сфера" в тексте закона строго не определяется, а без этого можно интерпретировать сам закон как угодно. Если в одном месте говорится только об общепринятом деловом обороте, то дальше речь идет уже об образовании, культуре, науке и СМИ, то есть сфера регулирования весьма значительно расширяется.

Вторая составляющая закона - это различные декларации в поддержку русского языка. Государству или правительству вменяется осуществлять различные действия. Например, правительство осуществляет государственную поддержку иных мероприятий по защите русского языка. В ведении органов власти находится также сохранение самобытности и чистоты русского языка, повышение культуры русской речи. Я не юрист, и мне трудно понять юридическую ценность подобного рода формулировок, с обыденной же точки зрения, они выглядят довольно странно. Странным и неуместным в законе оказывается и сочетание подобных деклараций с совершенно конкретными рекомендациями и запретами.

Наконец, еще одной важным компонентом закона являются различные предписания и запреты, адресованные конкретным людям. Запреты касаются употребления нецензурных слов, сквернословия вообще, оскорблений с помощью языка, а также использования иностранных слов. Кроме некоторой невнятности формулировок, настораживает тот факт, что из текста закона не ясно, как будут наказываться соответствующие нарушения.

РЖ: Вы против любого регулирования языка? А как же норма, речевой этикет и прочее?

МК: Я не против регулирования языка вообще. Трудно быть против дождя или снега. Регулирование языка существует так же, как существуют погодные явления. Во времена Французской революции декретом Конвента были введены новые обращения. Современные западные языки (английский, немецкий и др.) достаточно активно регулируются общественными движениями и тенденциями: феминизмом, политической корректностью и под. Литературная норма есть продукт регулирования языка. Есть также языковое строительство и многое другое. Однако из всех видов языкового регулирования самым важным является саморегулирование. И в нормальной ситуации саморегулирование гораздо эффективнее любого внешнего вмешательства.

Более того, в определенной степени можно говорить о вреде законодательного воздействия на язык и создании своего рода языкового культа. Культ языка - это его консервирование и омертвление. Можно собрать десяток замечательных специалистов, которые определят литературную норму. Но, во-первых, наряду с нормативным литературным языком должны существовать другие варианты языка: просторечие, жаргоны и т.д. Во-вторых, норма должна меняться, в частности, из-за взаимодействия литературного языка с жаргонами, просторечием и даже другими языками. Сейчас русский язык изменяется очень быстро, а по мнению старшего поколения, чрезмерно быстро. Но это естественный процесс, связанный с теми изменениями, которые происходят с нашим миром, обществом, нашей ментальностью. Язык меняется, чтобы мы могли использовать его, говоря о нашем времени и о нашем мире, а не, скажем, о России девятнадцатого века.

РЖ: В связи с этим, как Вы оцениваете запрет на употребление иностранных слов при наличии русского аналога?

МК: Как очередное благое намерение, которое ничего, кроме вреда, принести не может. Прежде всего, очень спорным является наличие русского аналога. Как правило, при заимствовании почти всегда можно говорить о стилистическом или пусть небольшом смысловом сдвиге, так что полной аналогии практически не существует. Борьба с заимствованиями ведется внутри самого языка. Иностранное слово либо благополучно исчезает, либо осваивается и перестает восприниматься как иностранное. Таких заимствований в русском языке огромное количество, и никакого вреда от них нет. Более того, обойтись без них современный человек, говорящий по-русски просто не может.

В систему штрафных санкций или даже уголовной ответственности за нарушение стилистических норм или употребление иностранных слов поверить трудно, хотя в нашей жизни всякое бывало. Даже если такая система будет введена, скорее всего, работать она не будет.

А вот в сфере нецензурной, или матерной, лексики регулирование, по-видимому, необходимо. Употребление мата, с одной стороны, чрезвычайно распространено, с другой стороны, в определенных ситуациях табуировано. Поэтому запрет использования мата в СМИ, а также в официальной речи культурно оправдан. Однако такое регулирование едва ли требует столь "пышного" закона о русском языке, тем более что законодательный запрет нецензурной брани в публичных местах и так существует.

РЖ: А чем же заняты лингвисты, специалисты по русскому языку? Что они делают для сохранения чистоты русского языка, для его поддержки?

МК: А что делают физики для сохранения и поддержки нашего мира? Они его просто изучают. Русисты изучают и описывают русский язык, в том числе тенденции его развития. Исходя из этих описаний лингвисты вырабатывают языковую норму и рекомендуют ее всем говорящим по-русски. Но делают это не с помощью законов, а с помощью словарей и грамматик. На мой взгляд, эта деятельность более полезна, чем написание закона о языке или различных подзаконных актов, хотя она, наверное, менее заметна.

Законодательная фиксация нормы приведет к абсурдной ситуации. Язык естественным образом меняется, а норма нет, потому что она - закон. Приведу простой пример. В словарях русского языка долгое время в слове фольга ударение стояло на первом слоге, хотя мне неизвестен ни один человек, произносящий это слово таким образом. Наконец, нашелся лингвист, который в своем словаре поставил ударение на втором слоге. И это было нормальное разумное действие. В ситуации, когда норма является законом, а словари утверждаются правительством и органами власти, подобное действие становится подвигом, а следовательно, крайне маловероятно.

Еще раз повторю, что естественно, когда норма формулируется лингвистом на основе его наблюдений за развитием языка, и гораздо менее естественно, когда развитие языка жестко определяется некоей неизменной нормой, утвержденной законодательными актами.

РЖ: Почему русские люди разучились говорить по-русски?

МК: Это неправда. Точнее, это чрезвычайно распространенное заблуждение. Связано оно по крайней мере с двумя моментами.

Во-первых, в советское время публичная речь находилась под строгим контролем. Неграмотных людей было не меньше, чем сейчас, но их либо не допускали до публичных выступлений, либо подсовывали бумажку с текстом. Просто неграмотность, которая всегда была в нашем обществе, стала публичной. Если вы проанализируете речь наших политиков, то увидите, что крайне болезненным для них был период перехода от чтения речей к публичной импровизации. Но этот период прошел, и сейчас политики говорят совершенно естественно. Среди них есть грамотные и не очень, но в целом сегодняшний политик говорит намного увереннее и лучше своих недавних предшественников.

Во-вторых, как я уже говорил, современный русский язык очень быстро меняется. Эти изменения воспринимаются старшими поколениями как разрушение языка, тем более что новая норма еще не сложилась. Тем не менее утверждать, что молодые люди разучились говорить по-русски, нельзя. Просто они это делают иначе.

Беседу вел Андрей Володин

• Эдуард Безносов. "Буквы разные писать... учат в школе"