Слово "университет" по-прежнему обладает той же магической силой, что и пять-шесть веков назад. Спросите у любого первокурсника, чего он ждет от студенческой жизни, и он тут же затараторит про вхождение в научное сообщество, избранность, особый круг общения... Вот уж воистину - неразрывная связь истории и общественного сознания. Как, спрашивается, у современного подростка сформировалась мечта о Universitas magistrorum et scolarium - о средневековых корпорациях тех учителей и учеников, которые были неразлучны в труде и быту? Нынешние словари определяют "университет" далеко не как общежитие (с значении "совместная жизнь") магистров и учеников, ныне все гораздо менее поэтично: университет - это или попросту высшее учебно-научное заведение с различными гуманитарными и естественно-математическими отделениями (факультетами), или такое же заведение, но ведущее подготовку специалистов по совокупности дисциплин, составляющих научного знания. Ни тебе корпоративности, ни единения духа, ни общности идей. Как, впрочем, нет уже никаких тривиумов (trivium, грамматика-риторика-диалектика) с квадривиумами (quadrivium, арифметика-геометрия-астрономия-музыка). Как говаривал известный персонаж: "Употребляйте с пользой время / Учиться надо по системе. / Сперва хочу вам в долг вменить / На курсы логики ходить. / Ваш ум, нетронутый доныне, / На них приучат к дисциплине, / Чтоб взял он направленья ось, / Не разбредаясь вкривь и вкось". Первая часть этого завета действенна и поныне, вторая же навряд ли актуальна, слишком изменились и сами университеты, и требования к образованию. И сейчас уже не столько ученики, сколько сами университеты ищут "направленья ось".

Как каждый живой организм, университет проходит стадии рождения-младенчества, зрелости и умирания. История помнит самые разные способы зарождения университетов. Например, в достаточно крупный город, обычно стоящий на каком-либо торговом пути, приезжали те, кто мог дать знания, и те, кто хотел бы их получить. Так лекции под открытым небом в Париже через век трансформировались в один из известнейших в мире университетов - в Сорбонну. Кембридж и Падуя обзавелись своими университетами благодаря стихийным переездам профессоров и студентов из более старых университетов. Не обошлось дело и без вмешательства власть предержащих и сильных мира сего. Так, римский университет Ла Сапьенца (La Sapienza) был основан по приказу папы Бонифация VIII, многие американские университеты (в первую очередь Стенфорд, Гарвард, Йель) обязаны существованием своим благотворителям, имена которых они носят, а старейшие российские университеты (Московский, Санкт-Петербургский, Казанский) - специальным указам императоров. И если раньше существовал изоморфизм в отношении "город-университет", то сейчас в одной только Москве университетов - ... в общем, под сотню, но своим возникновением обязаны они не меценатам, не профессорам и не президентам, а языковой возможности переименования: жил-был пединститут, раз - и он уже университет, а еще лучше академия.

А еще университеты дряхлеют и умирают. О таком центре европейской мысли, как кенигсбергская "Альбертина", сейчас напоминают разве что мраморная глыба, констатирующая факт существования университета на протяжении четырех веков, фотографии выпускников в мантиях да могила Канта. Карлов университет, некогда сотрясавший Европу проповедями Яна Гуса, не смог пережить сначала репрессий 1939 года, а затем навязанной советской идеологии, с которой он и поныне борется всеми силами, так что на научные исследования их уже не остается. А старейший университет Европы, мать всех alma mater, - Болонский не спасает даже то, что в нем преподает Умберто Эко.

Ознакомление с официальными сайтами различных университетов позволяет выявить интересную закономерность: чем больше там исторических справок и воспоминаний о былых заслугах, тем меньше сведений о современных научных разработках. Так что "старейший", "известнейший" и пр. в применении к университетам - далеко не всегда показатель их адекватности современным запросам в образовании.

Фактор прагматичности становится ведущим в выборе как специальности, так и того места, где ее могут дать. Безусловно, утилитарное использование полученного знания было всегда. Одной из важнейших функций университета было и остается выполнение социального запроса на специалистов определенного рода, которые могли бы обеспечивать потребности общества. Студенты, заканчивавшие юридический факультет Болоньи или медицинский факультет Абердина, получали не просто навыки ремесла, но и уважаемую профессию. То есть одной из важнейших социальных функций университетов всегда было изменение социального статуса человека. В достаточной степени автономные образования, университеты представляли собой альтернативную систему иерархии, основой которой были прежде всего личные интеллектуальные достижения, а не знатность происхождения и не благосостояние. Тут вроде бы и начать сетовать на царящие у нас ныне непотизм, репетиторство и прочие "целевые" вклады. Да вот французский журнал Capital пишет, что четверть студентов HEC (Высшая школа коммерции), треть в Paris IX (Университет Дофина), половина в l'Agro (Высшая национальная агротехническая школа) и 40 % в Central Paris (Высшая инженерная школа) составляют дети преподавателей, коих всего 5% в активном населении страны. А те, кто получает высокие посты в корпорациях и правительстве, обычно выпускники трех французских высших школ - Polythechnique (Высшая политехническая школа), HEC и ENA (Высшая школа управления). Кстати, В.Жискар Д'Эстен, Ж.Ширак, Л.Жоспен - выпускники ENA.

Но ведь были же и те, кто получил степень по риторике или грамматике, но не стал ни профессором, ни известным общественным деятелем. Значит, были люди, нуждавшиеся в самих знаниях, а не в их утилитарном применении. Те, для кого слова "Пергаменты не утоляют жажды. / Ключ мудрости не на страницах книг" оставались лишь словами. И университет, как истинный социальный институт, выполнял то, что сейчас бы мы назвали общественным заказом.

Университетское образование во многом служило и служит ориентиром в жизни, целью, которую надо достичь. Это то время в жизни людей, которое позволяет им совершенно особым образом структурировать свое самосознание. Одна из важнейших потребностей человека - причислить себя к немногочисленной группе, которая значительно и по многим параметрам отличалась бы ото всех других, что дает приятное ощущение собственной инакости. Эта самость-отличность и поныне влечет человек в alma mater.

Другое дело, что мало кому сейчас придет в голову искать Мастера, попросить его "принять во мне участье. / Для знанья не щадя души, / Я к вам приехал из глуши. / Меня упрашивала мать / Так далеко не уезжать, / Но я мечтал о вашей школе". Поиски достойного собеседника, который сумеет оценить твои мысли, давно уже канули в Лету, и студенты мигрируют из страны в страну, из университета в университет отнюдь не для встречи с Учителем. В жизни университета наличие таких мастеров всегда связано со стадией их расцвета: для Казанского университета таким мастером был Н.И.Лобачевский, для Падуанского - Г.Галилей, для Чикагского - Ч.Мерриэм и Г.Лассуэлл. Кому-то и сейчас еще выпадает счастье найти своего Учителя, но университеты свою животворящую силу подрастеряли, а точнее - растворили качество в количестве. В Кембридже, например, количество студентов за 60 лет (1850 по 1910) выросло в 2,5 раза. Закономерное следствие такого бурного роста - изменение кадрового состава, и не только количественное. Где найти столько мастеров, чтобы обеспечить "непергаментное" знание для 16,5 тысяч студентов Оксфорда или 34 тысяч Университета Гумбольдта в Берлине.

В истории практически каждого университета было время, когда он был "центром культурной жизни". Как это было с Падуей в XIV-XVII веках, c Оксфордом в XVII, с Сорбонной в XVIII. Отчего городок с населением в несколько тысяч жителей вдруг начинал определять духовную и идеологическую жизнь того региона, в котором он был расположен, или всей страны в целом? Возможно, это происходило благодаря огромной плотности думающих людей на квадратный километр. В университетах учили прежде всего думать, учили тому, что истина рождается в споре. Именно поэтому основной экзаменационной формой в средневековье были диспуты, а не тест на точность воспроизведения полученного знания. Однако такой вариант получения образования возможен только при камерности группы "профессор-студенты".

Одна из важнейших "обязанностей" университетов, если судить по истории, - формирование общественного мнения. Вспомнить тех же Герцена с Огаревым, все религиозные и политические дебаты в Оксфорде и Кембридже или студенческие волнения 1968 года. В настоящее время функции формирования общественных процессов переходят в иные институты общества. Университеты сейчас не то что не готовы формировать общественное мнение, они не берутся его даже прогнозировать. Они теперь не "искра, из которой разгорается пламя", а этакие центры регистрации общественных циклонов. Так, в Сорбонне недавно состоялся круглый стол, на котором обсуждалась тема "Мир до и после 11 сентября".

Университетские ученые исключены из госуправления, что порождает у них иллюзию независимости и непредвзятости в суждениях, но в то же время лишает их важнейшей инсайдерской информации, необходимой для прогнозирования. Но как то ни парадоксально, сами университеты все больше включаются в государственную систему. Трудно быть независимым от того, кто тебя финансирует. В списке спонсоров Оксфордского университета числятся Министерство здравоохранения, Британский национальный космический центр, Департамент развития международных связей и множество других не менее государственных организаций. Так что говорить о том, что сейчас университеты имеют хоть какое-то политическое значение, не приходится. Скорее, за ними закрепляется функция рефлексии общественных процессов.

Впрочем, университеты и сами берут на себя определенные социальные обязательства, которые называют миссией. Так, американские университеты трактуют свою социальность весьма широко и прагматично. Обычно они выбирают одним из основных принципов своей работы общественную полезность и активно работают с местными сообществами. На первый взгляд, может показаться, что это лишь дань ныне модным public relations и единственная цель любой общественной работы заключается только в создании привлекательного образа университета. Безусловно, этот мотив стоит не на последнем месте. Однако стоит помнить, что работа с местным сообществом имеет в Америке исторические корни. Чикагский университет, например, еще в 50-е годы инициировал и спонсировал перестройку прилегающего к его территории района Гайд-парк. А сейчас работа с сообществом - это один из способов воплощения концепции "общественной ангажированности", широко обсуждаемой в американской университетской среде. "Общественная ангажированность" - именно таким резким для русского уха и русской ментальности словосочетанием описывают в США "новую эру двустороннего партнерства между институтами высшего образования и обществом, которому они служат".

Общественная ангажированность стала в США государственной образовательной идеологией. Создан специальный комитет, работающий над проектами изменения налоговой и законодательной базы, которые помогли бы университетам создавать технологическую инфраструктуру, способную удовлетворить увеличившиеся запросы общества.

Интенсивность ангажированности и разнообразие общественных работ у всех, конечно, разная. Но лидерует и в этой области, конечно же, Гарвард - в нем даже создан специальный фонд по работе с местным сообществом. Студенты Гарварда организуют еженедельные раздачи супа бездомным. Старшекурсники медицинского факультета оказывают помощь детям, больным СПИДом, проводят консультации в больницах и школах. Проект HEALTH Girls Fitness and Nutrition Program помогает городским девушкам с помощью здорового питания и физкультуры избавиться от ожирения. Практические занятия по избавлению от ожирения студенты Гарварда подкрепляют теоретическими занятиями с населением: в рамках программы "Community Action Research Project" в Летней школе Гарварда студенты убеждают сограждан изменить нездоровый образ жизни на здоровый. Юридическая школа Гарварда - крупнейший негосударственный поставщик юридических услуг во всем Бостоне.

Европейские университеты стремятся ограничить свои функции образованием и научными исследованиями. Так, Кембридж стремится "использовать максимальное количество ресурсов для успешного обучения студентов". А все культурные мероприятия, проводимые университетом, направлены на то, чтобы "расширить опыт студентов посредством высоких искусств". Оксфорд, например, о своей миссии предпочитает не распространяться, а просто публикует на официальных сайтах годовые финансовые отчеты. Сухие бухгалтерские сводки, без всякой патетики. И всем ясно, что деньги ушли на подготовку квалифицированных специалистов, на борьбу с диабетом и на исследование интеллектуальных возможностей птичек. Сорбонна видит свою задачу прежде всего в выработке стратегических идей и реализует в одном из департаментов Франции программу под общим названием "Образование третьего тысячелетия". Американские университеты стремятся "агрессивно и творчески использовать свои интеллектуальные ресурсы, чтобы улучшать жизнь людей и укреплять "ткань" общества". Казанский университет считает своей миссией не только "сохранение своего кадрового и интеллектуального потенциала", но и народов Поволжья, прежде всего, конечно, Татарстана, реализуя множество программ, связанных с фольклором народов Поволжского региона и с сохранением татарского языка. МГУ и СпбГУ на такие мелочи, как миссии, не размениваются.

Но вот что отличает современные университеты от средневековых предков и в то же время роднит их между собой - так это нацеленность на привлечение студентов-иностранцев. Так, Оксфорд с гордостью отмечает, что около четверти его студентов - иностранцы. Университет Гумбольдта с не меньшей гордостью заявляет об 11%. Во Франции с 80-х годов действует программа обмена студентами СОКРАТ/ЭРАЗМУС. Считается, что обмен студентами позволяет решать целый комплекс задач. Во-первых, иностранные студенты - будущая интеллектуальная, экономическая, политическая элита своих стран - воспринимают французские культурные и политические ценности. Во-вторых, программа позволяет формировать реципрокные отношения между странами. В-третьих, она может способствовать предупреждению и регулированию межнациональных конфликтов. Понятно, что мотив "привить свои культурные и политические ценности", доминирующий и в то же время определяющий основную функцию национального университета в современном мире, - это стремление транслировать определенную ценностную модель за пределы страны, этакий "экспорт культуры".