Учителя служат у нас символами обделенности, несправедливого страдания и нищенского существования. Служат, как я не раз убеждалась, с несомненным удовольствием - не все, конечно, но весьма многие. Быть воплощением "духовности", поруганной, видите ли, "в атмосфере нашего времени", - этически и психологически очень выигрышная позиция.

Если сидящий за партами молодняк не слишком жаждет проникаться на уроках литературы моралистической проповедью учителя, тот имеет возможность сокрушенно-гордо заявить: "Тут дело в атмосфере нашего времени. Русскую классическую литературу отличает нравственный максимализм, ожоговая реакция на чужую боль, стремление туда, "где грязь, и мрак, и нищета". Но в наше время все это нередко воспринимается как нечто несвоевременное и чужеродное". Это слова педагога-словесника с пятидесятилетним стажем Льва Айзермана из его прошлогодней знаменской статьи "Похмелье. Из записок учителя" ("Знамя", 2002, # 2).

В свежей статье "Зачем я сегодня иду на урок литературы" ("Знамя", 2003, #5) педагог обильно цитирует отрывки из сочинений своих учеников, которые, оказывается, тоже удручены и сокрушены "атмосферой нашего времени". Вот, пожалуйста:

"Сейчас, как никогда, мы столкнулись с разобщением людей". "Сегодня никому нет дела до другого, каждый заинтересован в своих личных интересах, наверное, потому вокруг столько горя и нищеты, что человек старается выжить сам". "Миллионы людей в наше время живут в погоне за своей личной мечтой, они не замечают ничего вокруг, живут в своем собственном мире, их не волнует судьба народа, потому в наше время так много несчастных людей, которым некому протянуть руку помощи". "В наше время человек переживает плохое наедине с самим собой".

Педагогу во всем этом видятся "порывы юных лет" и "правда жизни". А мне, откровенно говоря, слышится только и исключительно голос педагога. Это он так думает. Доказательством служат его статьи.

Учителя литературы у нас традиционно первенствуют по "духовности" ("литература, мол, не просто так, а ду-у-ушу воспитывает", как совершенно точно и смешно припечатала Мария Порядина) , а "в атмосфере нашего времени" первенствуют и по обработке молодняка своими комплексами и страхами: сегодня, мол, у нас как никогда раньше имеет место быть бездуховный кошмар, распад социальных связей и прочие ужасы.

В советские времена людям запрещено было испытывать какие бы то ни было страхи вслух и открыто. Вот хотя бы: всеобщий, истерический, целенаправленно подогреваемый властями страх перед третьей мировой войной в официальном порядке должен был выражаться в оглушительных криках: "Нас не запугать!", "Дадим отпор!", "Руки прочь!", "Встанем как один!". А на самом деле, маясь в вечных очередях, люди должны были приговаривать - и приговаривали: "Это ничего... лишь бы не было войны". Но пережитое, преодоленное, оставшееся позади уже не пугает, поэтому возникает иллюзия, что не так уж все завершившееся было тяжело и страшно. Даже советская власть. Сегодняшний день страшен всегда. Просто потому, что мы переживаем его здесь и сейчас, а жизнь тяжела и страшна как таковая.

"Как для человечества в целом, так и для одиночки жизнь труднопереносима", - Зигмунд Фрейд не уставал напоминать эту прозрачнейшую истину, известную каждому.

В нашем "сегодня" мы задним числом найдем очень много хорошего, о чем вспомним с умилением, успокоением и гордостью преодоления. Но пока современность не стала воспоминанием, а остается раскаленной современностью, нам страшно. Иначе не бывает. Учителя тех, советских времен год за годом твердили детям "Хорошо!", не имея возможности сказать ничего иного. В "атмосфере нашего времени", когда стало можно, они закричали "Плохо!". Психологическая подоплека вполне понятна, но, боюсь, непростительна. Все-таки взрослым, закаленным людям не следовало бы наивно, инфантильно, безрассудно выплескивать свои иллюзии и страхи на несчастных учеников, которым от учителя некуда деться. Они, конечно, не спешат верить и проникаться "духовностью" словесников старшего поколения, но вынуждены повторять у доски и в сочинениях катастрофические формулы, по произволу педагога подкрепляемые авторитетом классиков. "И все это - в стране Толстого, Чехова, Достоевского, Блока, Ахматовой!" - пожалуйста, тот же Лев Айзерман ("Знамя", 2002, # 2).

В свою "ду-у-ушу" ученики школьную литературу не пускают. Она повисла на выпускном и вступительном сочинении и на егэшных тестах.

В августе прошлого года группа преподавателей литературы двадцати университетов и педагогических институтов выступила в "Литературной газете" (# 33, 14-21 августа 2002 года) с Обращением "К общественности России".

"Остановить процесс вытеснения литературы из школы надо безотлагательно. <...> Надо восстановить в качестве обязательного экзамена в любой вуз экзамен по русскому языку и литературе в форме сочинения, - говорилось в Обращении. - Мы уверены, что восстановление роли учебного предмета "Литература" как главного инструмента формирования духовного мира растущей личности должно стать стержневой, стратегической линией воспитательной парадигмы школьного образования".

Обращение, предполагавшее широкую дискуссию о важности школьной литературы вообще и сочинения в частности, прозвучало в крайне неудачное время, когда вступительные экзамены уже закончились, поэтому отклика не имело. Наверное, жаль, что не имело. А может, и не жаль: Обращение было выдержано в откровенно паническом тоне - "крах культуры, гибель нравственности, катастрофа национальной идентичности", так что от дискуссии следовало ожидать только дополнительных порций восклицательных знаков после слов "крах" и "катастрофа". Но Обращение подписали многие авторитетные филологи, которые, следовательно, поддерживают мысль, что школьная литература - инструмент формирования духовного мира растущей личности и стратегическая линия воспитательной парадигмы школьного образования.

Так что совершенно напрасно Геннадий Красухин обвиняет своего оппонента Марию Порядину в том, что она не понимает, а ее университетские преподаватели ей не объяснили, зачем существует литература в школе: "...Превращает М.Порядина книгу в некий спортивный снаряд, типа гимнастического коня, лишний раз демонстрируя, что не понимает (или понимает превратно), чему должна учить детей литература в школе". Университетские преподаватели именно что объясняли ей, как и школьные преподаватели настойчиво объясняли, что литература - "инструмент формирования"... Инструмент, снаряд. Никто из них не согласится с Геннадием Красухиным, что у литературы в школе единственная функция - воспитывать "читателя книги" неспешным чтением на уроке.

Собственно, эту идею Красухина можно было бы и поддержать, если бы не роковые уточнения, что на выходе из школы ученик обязан показать, "насколько хорошо он понимает, оценивает и раскрывает уникальность данного произведения, насколько глубоко постигает реализованный в нем замысел писателя" и т.д. Все это в сущности означает одно: насколько он согласен с суждениями Геннадия Красухина о данном тексте.

Школьная литература в огромной степени виновата в отбивании у детей - как скалкой по пальцам - желания читать, а классику - в особенности.

Если не вовсе выгнать литературу из класса, то сделать паузу - в этом надежда на возвращение детей к чтению.

А к ироническому и серьезному одновременно предложению Александра Агеева строжайше запретить школьникам читать романы и стихи я бы сделала дополнение. Вместо "Литературы" следует ввести в школе уроки "Телевидение", категорически обязать учеников просматривать энное количество сериалов, неукоснительно представлять на проверку "дневники просмотра", отвечать у доски на вопросы "Чем взволновал меня образ Хуаниты?", "Какие чувства пробудил во мне образ Хуана?", и, разумеется, регулярно сооружать сочинения на тему "Воплощение авторского замысла в образах Хуана и Хуаниты", "Раскрытие нравственной проблематики сериала в образах Хуаниты и Хуана".

- Почему ты не посмотрел сто пятидесятую серию?

- Да я смотрел... я правда смотрел...

- Признавайся, опять Достоевского читал?

Да ведь и в самом деле читают. От школы подальше - читают.

"Лестница к старухе была близко, сейчас из ворот направо". Не почтенные же школьные учителя или вузовские филологи присобачили маленькую дощечку с кривой надписью "К старухе сюда" на дверь подъезда ("сейчас из ворот направо") дома # 15 по Средней Подъяческой...