Как первой строкой своего короткого ответа, так и текстом в целом автор заметки "Что написано топором" показывает, что предмету, практику преподавания которого он берется обсуждать, он учился (или его учили) плохо: "бичевания в чей-то адрес" - этого не выдержит самый невзыскательный вкус, а такие красоты, как "слог накаляется гражданственно-патриотическим гневом", вызывают у не столь искушенного в риторике читателя чувство собственной неполноценности. Но цветы красноречия - не самая главная и не самая интересная часть работы известного журналиста: мы, в свою очередь, чрезвычайно удивляемся его недоумениям и недоумеваем по поводу того, что ему показалось в письме его оппонентов удивительным.

Представьте себе, что у вас решили - на основании какого-то административного распоряжения - сжечь дом. Что вы будете делать в этих обстоятельствах? Обсуждать с поджигателем удобство или неудобство помещения и добросовестно строить план, в какой именно комнате устроить пожар? Филологи и преподаватели литературы, обратившиеся к А.В.Шишлову со своим посланием, поступили самым естественным и человеческим образом, попытавшись ухватиться за ту соломинку, которая еще осталась в пределах досягаемости, и отложив предметное обсуждение особенностей программы на потом, до более подходящего момента; они чувствуют, что в результате предложенных преобразований уничтожаются ценности, с которыми связана их жизнь, причем даже не это главное; те ценности, защитниками которых - может быть, неискусными и слабыми - их сделала судьба, имеют объективный характер и нисколько не связаны с их личным пристрастием и произволом. Их реакция - с которой мы и сами во многих деталях не согласны - вполне естественна, по-человечески понятна и заслуживает всяческого одобрения. Она показывает только то, что в стране еще осталось какое-то количество людей, способных интересоваться общими проблемами, а не только своим банковским счетом (которому - вопреки инсинуациям Пинского - реформы никак не угрожают, и это нетрудно доказать).

Ведь автор ответа прекрасно осведомлен о том, что он и его друзья - поджигатели, а не ремонтники. И что речь в общении с ними может идти о том, как отодвинуть руку с факелом от уже разлитого горючего, а вовсе не о том, чем именно старое жилище неудобно и в какой перепланировке оно нуждается.

Осталось только выявить фон и смысл двух содержательных реплик автора. Поскольку они сравнительно невелики по объему, мы процитируем их почти полностью. "Что, однако, стоит за всей этой стилистикой - помимо банального стремления каждого из учебно-предметных лобби "дайте нам больше часов" - непонятно".

Если автор этих слов знает сверх- и непредметные формы работы, то, конечно, нужно их изложить и проектировать совершенно другую школу, для которой нужно расчищать пространство; тогда, однако же, ЕГЭ и прочие механизмы, которые он берет под защиту, не могут не оказаться совершенно бесполезными: они оперируют в рамках той же "предметной" логики. В противном случае придется убрать вопросительный знак, поставленный им рядом со словом "фарисейство": тогда журналист выступает агентом одного из предметных лобби в его борьбе с другими и сама формулировка отдает лукавством. Но из нее - как и из всего ответа - можно сделать еще один вывод: известный образовательный журналист просто не готов к обсуждению учебно-воспитательных свойств отдельных предметов, не говоря уже об их системах, и потому от профессиональных дискуссий в этой сфере ему было бы разумнее воздержаться. Мы рекомендовали бы заинтересованному читателю сайт общественного проекта "СОС - Спасем российскую школу!", где собраны наиболее значимые точки зрения на все непростые и содержательные вопросы развития школы в России и представлена позиция тех, кто стремится сделать российскую школу лучшей в мире.

Приведем, наконец, заключительную реплику ответа: "Вероятно, правду можно вычитать лишь в одном тезисе, где литераторы - невольно или вольно? - проговорились. "Реформирование литературного образования в школе не только не нужно, но вредно". Вот он, хоть один честный тезис! Надо все оставить, как есть. Удивительно, но почему-то все критики реформаторов, хоть с правого фланга, хоть с левого, хоть зеленые, белые или красные и т.п. - все сходятся в одном. "Надо все оставить как есть", - вот она, главная максима контрреформы. Интересно, правда?"

На это лучше всего возразить словами одного из талантливейших русских философов и политиков, автора знаменитого Манифеста 19 февраля 1861 года, раз и навсегда запечатлевшего характерные черты незрелых реформаторов: "Разве одно нашествие иноплеменников со штыками и пушками угрожает тому, что признается народом за необходимое и святое? Бывают беды и от других причин. Вспомните слепую любовь к новизне, тупое презрение к обычаю и привычке, самоуверенность полупросвещения, всецело верующего в безошибочность последней вычитанной теории, наконец, невинных, благонамеренных поборников самодержавных притязаний рассудка на исправление жизни. А чего не выдумает рассудок!.. Бедная земля! Какой бесконечный ряд операций и опытов готовится для нее впереди, сколько ломки, противоречий, сколько ударов по самым чувствительным жилам, сколько даром погубленного труда, сколько напрасного насилия! Что же предохранит ее от всех этих бед, едва ли чем уступающих нашествию 20 языков или московской волоките, если не отпор, вполне разумный, хотя и бессознательный, именно того сословия, которое, обладая безошибочностью духовного инстинкта, хранит в себе цельность народной стихии?

Но этого-то именно и не вмещает школа: здесь-то и обрывается ее книжная мудрость. Разумность, не облеченная в затверженные формы логического сознания, для нее не существует; устойчивость факта, право жизни перед истязующим ее рассудком, кажется ей оскорблением величества науки и раздражительных ее служителей. Особенность этого школьного воззрения на отношение живого быта к отвлеченной мысли, противопоставляющей существующему факту отвлеченную возможность, никогда еще не выражалась так ясно... Это уважение к существующему и неуличенному в противозаконности факту заключает в себе самую существенную и драгоценную гарантию прочности прав, как личных, так и общественных, и крепости народного быта".

Но эта реплика была направлена против С.М.Соловьева, человека с безусловными достоинствами и заслугами. B нашем же случае истязующий жизнь рассудок почему-то коснеет и медлит ясно и очевидно показать, чем предлагаемая им новизна лучше отжившей и немодной старины. И нам "правда, интересно" было бы выслушать аргументы в этом роде, которые продемонстрировали бы по крайней мере общий очерк и замысел проекта как эффективной системы, способной решать задачи, недоступные для нынешней школы (от которой мы сами никакого восторга не испытываем). Этой надеждой мы и завершим свои беглые заметки.