Кандид - Леониду, из Копенгагена

Я предчувствую, Леонид, твою усмешку по поводу желания обзавестись доской для сыра. Ибо настоящая доска для сыра предназначается, строго говоря, для сервировки разных сортов сыра - разумеется, в качестве десерта. А ты отлично знаешь, что в родном городе я ем один единственный сорт сыра и вовсе не на десерт, а на завтрак, с утренним кофе.

Конечно же, на моей удобной, ибо легко моющейся, доске я сыр режу, а вовсе не сервирую. Впрочем, когда приходят гости, я достаю другую доску для сыра, мою любимую. Она неотличима от подлинного "сакса", поскольку украшена классическим орнаментом "Zwiebelmuster", хотя это всего лишь богемская имитация.

"Не лишился ли Кандид остатков рассудка от столь новых впечатлений бытия?" - подумаешь ты, прочитав эти строки. И в самом деле - неужто такая необязательная малость, как доска для сыра, может быть предметом желаний? Вот тут и зарыта собака.

Некий мудрец сказал, что важнее всего - не исполнять желания, а иметь желания. И вправду: в родном городе, в суете и спешке, неизбежно сопровождающих возделывание моего сада, я утрачиваю желания. С безусловностью мне хочется одного - чтобы меня оставили в покое. Или, чтобы быть уж и вовсе точным, я хотел бы сам себя оставить в покое. Увы мне!..

Но в Дании... Мне хотелось всего - цветов (их тут выставляют на улицу перед цветочными магазинами, так что невольно обращаешь на них внимание), музыки, запаха скошенного сена (газоны около "моего" дома косили непрерывно), блинчиков и не только их... - но остановлюсь.

Ты знаешь, что по натуре я не коллекционер. У меня много старых и старинных вещиц, и я ими с радостью пользуюсь. На потемневшем серебряном блюдечке у меня лежат скрепки, а запонки и булавки для галстуков я храню на не менее старинной фарфоровой тарелочке фабрики Розенталя. Обычные булавки я держу в медной коробочке диаметром с пятак, с крышкой лиловой эмали (говорят, красавицы былых времен там держали румяна). Но я отнюдь не испытываю желания заполучить еще какого-нибудь Розенталя - в общем, я не собиратель. Однако же я люблю потрогать разные любопытные и по большей части ненужные в повседневной жизни вещи - всякие приборы с медными ободками и винтиками, позеленевшие от старости ступки и половники, потемневшие деревянные ложки, а какое-нибудь неподъемное блюдо английского фаянса с темными штришками - "шрамами" от того, что на нем резали птицу, вызывает у меня прямо-таки нежность...

В большом городе обычно есть место, где все эти радости можно созерцать разом и бесплатно - и это вовсе не музей, как могут подумать некоторые почтенные граждане. Это "блошиный рынок".

В отличие от лавок "антиков", где хозяин все-таки ждет, что вы что-то приобретете, и потому стремится всячески выяснить, что именно вы ищете, продавцы на "блошином рынке" понимают, что вы забрели туда случайно или "как бы" случайно.

Поэтому вы свободно роетесь во всем, что выставлено на продажу, задаете вопросы, трогаете, рассматриваете, примериваете к руке, если это, скажем, ложка или кружка, - в общем, ведете себя совершенно раскованно.

В Копенгагене истинный блошиный рынок, где продается действительно все, что угодно, бывает по субботам. Я посетил его трижды и с немалой пользой, не говоря уже об удовольствии. Рынок этот находится в центре города под открытым небом, на площади, обсаженной деревьями, то есть как бы посреди большого сквера. Товар расставлен на столах, вещи покрупнее иногда разложены на земле. Где-то в стороне - небольшие фургоны владельцев. Покупателей немного, так что никакой толкучки и суеты, все очень степенно, достойно, немногословно.

Товар самый разный. Ассортимент некоторых торговцев не отличается от того, что можно найти в сувенирных магазинах - преимущественно это изделия из знаменитого датского фарфора. Немало подделок - например, я понял, что ножницы для снятия нагара со свечей (интересно, видел ли ты их когда-нибудь?), равно как и колпачки для тушения свечей - явно изготавливаются в массовом порядке с расчетом на простодушие туристов.

Я же повел себя как завсегдатай - рылся преимущественно в разных "железках", то есть там, где менее искушенные господа не стали бы пачкать руки (в совершенно буквальном смысле).

Я был вознагражден в первый же раз. Вернее сказать, мне повезло. Потому что именно эта вещица мне была очень нужна, хотя за всю жизнь я никогда ее не видел в продаже. Только на картинке, в витрине - и - а теперь либо засмейся, либо удивись - у себя дома. Нет, это еще не доска для сыра, о ней в своем месте. Это почтовые весы.

Мои весы достались мне по наследству: при цене деления пять грамм на кухне они употреблялись для взвешивания малых количеств продуктов - например, приправ. Не зная подлинного назначения этих весов - при предельной простоте конструкции она была удивительно изящной, - я нежно любил их за ажурный силуэт и теплое поблескивание несколько потемневшей латуни.

Спустя много лет я обнаружил, что в оценке точно таких весов как изысканного элемента декора я не одинок - это было подтверждено изображением какого-то стильного интерьера в известном французском журнале "Art et decoration". А вскорости я увидел их опять - на этот раз они украшали витрину городской почты в Будапеште. И тут я понял, что это весы для взвешивания почтовых конвертов.

Незадолго до отъезда в Данию мы рассматривали мои любимые весы с одним моим другом, которому было бы весьма кстати иметь подобное устройство для некоторых практических нужд. Мог ли я думать, что увижу нечто подобное не на картинке, а в жизни!

Весы, весьма похожие на мои, ютились на столе, заваленном разным металлическим хламом. Запрошенная за них цена была смехотворно мала - на эти деньги можно было купить разве что две чашки кофе. Обрадованный торговец стал объяснять мне, что если вот так-то и так-то повернуть рычажок, то будет работать еще и вторая шкала, особо точная, поэтому она сделана в виде эмалевой накладки на меди - но я попросил лишь завернуть мне эту драгоценность, оставив детали на потом.

Наверное, я был похож на собаку, которая спешит унести кость, пока ее не отняли... Еще бы! Я предвкушал, как уже дома я их буду разворачивать, даже не отчистив от грязи, как ахнет мой друг...

Вдохновленный этой удачей, я побывал на "блошином рынке" еще дважды и ни разу не ушел с пустыми руками. Я не ленился рыться в ящиках, более напоминающих свалку вещей, которые хозяева решили выбросить после ремонта или переезда. Надпись от руки гласила, что купи я любые три вещицы, там найденные, они стоили бы мне чуть больше одной чашки кофе. То есть по датским меркам мне их великодушно дарили. Что ж, я не отказался.

Второй раз закинул я невод - и нашел отличную толстую кружку шоколадного цвета из английского города Стаффорда, знаменитого своей керамикой. К ней я добавил два добротных ножа - пилу для хлеба и большой нож для прочих надобностей. Конечно же, с деревянными ручками.

В третий раз я заглянул на рынок, убеждая себя, что намереваюсь лишь пообедать поблизости (где именно - я, может быть, еще расскажу) - и тут увидел в точности такую же доску для сыра, какой пользовался "у себя" в Копенгагене. Это был всего лишь довольно увесистый диск размером в десертную тарелку из какого-то светлого камня, на вид напоминающего серый мрамор.

Уплатив за него стоимость половины чашки кофе и добавив к этому подарку судьбы еще маленький удобный ножичек и весьма необычное расписное кашпо, я окончательно перестал понимать, почему в моем родном городе за нож из такой же золингеновской стали (притом с пластмассовой ручкой, фу!) я должен платить совершенно баснословные деньги.

Впрочем, еще более я недоумеваю по поводу того, что в моем городе так много рынков (которые на деле и не рынки вовсе, а просто дурно устроенные магазины), но ни одного - "блошиного". Разумеется, моя кандидность не мешает мне находить объяснение тому, что у нас нет обыкновения устраивать "garage sale", как в Соединенных Штатах или в Австралии. (Это когда хозяева дома дают объявление в местной "районке" или вешают его еще где-нибудь, дабы избавиться от ненужной мебели и утвари). "Garage sale" - это часть стиля жизни, предполагающего большие свободные пространства и передвижение на машине без размышлений о цене бензина и парковки.

Я также понимаю, почему у нас в Измайлове есть (или уже нет?) уличный рынок картин и всяких кустарно-ювелирных поделок, который в народе когда-то называли (а может, и сейчас называют) "вернисаж". Жаждущие красот граждане вольны покупать то, что они считают красивым. (Похожий рынок, хоть и совсем небольшой, есть и в Копенгагене на набережной одного из каналов. Там он привлекает только туристов, местные же эстеты заглядывают в художественные галереи - их там множество).

Но почему нет места, где я могу выставить на продажу подсвечники от старого фортепьяно, чернильный прибор моего дедушки или его же лампу с зеленым абажуром, при свете которой я учился читать? Наконец, настоящий угольный утюг, которым некогда нянюшка гладила - поверишь ли? - мои детские распашонки...

Все это вещи "на любителя", но они подлинные. А ведь в отличие от картины, которая одинаково подлинна и в зале музея, и в запаснике, старая бытовая вещь, которой не пользуются, свой дух подлинности неумолимо утрачивает. Собственно, утрачивает она то скрытое тепло, которое в моей культуре так и не обрело имени. Именно за него японцы так ценят старые (именно старые, а не старинные) вещи - с их щербинками и потертостями, царапинками, сколами и прочими следами давней связи между вещью и ее обладателями.

В нашем языке есть слово "намоленность", но оно относится лишь к "горним" сферам. Я мало знаю о датских "горних" сферах, но судя по состоянию монастырей, приходских церквей и особой ухоженности всех церковных дворов - с этим у них все так же благополучно, как и со сферами "дольними".

Позавидуем датчанам - и продолжим возделывание нашего сада.

Vale, мой драгоценный друг.

Преданный тебе - Кандид.

• Предыдущий выпуск.