О туалетах речи не будет, на самом деле. Это просто иллюстрация с предысторией: мой брат когда-то очень забавлялся многочисленным документальным фильмам Ленинградского телевидения с примерно такими названиями: "Зеркала Эрмитажа", "Полы Эрмитажа", "Люстры Эрмитажа" и так далее. Квинтэссенцией этого жанра, по его мнению, должен быть стать телефильм "Туалеты Эрмитажа". Но его он так и не дождался: грянул капитализм - и прекрасные в своей бессмысленности фильмы перестали снимать. А то бы обязательно появился...

Памятник альтернативному экскурсоводу установлен перед гардеробом. Он подвижен и изменчив. Иногда он похож на классического профессора в роговых очках из кино, иногда - на спешащего написать диплом студента, иногда - на изможденную жизнью даму бальзаковских лет. Он умеет производить несколько жестов: кивнуть, подать или принять пальто, но главное - он знает о Публичке все: и люстры, и зеркала, и выставки в витринах. Он помнит всех буфетчиц и может безошибочно воспроизвести стоимость каждого блюда в меню.

Публичка - это, конечно, место со своим genius loci, то есть, выражаясь ни к чему не обязывающим разошедшимся по миру термином, своим мифом. Во-первых, она самая-самая (тут за справкой нужно обращаться к настоящему экскурсоводу), во-вторых, осенена памятью Крылова, Гнедича, Философова и других своих работников, в-третьих, там были вообще все, в-четвертых, и тогда, и сейчас посетители курилки и буфетов переглядывались и переглядываются, как заговорщики, ощущали и продолжают ощущать себя некоей "сомкнутой в собственном бытии" кастой, у них и имя другое, не такое, как у всех людей, - "читатели". Если остраниться (не оТстраниться!), это выглядит довольно забавно: мы - те, для кого написано. Мы потребители, и нас обслуживают.

К этому примешивается еще и (может быть, как нигде больше сильный) субстрат петербургского снобизма. Искусственность, холодность и мертвечина Петербурга именно в библиотеке проявляют себя лучше всего. Как сам Город Битов (и не он первый, наверное) назвал - в "Пушкинском Доме" - музеем под открытым небом, так и Публичка выражает ту же самую петербургскую идею, но в более замкнутом пространстве, а значит - в более концентрированной форме.

Теперь же к этому добавилось еще и уникальное положение нашей науки, особенно неприкладных ее сфер и областей - абсолютное безденежье и пустота. Все они (мы?) воспринимают себя как кучку матросов с протекшей подводной лодки: дышать нечем, есть нечего, но ведь живут, тараканы цивилизации! И всех переживут, потому что самый факт их существования не подлежит рассмотрению формальной логикой. Гармонию никакой алгеброй не разъять.

Больше всего упомянутая кастовость отражается, конечно, в еде, и любой альтернативный экскурсовод, описывая вам Публичку, обязательно начнет с буфета (да что говорить - я сама частенько хожу в Публичку обедать). Объясняется это просто: буфет - единственное место в библиотеке, где можно тратить деньги (ксерокс не в счет: там заранее оговоренная такса). В остальном все посетители равны, и только буфет, как Чистилище, отделяет зерна от плевел.

То, что именно эта сторона жизни Публички осталась, как и все прочие, неизменной за последние 20-30 (больше?) лет, удивляет и умиляет больше всего: значит, не везде властвуют деньги и есть вечные ценности, которые выстаивают при любой революции и любом режиме. Значит - музыка будет вечной. Всякие мелочи, вроде сметаны за 30 коп., особенно чувствительных экскурсантов доводят до слез. Это такой чеховский принцип: не разговоры о напряжении, а лопнувшая струна; здесь же - не бедствующая наука или советское время, а очкастый интеллигент, поедающий капустную котлету.

Я пишу "буфет", а представляю себе, конечно, столовку. А ведь это разные вещи. Столовка расположена в подвале у Пункта Записи, а буфет - под лестницей, ведущей в медицинский зал. Колоритней, конечно, столовка, хотя про буфет тоже разговор особый.

Столовка

Во-первых, обстановка - абсолютно лаконичная, с канцелярскими стаканами для отсутствующих салфеток и солью в розетках. Потом - замечательная советская "бочка" (из таких раньше наливали "кофе бочковое") с тарелкой для воды.

Вся система - не для тугодумов: сначала нужно выбрать (стойка при входе) блюда, часть взять там же, за все заплатить, получить чек, подойти к окошечку в противоположном конце зала (не забудьте прихватить чашку с кофейным порошком или чайным пакетиком: бочка - по дороге), докричаться, всунувшись по пояс в амбразуру, до тетеньки и получить, наконец, еду. А какие там тетеньки! Особенно на кассе! Которые на все слова говорят только "угу"!.. Мясо в меню - для новых, не наших. Наши возьмут, в крайнем случае, печень. Очень выгодно также питаться супом: сытно и недорого. Чаще всего берут гарнир (особенно, двойную порцию). Салаты - редко, капустный (5.50) разве что. Компот, конечно. Побаловаться? Пожалуйте, колечко и суфле. Ну и кекс за 16 коп. (4.50), разумеется.

Кофе - растворимый. Сахар - за отдельные деньги.

Едят вдумчиво: поскольку читать нечего (!), приходится думать. Бросают страшные взгляды на разговаривающих и - не дай Бог! - хихикающих. Ревниво смотрят за вновь прибывшими: что возьмут? Вместе с тем, ощущается какая-то гордость: мы - осколки ушедшей эпохи, мы - те, кого не должно быть, и потому мы бедные, но гордые, а это наше место, наш маленький клуб молчальников - самоубийц. "Оставь надежду..."

Буфет

Здесь обстановка более игривая, девицы на кассе повеселее, продают мороженое (к нему проявляют особую страсть пожилые бородатые историки), молочный коктейль (божественный, из детства, за 11 коп. - 7 р.!), много пирожных, "вареное кофе" и прочее баловство. Места мало (из-за этого, кстати, многие предпочитают столовку: там всегда можно рассчитывать на отдельный стол), есть высокие столы без стульев. Но именно в буфете едят самые бедные: джентльменский набор (греча с сосиской) обходится всего в 6.20.

Там хорошо. Очень спокойно. Если вы хотите подумать (о судьбах русской интеллигенции, например), если вы хотите переместиться на n десятилетий назад и ощутить гордость и восхищение с примешивающимся чувством стыда и даже - боже, возможно ли это?! - зависти к людям, полагающим себя жрецами, приходите обедать к нам, в Публичку.

• Как Салтыков-Щедрин занял место Сталина