По мосту Сюлли идет эскадрон конной жандармерии. Неторопливым, словно нарочитым шагом, по трое. Идет на бульвар Генриха IV, неподалеку - туда, где ее казарма, разместившаяся в корпусах (уже) позапрошлого века. Блестят каски с перьями, мундиры расшиты золотом, красные с черным попоны - все, как в оперетте и при революции 1848 года. Автомобили стоят, хотя свет для них зеленый, но змея конного строя лениво извивается, заползая на мост, и еще придется ждать, чтобы пропустить ее. Она походя отменила светофоры, потому что намного старше их.

Пока на мосту нет машин, легче представить себе этот серый гранит над серыми водами Сены и среди серых берегов (Париж вообще весь серый разных оттенков), каким он был тогда, когда конная гвардия была настоящей опорой государства. Я не любитель лошадей и тем более не любитель мундиров и демонстрации силы. Но пока продолжался этот неожиданный быстротечный исторический эксперимент, я не мог не признать, что зрелище впечатляет. Как, собственно, и должно быть. Самый последний взлет значимости непосредственной физической силы - лошади и седока. Потому что вскоре появились пулеметы, и с их помощью несколько человек уже вполне могли остановить мощную атаку кавалерии во всем ее великолепии, отточенном веками. А потом пулеметы одели в броню и поставили на колеса, а потом они поднялись в воздух - и вот теперь противника и вовсе не видно, а его стать и сила никого не интересуют, потому что военная мощь как выражение мощи государственной стала величиной полностью абстрактной, обозначаемой прежде всего набором цифр; ее даже стали скрывать: попробуй полюбоваться на последние модели военной техники - плохо будет.

Вот, собственно, чего добилось человечество в двадцатом веке: окончательно выпало в пространство фетишей и абстракций, враг стал незрим и недосягаем, а красота продается за большие деньги достойным людям, которых перекраивают по новейшим и моднейшим лекалам. Что же касается остатков непосредственной реальности, то они превратились в умилительное зрелище, аттракцион, картинку, постановку.

Когда колонна, наконец, вся вытянулась на мост, стало окончательно ясно, что это было всего лишь минутное наваждение: замыкал ее аккуратный полицейский броневичок с надписью: "Осторожно, лошади!".