Фотографирование

Бот наш приближался к "острову Клеопатры" в Эгейском море - живописные бухточки, невысокие горы, лесочки, у берега стая экскурсионных судов; и девушка, стоящая в компании по соседству, сладко вздыхает: "Ох, и нафотографируемся же мы здесь!"

Вот она, цель поездки. Сколько бы ни иронизировали снобы ("На фоне Пушкина снимается семейство!"), а ездят за этим.

Народ зашевелился, полез в сумки за фото и видеокамерами. Массовая видео- и фотосъемка начинается. Очередь к узенькому трапу на носу состоит в основном из "молодых", то есть от 20 и выше, вплоть до 40- и 50-летних, которым без усилия дается выражение девственной дури на лице.

Фотографирование - это не процедура, это сакральное действо. Все становятся деловитыми, собранными, лобики морщат даже владельцы мыльниц, а уж те, у которых видеокамера, те просто священнодействуют. Одновременно происходящее напоминает процедуру фотопроб на киностудии: деловито и собранно (время-время! очередь ждет) проходят по узенькому трапчику на нос катера, одной рукой берутся за канатик, другую "раскидывают", лицо делают счастливо-вдохновенным и замирают на несколько секунд, потом лицо возвращают в исходное положение, снимающийся и снимаемый меняются местами: вскинутая рука, идиотское блаженство на лице, и - следующий!

Отснявшие расслабляются, как после работы. Мужчины (вот этот, например) обычно закуривают и достают из шортов мобильник: "Да... Да, я... Не, в натуре!.. Ага!.. А вчера были в клАбе, есть тут такое местечко. Отпад. А сначала на "Турецкие ночи" ходили. Зашибись! Сейчас на яхте... Ага, на остров плыву", - и неторопливо складывает блестящую серебристую игрушку, кладет в карман, берет оставленный на столике бокал с пивом, отхлебывает, мужественным пронзительным взглядом смотрит вдаль... Мужику под сорок.

Фото-шоу продолжается на острове и возле бухты, и возле остатков античной стены, и в лесочке, и на ступенях античного театра: хищный прищур профессионалов, выбирающих эффектный ракурс, очередь к самому экзотичному месту, рассеянный взгляд позирующего (-ющей) на вокруг и около, и мгновенно возникающая перед объективом пиитическая отрешенность на их лице: Я и Античность, Я и Древность. Готово, снято! ...Жена начинает укладывать аппарат в сумку, муж кричит: погоди, вон еще какая-то стена. Жена испуганно оглядывается - действительно, метрах в пятидесяти за кустами еще какая-то руина. С незачехленным аппаратом деловой пробежкой супруги торопятся туда. Быстрей, быстрей. На острове, говорят, еще какой-то особо живописный обрыв, и бухточка со специальным песком Клеопатры, и в воде надо сняться - плечи и грудь, выпирающую из купальника, смочить морской водой, чтоб блестели, коленочку повыше из воды, и запрокинуться, как в "Эммануэли".

Такой вот скучный, однообразный душевный стриптиз, стремительное прокручивание одного на всех набора кино- и фото-поз - набора мечтаний о себе.

Еще об экскурсиях

Экскурсии разные бывают. Их нужно выбирать. У меня не всегда получалось. Плавание на катере по бухте Мармариса или так называемое "сафари" - это замечательно. И на "остров Клеопатры" (не в Клеопатре дело, бог с ней, а вот дорога, море, античные развалины и проч. - это замечательно). Но вот зачем я потащился на экскурсию к песчаной косе и грязелечебнице, дурак старый, понять не могу... Разве только - чтобы вот эти заметки написать?

Поддался на уговоры экскурсовода: уникальное зрелище черепах на мелководье, сказочной красоты Песчаная коса в Эгейском море, обед в ресторане на берегу реки Даломан с видом на античные наскальные сооружения, но самое главное - незабываемое переживание, которое будет ждать вас в грязелечебнице... Действительно, переживание оказалось незабываемым. Но - по порядку.

Вначале - полтора часа на автобусе. Потом на лодках. Это хорошая часть поездки. Узкие протоки, как в дельте Волги, каменная стена сверху с остатками античных надгробий. Потом коса и море. Вот только тут вам сообщат, чтоб на черепах особо не рассчитывали. Черепахи вообще-то здесь только в апреле появляются. Немного. Некоторым везет - успевают увидеть и даже сфотографировать. Ну а сейчас, сами понимаете, октябрь. Так что извините. Ну а все остальное точно будет.

Приплываем на песчаную косу. Да, красиво. И пляж прекрасный. Похоже на пляж за горой Хамелеон в Коктебеле. Только простору больше - голая, почти бесконечная песчаная коса. Лежаки в центре под навесами, по три доллара. То есть нужно быстро сориентироваться и первыми успеть к единственному дереву, дающему тень в правой дальней части косы. Ну а там, предварительно вычистив из песка окурки, презервативы и бутылочные пробки, уже можно расслабиться и подремать после купания. Вода в море обалденная. Дно песчаное. Солнце, особенно в тени, ласковое. Туристское клокотание - далеко, возле бара на пляже. Там же и музыка, ее, слава богу, почти не слышно. Благодать. На полтора часа. Далее - путь на лодках обратно (ублаженный народ молчит, дремлет с открытыми глазами), затем - пристань и ресторан (тоже очень кстати), ну а далее последний и, так сказать, убойный пункт программы - посещение грязелечебницы. Плыть недалеко, как бы оправдывается экскурсовод, минут десять-пятнадцать. Оправдывается зря, потому как эти двадцать минут и есть самое приятное - широкий изгиб затененной горой и деревьями реки, беззвучное скольжение катера по воде. Медленные берега... Так бы и плыл... Так ведь нет. К берегу сворачиваем, навстречу гнилой сероводородной вони - грязелечебница. Толпа катеров у причала, на деревянном настиле стоят туристы и смотрят снисходительно, как выпускники на новичков: они уже познали - нам только предстоит. Экскурсовод начинает свое камлание: зачитывает наизусть список болезней, от которых мы вот сейчас исцелимся, объясняет, какой прилив сил и здоровья мы испытаем после грязевой процедуры, какими бодрыми и неутомимыми мы все - мужчины и женщины - будем этой ночью. То есть гнусный дух этого места еще и вербализуется. И вроде бы до сих пор таким милым был наш турок-экскурсовод, а вот сейчас утопил бы его с наслаждением. Пристаем. Смрад уже невыносимый. Идем за нашим Хароном. И первое, что я вижу, - навес с открытыми душевыми кабинками. Народ, прошедший инициацию, смывает грязь. Под ближайшим душем стоит мужик, оттянув резинку трусов, он запустил в них руку и моет свое хозяйство - жест, должный, видимо, означать, что рядом с тем, что пришлось ему сейчас пережить, обычные мерки "прилично-неприлично" просто смешны.

Что же с ним здесь такое делали? Я провожу взглядом влево и вижу... Попробуйте представить пупса размером с живого человека лет шестидесяти, толстого, двухметрового, бессвязно выкрикивающего немецкие слова, измазанного сине-зеленой грязью всего. Целиком. Ноги, руки, живот, плечи - все под грязью. Особенно жутко смотреть на его лицо с блестящими зубами и бешенным негритянским свечением выкатившихся глаз. Пупса этого, рогочущего, снимает на видео тоже сине-зеленая немка - грязь подсыхает на ее спине и обвисших ляжках. За ним на дорожке я вижу еще несколько таких же сине-зеленых бесовских харь. Еще. И еще. В том, как изуродованы лица, чудится нечеловеческое мазохистское наслаждение. А в глубине, за заборчиком, в гигантской луже грязи в смердящей зеленоватой ее жиже ворочаются, плюхаются, ползают, ворочаются голые люди. И все чему-то смеются. Смотрят друг на друга и смеются. В смехе что-то истеричное и, если так можно сказать, бессвязное... Как будто против воли смеются....

Я вижу на дорожке еще чистых, но уже раздевшихся своих спутников, они спешат к здешней купели причаститься этого смрадного бесовства, так сказать, опроститься до .... - хотел написать "до уровня обезьяны", но устыдился - зачем напраслину на животных возводить...

Нет уж... я лучше под навесом посижу... чайку попью...

А справа металлическая сетка забора, и за забором вполне человеческий мир: небольшое кукурузное поле, дом, сарай, женщина с тазиком пластмассовым ходит, початки складывает, на ней синий выгоревший платок. А дальше у сарая хозяин-турок сжигает какую-то траву - дым разбухает, стелется, ветерком доносит его и до меня, сидящего под навесом со стаканом чая без сахара, я внюхиваюсь в этот дымок как в изысканнейший парфюм...

Возвращаются - уже после заключительного душа - наши женщины, видят меня со стаканом чая: "А, вы, мужчина, что - не мазались?" - "Не мазался". - "Почему?" - спрашивают они и как бы запинаются. Как если бы они представили себя со стороны и задним числом сконфузились. И их легкое смущение (если оно мне не причудилось) - единственный луч света по эту сторону от забора, отделяющего от нас нормальную жизнь с пожелтевшими листьями кукурузы, с потной рубахой турка, сжигающего у сарая огородный мусор.

Не так уж все плохо, буду думать я, когда наш катер отчалит и мы заново начнем дышать чистым воздухом, а потом еще полтора часа за окном автобуса нам будут показывать Турцию - сосновую, с горами, с долинами и озерами, рыбацкими селами, автостоянками, мечетями, с близким морем за горами.