Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли...
Журнал Печорина

Край тогдашнего городка - давно уже его середина. Но Машук все так же заслоняет ближний горизонт. А поодаль царит над ландшафтом пятиглавая Бештау, "Пять гор", по имени которой и назван Пятигорск. Образованная когда-то вулканической лавой, она высока и живописна. 1400 метров над уровнем моря. Есть турецкая легенда о том, что на вершине Бештау хранилась ветхая корабельная доска в триста шагов - от Ноева ковчега. Согласно другой легенде, на этой горе погиб герой нартского эпоса Сосруко.

"Пасмурный Бешту", сказал Пушкин. "Пугает чудной вышиной", добавил Лермонтов. Но не пугает, нет; это всего лишь романтическое преувеличение. Оно очевидно для тех, кто видел отроги главных гор Кавказа и подымался на высоту три тысячи метров над уровнем моря.

Бештау и его сателлиты - целый архипелаг скалистых островов. Эта излюбленная поэтическая метафора возникла еще в XIX веке и принадлежит светилу геологии Герману Абиху. Но это не дикие горы южных кавказских хребтов. В здешнем пейзаже есть... не уют, но соразмерность. Горная вертикаль и здесь тянет душу вверх, но не страшит и не подавляет.

На несколько дней я - приезжий с Севера - поселился в Пятигорске, почти на полкилометра ближе к небу. Жилье мое здесь располагалось под горой, чуть ниже, чем когда-то обитал лермонтовский Печорин.

Улочки города бегут вверх-вниз. По одной из них плавно скользит трамвай. Первым же вечером я, минуя пышный фонтан, в котором нет ни капли воды, вышел на прогулку на пятигорский бульвар. В старину эту улицу звали Царской. Вдоль бульвара выстроились в ряд кафешки. Живописно мерцают огни. Вечерами весь город окутан густой южной тьмой, и лишь на бульваре светло, почти как днем. Фланирует нарядная публика. Народ в основном простой, молодой, незатейливый. Ближе к ночи начинает звучать музыка. Кое-где не протолкнешься. Здесь можно отведать и фирменное ставропольское прасковейское вино, можно полакомиться пятигорским мороженым.

Но до железнодорожного вокзала это молодежное гулянье не доходит. Два, три квартала - и кафейни кончаются, шум и гам затихают. Иногда слышно, как тихо-тихо стрекочут кузнечики.

Атмосфера в городе мирная. Не пахнет ни войной, ни бедой. Чистенькие, ухоженные улицы заставляют вспомнить, что Пятигорск недавно был объявлен самым благоустроенным городом страны. Вспомнилась и фраза одной местной жительницы: "У нас не воруют". Наверное, это такое же преувеличение, как испуг от взгляда на Бештау. Но преувеличение симпатичное. В моем номере на втором этаже горничная после уборки оставляла окно открытым на весь день, и я, вернувшись, находил потом следы присутствия только одних гостей: больших ночных бабочек.

У Пятигорска столько всего в прошлом, что ему уже не нужно, кажется, настоящего. Это город легендарный, исторический. Редко где в России так сильно чувствуешь присутствие великих, ушедших не до конца. Редко где так ярок ореол культурного мифа.

При входе в городской парк культуры и отдыха имени Кирова (он же Казенный сад) есть большой щит, на котором написано, кто гулял по этим дорожкам. И кто там только ни гулял. И Пушкин, и Горький, и Высоцкий. А Лев Толстой встретил и отметил в пятигорской ресторации свой первый четвертак.

Пятигорск был культурным средоточием русского Кавказа в самом, наверное, лучшем русском веке, девятнадцатом. Один из самых модных курортов принимал многочисленных гостей из обеих столиц, приезжавших на воды. Отборное русское общество прогуливалось по главному пятигорскому саду, Цветнику. Аристократы и плебеи пили воду и принимали ванны, выезжали на пикники, назначали праздники.

Эта земля необильно рождала собственные таланты. Разве лишь гимнописец Сергей Михалков появился здесь на свет - ныне почетный гражданин Пятигорска. Но зато здешние красоты вдохновляли поколения русских литераторов и музыкантов. Горячие ключи "кавказского Парнаса" имели и кастальскую струю. Литераторы приезжали лечиться, а заболевали Кавказом неисцелимо. Тот же Толстой начал свои занятия литературой именно в Пятигорске, отсюда отправил в Петербург рукопись "Детства".

Пока длилась первая Кавказская война, здесь в XIX веке квартировало боевое офицерство империи - люди, в общем-то, не худшего разбора. Офицеры развлекались, как умели. Кутили, изредка дрались на дуэлях, бросали косые взгляды на барышень-аристократок, привозимых мамашами на воды. Недавно по одному из телеканалов показали "Княжну Мери" Исидора Анненского, фильм 1955 года. Из философского романа тогда была сделана грубая социальная мелодрама. И какой это все-таки, кроме всего прочего, пошлый пасквиль на старое русское офицерство! С тех пор многое изменилось. В соседнем Кисловодске есть офицерский клуб, а при нем знаменитый ныне на Кавминводах театр "Благодать", своего рода патриотическое кабаре. Здесь вас накормят недурным ужином и предложат в качестве сопровождения историко-просветительскую и развлекательную мелодекламацию. Самое интересное в стенах этого культурного центра - два мемориальных зала: один посвящен Александру Колчаку, другой - Матильде Кшесинской.

Но в современном Пятигорске офицеры незаметны. Возможно, их тут вовсе не осталось. Нынче для города не самое блестящее время. Обаяние здешних мест остывает. Пятигорск записан в исторические города, но налет провинциальности здесь дает о себе знать. Да и столичные знаменитости бывают тут нечасто. Литературный по своему культурному призванию город крупные писатели давно уже обходят стороной, полюбив другие края: Коктебель, Пицунду, Юрмалу...

Может быть, поэтому так много истосковавшихся по живому прозаику читателей собралось в центральную городскую библиотеку на встречу с писателями Викторией Токаревой и Владимиром Маканиным, спутником которых мне довелось быть.

Молодой Самуил Маршак, которому еще в тот момент нечего было в общем-то терять, приехал сюда в 1919 году и хлестко сформулировал: сей город тем лишь знаменит, что здесь был Лермонтов убит.

Это правда. Но не вся. Еще Лермонтов жил здесь. Писал. И еще - он любил этот город.

В сегодняшнем Пятигорске Лермонтов представлен бронзовым опекушинским памятником и музеем-заповедником в старом центре города. Памятник скучает в сквере напротив санатория "Руно" (заболевания органов пищеварения, дыхания, опорно-двигательного аппарата и пр.). Напротив когда-то стоял еще Спасский собор, снесенный в 1935 году. Теперь на его месте скромная церквушка-новодел. На первый взгляд, опекушинский сидящий Лермонтов странноват. Щуплый, с вытянутым бедром. Если присмотреться, можно, однако, заметить на лице поэта выражение, искупающее недостатки его посадки. Это неотмирная отрешенность и космическая тоска.

Среди многочисленных портретов Лермонтова в музее меня поразил рисунок художника Шведе, изобразившего поэта на смертном одре. Видно, какой он был еще мальчишка, при своем таланте и трагической философии. Музей занимает целый квартал в центре. За оградой есть и скромнейшего вида белый домик под камышовой крышей, где провел поэт последние дни. Низкие потолки. Тесные комнатки. Стол, за которым написаны последние стихи. Отсюда вынесли его гроб.

Здесь, в музее, я разговаривал с участниками совещания литературных музеев России, а они взахлеб, жертвуя отдыхом и сном, обсуждали свои проблемы, сойдясь в кои-то веки под этот гостеприимный кров благодаря Конгрессу интеллигенции, организовавшему сие мероприятие. На самом деле, где, если не здесь, собираться руководителям литературных музеев страны?

Машук - одна из самых волшебных гор в России. Его не портит даже телевизионная вышка с антенной на вершине. Хотя без нее было бы, конечно, еще лучше. (Как, к примеру, без банальной высоковольтной линии рядом с Покровом на Нерли.) Машук называют ласковым. Он кажется невысоким, даже уютным, пока не задумаешь на него взойти.

Гора литературных воспоминаний. На ее склоне находится самое романтическое место Пятигорска - место дуэли Лермонтова и Мартынова. Склон зарос лесом, а само место обозначено цветником и памятником. Хмуро взирают на четыре стороны света каменные грифы, вывернув шеи назад. Сияет синевой небосвод, но кажется, что здесь навечно повисла черная грозовая туча.

Пускай знатоки спорят, там ли, в верном ли месте, стоит памятник этому событию. Важность не в месте, а в памяти. К тому же именно сюда приезжают в Пятигорске молодожены в день свадьбы. Наверное, они знают, что делают. Так что кое-где здесь еще можно без удивления встретить "шумную и блестящую кавалькаду: дамы в черных и голубых амазонках, кавалеры...". Кавалькаду, издали похожую на ту, что описана Лермонтовым.

На склоне горы находится и старинное городское кладбище, единственный такой некрополь, который сохранился на Северном Кавказе с начала XIX века. Здесь восемь месяцев лежал Лермонтов, а потом бабушка забрала прах в Тарханы. Старожилы не забывают упомянуть, что место могилы, как и место дуэли, обозначено предположительно.

Над Цветником на Горячей горе бронзовый орел когтит змею. Орел - символ Кавказских Минеральных Вод. Считается, что, ужаленный змеей, он лечился здешними водами. А хищно-птичья тема продолжена была когда-то еще одним гостем Пятигорска, Велимиром Хлебниковым, о котором здесь не очень любят вспоминать. Гениальный мизантроп посвятил городу чуть ли не самое свое известное обличительное стихотворение. Помните? "Сегодня Машук, как борзая, Весь белый, лишь в огненных пятнах берез, И птица на нем замерзая, За летом летит в Пятигорск... И что же? Обратно летит без ума, Хоть крылья у бедной озябли. Их души жестоки, как грабли, На сердце же вечно зима. Их жизнь жестока, как выстрел. Счет денег их мысли убыстрил, Чтоб слушать напев торгашей, Приделана пара ушей".

Разысканьями о местной и вообще кавказской старине занимается главный хранитель музея Николай Маркелов. Он издал несколько интересных книжечек. Пятигорье издавна притягивало к себе сердца и взоры. Народы приходили и уходили, на Севере и Юге писали о здешних чудесах в научных трудах и популярных очерках. Город возник на берегу невзрачного Подкумка. Сначала, в 1780 году, появилась военная крепость Константиногорская. Потом казачья станица и курорт, благоустроенный генералом Ермоловым и ставший в 1830 году уездным городом. Потом, по совместительству, столица то Северо-Кавказской республики, то Терско-Дагестанского края.

Потом однажды в Пятигорск приехали Остап Бендер с Кисой Воробьяниновым. И вместе с ними городской миф легонько соскользнул в фельетонную фазу. Вот так всегда: поэзия сменяется прозой не самого высокого полета. Но кто ж виноват, что в советскую эпоху город был воспет не Томасом Манном, например (вспомним его "Волшебную гору" - роман о похожем горном курорте), а Ильей Ильфом и Евгением Петровым? Никто.

Но и сегодня город знаменит своими целительными водами. А в последнее время - самым большим на Северном Кавказе вещевым рынком "Людмила", на краю Пятигорска. Это катакомбы, заполненные неизысканным турецким товаром. Там можно заблудиться, увязнуть, например, в горах женского белья.

Музей, воды, базар - три пятигорских кита.

Отдыхающих-"дикарей" в городе мало или вовсе нет. Удалось увидеть лишь одно объявление о сдаче комнаты. Курортники приезжают в санатории - и старательно пьют местные воды. Питьевые галереи почти на каждом шагу, и вода там не стоит ни копейки. Приходите со своим стаканом и пейте на здоровье! Одни воды приятно орошают небо. Другие не столь приятны, сколь полезны. Отдают вареным яйцом.

Теплыми ваннами и грязями здесь лечат и нервы, и суставы, и еще много всякого. Пушкин и Лермонтов тоже купались тут, а Белинский просто-таки изнурял себя ваннами. Самые большие общедоступные ванны - Пушкинские - названы так из чрезмерного почтения к поэту, а раньше назывались Сабанеевскими. В их длинных коридорах не стихает жизнь. А однажды я поднялся к Пироговской лечебнице (в этом месте великий Пирогов впервые применил наркоз). Соблазненный майоликовыми панно с изображением купающихся античных римлян, я без всяких затруднений взял ванну, за сто рублей. Лучащаяся доброжелательством дама в белом халате прочитала мне краткую лекцию о пользе такого времяпрепровождения. Сбросил одежду и погрузился на пятнадцать минут в горячий сероуглерод. Всплыл, растворился. По истечении срока вода слилась сама, автоматически, норовя утянуть меня за собой - почудилось, что обратно в недра горы.

От этих ванн остается два шага до знаменитого Провала. Мимо роскошных особняков начала минувшего века доберешься туда пешком, хотя можно и на автобусе.

Воды, льющиеся из горы, подмыли горную толщу, свод пещеры обрушился, и открылась огромная страшная яма, дыра в горе, с озером на дне. Ночью отсюда вылетает змей и похищает людей. Так думали в древности. Раньше в Провал можно было заглянуть только сверху, рискуя сорваться и рухнуть вниз. Постепенно бояться змея перестали и даже отваживались спуститься в дыру в корзинах. Смельчаки танцевали на плотике над бездной.

Поэзия и здесь сменялась прозой, лет сто пятьдесят назад к озеру сбоку прорыли туннель. Считалось, что озерная минеральная вода наделена особо целительными свойствами, эти воды когда-то освятил Кавказский владыка Игнатий Брянчанинов.

Почин Остапа не прижился, сегодня денег за вход в Провал не берут. Идешь - как в преисподнюю. Моя спутница схватила меня за рукав. И вот открывается пещера. Голубое, несильно глубокое озерцо. Сверху льется дневной свет. На стене - иконка Пантелеймона целителя. Но окунуться в озеро теперь нельзя, оно отгорожено от посетителей железной решеткой. Как всегда, "соображения безопасности": сверху якобы может упасть камень.

Общественный разброд и кавказские неустройства отпугнули российского обывателя от Пятигорска. Сюда неохотно ездили лечиться в недавние годы. О том свидетельствует и громадный заброшенный остов недостроенной гостиницы в самом центре, рядом с административными офисами и Нижним рынком, который поражает не только чистотой, но и малолюдством. Впрочем, говорят, что строительство гостиницы остановили не потому, что не стало спроса на номера. Дело в другом: вдруг просел фундамент.

Нет в городе и иностранцев, исключая, наверное, гостей из Закавказья. Впрочем, кто хозяева, кто гости? В Пятигорске испокон веку живут, например, армяне.

Теперь, вроде б, народ снова поехал сюда в санатории и пансионаты. Так сказал заместитель главы города Игорь Калинский. Для развлечения этих отдыхающих есть в городе оперетта. Театр располагается в Цветнике, в эффектном снаружи здании, выстроенном в начале минувшего века, перед самой российской смутой. На полу вестибюля выложено цветной плиткой: "1914". Это был Народный дом. Говорят, что с балкона дома Киров провозгласил советскую власть.

Я заглянул и сюда. Давали творение современного белорусского композитора Левина "Красавец мужчина". Зал был полон. Вдохновенно правил оркестром импозантный дирижер. Артисты старательно пели и танцевали, хотя совсем не умеют играть. Либретто отдавало пошлятинкой. Публика веселилась от души, а мне подумалось, что нужно набраться снисходительности, чтобы получать удовольствие от этого зрелища.

В Цветнике есть еще причудливая Лермонтовская галерея, привезенная сто лет назад с Нижегородской ярмарки. Есть грот Дианы, хотя ее скульптуры в нем я что-то не заметил. У ажурной решетки Цветника Киса Воробьянинов, если помните, просил милостыню. Но сейчас "бывший депутат Государственной Думы" стоит поодаль, на бульваре, у одного из кафейных заведений, - фигура из картона. А рядом металлический миниатюрный Остап, почему-то помещенный в центр фонтанчика.

Прелесть Пятигорска еще и в том, что он живет своей жизнью и как бы не замечает иногда курортников. Город разросся. Новые районы, ипподром. Где-то в конце советских лет посреди города выстроили огромный и скучный парадный комплекс площади Ленина. Масштабный монолит городской администрации, белая ледяная глыба. Эффектная библиотека, нуждающаяся сегодня как минимум в косметическом ремонте. Столпообразная гостиница "Интурист". Аллея, засаженная хищными красными гладиолусами, ведет к широкой длинной лестнице. Сверху, почти с неба, на вас шагает каменный гигант - Ленин. На его высоте безлюдно. Но если обойти памятник Ленину, за ним, сбоку, откроется столбик огня вечной славы. Возле него на вахте стояли два мальчика и девочка в зеленых рубашках и голубых беретах. Ребята лениво переговаривались.

Есть мнение, что именно в Пятигорске когда-то возник первый такой детский почетный караул, а недавно эти игры патриотов снова вошли на Ставрополье в моду. Самый трогательный пост-пикет подобного рода нам довелось увидеть даже не в городах, а в одном карачаевском селе, у памятника выходцу из села - герою Второй мировой.

Улочки и бульвары центра заполнены молодежью. Десятая часть населения города - студенты. Смуглая юность Кавказа приобретает здесь европейскую выучку в многочисленных филиалах столичных вузов. Заведений таких десятка два. Они расположились бок о бок, во многих больших домах старого центра. На переменах и после занятий студиозусы вываливают скопом на воздух. Разговоры типичные - об экзаменах и зачетах, сколько у кого пар. Спрос, как везде, в основном на экономическое и юридическое образование. Хотя аборигены уверены, что лучше всего в их городе учат в исконно пятигорских Лингвистическом университете и Фармацевтической академии. Главный студенческий город находится в новом микрорайоне Белая Ромашка. Это поэтичное название - не причуда властей. История его появления такая. В начале минувшего века энтузиасты занимались сбором пожертвований на туберкулезный санаторий. Жертвователям они прикалывали на грудь белый цветок из материи или бумаги. Санаторий был построен и дал начало этому микрорайону

Все-таки лучше всех о Пятигорске написал Лермонтов. Это знаменитый пассаж из дневника Печорина. "Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, как "последняя туча рассеянной бури"; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, - а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом... Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине - чего бы, кажется, больше?"

За прошедшие века много горячей воды утекло со склонов Машука. Но воздух все тот же и горы все те же. Здесь особенно понятно, что без Кавказа русскому сердцу жить нельзя. Это "тоже русская земля" - не по праву силы, но по тому сокровенному зову, которому благодарно откликается северная душа...

В "Герое нашего времени" упомянута каменная беседка "Эолова арфа" - на высоте, в Емануелевском парке. Когда-то тут действительно была установлена арфа, певшая на ветру. Ее звуки слышал и Лермонтов. Но теперь это место молчит. Арфа утрачена. Недавние попытки заменить ее механическим инструментом оказались малоудачными... Отсюда, говорят, и можно было иногда увидеть далекие знаменитые вершины. Но мне, увы, так и не удалось рассмотреть шапку Эльбруса. Он спрятался в дымке.