Самые непосещаемые отделы американских музеев - это отделы старой американской живописи. Итальянский Ренессанс или французский импрессионизм пользуются несравненно большей популярностью, чем отечественные художества XVIII и XIX веков. Видимо, дает себя знать застарелый комплекс культурной неполноценности, которую американцы долгое время почему-то испытывали перед Европой. А зря. Ведь само-то их старое искусство отличается замечательной здоровостью и никаких комплексов не обнаруживает. Достаточно взглянуть на вереницы портретов второй половины XVIII в., на это триумфальное шествие нового человека, создавшего новую страну. Иногда кажется, что попал в Третьяковскую галерею, - настолько эти портреты, по крайней мере - многие из них, на первый взгляд похожи на русские аналоги. Да и по времени это совпадает с правлением в России Екатерины Великой, в старой стране старавшейся построить новое общество и вывести для него новую породу людей.

Человеколюбивая идея государыни, как известно, состояла в том, чтобы создать страну свободных граждан. Ей претило, что большинство ее подданных (крестьян) находятся в крепостном рабстве у меньшинства (у дворян). Даровав сперва свободу (от принудительной государственной службы) этому меньшинству, она затеяла следующий шаг, для нее совершенно естественный, - освобождение крепостного большинства от принудительной службы дворянам. Не тут-то было. Освобожденное дворянство встало стеной против ее затеи, предпочитая не иметь дела со свободными арендаторами (подумать только, граждански равными им, благородным, "шляхетным"!), а жить по привычке за счет дарового рабского труда. Соединенные Штаты потом тоже столкнутся с проблемой отмены рабства, но там за отмену будет стоять полстраны. А в России одна императрица. Она проиграла. Только в 1861 г. ее правнук Александр II освободит крестьян. В 1865 г. Авраам Линкольн отменит рабство в США.

Между прочим, не очень ясно, что было бы с отменой рабства в Штатах, если бы проводивший либеральные реформы российский император не оказал проводившему либеральные реформы американскому президенту самой решительной помощи в тот критический момент, когда две другие империи, Британская и Французская, готовили морскую блокаду США, смерти подобную для американцев. Это была блестящая операция: подготовленные летом 1863 г. с замечательной быстротой и в абсолютной тайне, две эскадры, Атлантическая и Тихоокеанская, с осени уже патрулировали оба побережья Штатов. На Атлантической эскадре служил в чине лейтенанта один из сыновей Александра II великий князь Алексей. Его присутствие имело, конечно, символический смысл, как и присутствие самих этих, весьма немногочисленных (всего по шесть судов на каждое побережье) русских фрегатов, клиперов и корветов. К весне судьба блокады была решена: она не состоялась, и северные штаты выиграли гражданскую войну у южных. Рабство было отменено на всей территории США. Но после этого лучший из американских президентов был убит террористом. Через 16 лет был убит террористом лучший из российских императоров.

Впрочем, если уж поминать о цареубийствах, то и дед и прадед Александра II забиты до смерти были не безродными террористами, а некоторыми из тех благородных и шляхетных господ, коих его прекраснодушная прабабушка пыталась переделать в новых людей.

Что касается старых американских портретов, то многие из них, как и их русские аналоги, передают одежду и аксессуары гораздо точнее, чем лица или руки. Это скорее портреты вещей, чем людей. Что ж удивляться. Заказчику не обязательно было подолгу, по много дней позировать. Художник за один-два сеанса делал рисунок лица и прически (иногда и общего вида костюма) с натуры, а затем в мастерской переносил все "личное" на холст и прописывал красками в несколько слоев. Потому лица на старых портретах уставно благообразны. Всем без исключения дамам положены большие глаза, розовые щеки и маленький ротик с любезной полуулыбкой.

Наторелому портретисту не надо было указывать, что добавить, что убрать. Он и так все понимал, хотя заказчик, разумеется, всегда был в своем праве и мог требовать себе нос красивее, статности больше, а морщин, щек или живота меньше. Если портрет в рост, то ступни обязательно маленькие, узенькие, желательно меньше, чем руки. У заказчиц стопы просто миниатюрные (а вот дамские руки могут быть непропорционально большими, это не портит, наоборот). Считалось хорошим тоном, чтобы лицо и руки были показаны как бы слегка не в фокусе, с чуть размытыми контурами. Словно их окружает слишком плотный воздух. Или словно их снимала камера со слишком длинной экспозицией, и они не могли так долго оставаться абсолютно неподвижными, они потихоньку жили, дышали, едва заметно шевелились, вот и получились не очень резко. Лицо на холсте выглядело некоторым усреднением всех своих реальных состояний. В сущности, оно и не могло получиться похожим именно из-за своей усредненности. Ведь в живом лице мы прежде всего следим за всеми его движениями и переменами, а без них лицо было бы жутким, как на специальных полицейских снимках мертвецов: им размассируют и раскрывают веки и в таком виде фотографируют для опознания. Недаром актера, умевшего подолгу держать свое лицо без малейшего движения, в старину называли "мертвая голова".

Другое дело костюм. Заказчик выдавал его художнику, тот надевал его на манекен и сколько надо писал с натуры с фотографической точностью. В отличие от лиц, костюмы, да еще на очень темном тоне, обычном для портретов, показаны как будто в безвоздушном пространстве, все их детали видны с резкостью просто неестественной, с какой в жизни мы никогда их не видим. Каждый зубчик кружев, лепесток в бутоньерке, блик на атласной ленте, каждая складка на рукаве, тончайшие проволочки золотого шитья, мелкая скань сабельных эфесов, завитки росписи вееров и дорогих пуговиц - все они пронзительными голосами ночных птиц вскрикивают: вот я, вот я. Слегка нечеткое светлое лицо в таком окружении выглядят как негатив иконного лика, темнеющего в прорезе начищенного серебряного оклада.

По сути дела, такие портреты и были, с позволения сказать, мирскими иконами. Ничто мимолетное, сиюминутное, однократное и сугубо индивидуальное не имело права просачиваться в это торжественное иератическое "явление" портретируемого всем следующим коленам рода. И конечно, тщательно отобранные аксессуары были важнее, чем мелкие случайности персональных черт лица. Фамильные портретные галереи не случайно напоминали иконостасы.

Заказчика, соответственно, заботила не точная передача формы ноздрей или пальцев, а точная передача мундира и орденов. Заказчицу же - передача платья и драгоценностей. Ничуть не меньше значили приличные случаю аллегории, иногда существенно "редактировавшие" живого человека. Вот очень любопытный пример: популярнейший портретист Джон Синглтон Копли где-то около 1763 г. изобразил миссис Джеймс Уоррен (скорее всего, по заказу ее мужа мистера Джеймса Уоррена) в скромном платье, без модного тогда кринолина и рядом с кустом настурции, аллегорией супружеской и материнской заботливости. Между тем реальная Мерси Отис Уоррен, урожденная Мерси Отис, была широко известна прежде всего как драматург, активнейший политик и автор первой истории Американской революции. Однако, пресвитерианская этика замыкала женские добродетели в чисто семейном кругу, а подлинного влияния женщин на культурную и политическую жизнь страны предпочитала не замечать.

От этого реальное влияние меньше ничуть не становилось. Лучшее тому подтверждение висит в двух шагах от упомянутого холста и представляет собой самый известный портрет Джорджа Вашингтона. Речь идет об этюде головы знаменитого генерала и президента США. Хотя Джилберт Стюарт написал его около 1790 г., то есть не прошло и 30 лет после исполнения Джоном Копли заказа Уорренов, но художественные вкусы успели так измениться, что старательное, с привкусом провинцального "наива" изделие Копли отделено целой эпохой от живописи Стюарта, полной столичного блеска и артистической свободы. Тем не менее, что-то не понравилось миссис Джордж Вашингтон, и этюд остался незаконченным, а большой портрет, к которому он служил подготовкой, так и не был написан. О достоинствах забракованного ею этюда говорит его дальнейшая судьба: Стюарт с таким мастерством передал внешнее сходство и душевный строй своей модели, что с его этюда разные художники писали потом бесчисленные портреты Вашингтона, парадные, конные и др. Именно это небольшое изображение его благородной головы стало одним из главных символов новой нации и в таком качестве было награвировано для печати на новых денежных единицах, долларах.