Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Новости | Путешествия | Сумерки просвещения | Другие языки | экс-Пресс
/ Вне рубрик / Путешествия < Вы здесь
Гарвард: трехсотлетие Петербурга-5
Дата публикации:  18 Сентября 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Вернемся в Кембридж, штат Массачусетс. Там, напомню, Центр русских исследований Гарвардского университета проводит конференцию, посвященную 300-летию Петербурга. Вообще если нанести на карту мира все точки, в которых состоялись разные акции по тому же поводу, то получится неожиданно густая сеть мест, где проявилась живейшая заинтересованность в судьбе бывшей российской столицы. Мне довелось участвовать лишь в немногих из таких акций, но даже этого достаточно, чтобы почувствовать, сколь явно Петербург принадлежит мировой культуре (скажем точнее: западной культуре Нового времени, силою вещей ставшей сейчас всемирным эталоном). И не просто принадлежит, но оказывается одним из главных ее героев. Понимаю, что это может звучать слишком громко, но ощущение именно такое. Видимо, в обмене веществ той сложной культурной традиции, в которой можно выделять какие угодно подсистемы: русско-скандинавскую, русско-англо-французскую, евро-американскую, японо-американо-европейскую (список открыт), - образ Петербурга выделяет какой-то особый фермент, необходимый для нормальной работы этого гигантского межкультурного организма.

Правильнее, пожалуй, говорить не столько об образе, сколько о своде мифологем, о целой мифологии странного города, в истории далеко не единственного, наоборот, входящего в довольно обширное семейство странных городов, построенных (не обязательно монархами) в качестве новых столиц. Каких только персонажей нет в этом любопытном семействе, начиная с древнеегипетских столиц, строившихся на новом месте каждым обстоятельным фараоном. Бывшая столица обычно забрасывалась, хотя под прежним скипетром могла процветать десятками лет, - так было, например, со столицей Рамсеса II, построенной им на границе Иудейской пустыни и называвшейся Град Рамсеса. Чем не петровский Санкт-Питер-Бурх? Рамсес II начал войну с могущественным соседом, Хеттским царством, точно как царь Петр со Швецией - с полного провала. А потом победоносно воевал 20 лет, ровно столько, сколько Петр I с Карлом XII. И новую столицу самый знаменитый из фараонов построил на далекой окраине государства, на отбитых у неприятеля землях, - как Петр. Потому город носил официальное имя Онахту, буквально "Славный победой". И называли столицу, как положено, именем царя. И описания ее, составленные современниками в XIII в. до н.э., рисуют ее на диво большим и процветающим городом, точно как описания Петербурга в XVIII в. Правда, известное предсказание "Быть Петербургу пусту" в полном объеме не осуществилось, хотя трижды в своей биографии, в 1728-32, 1918-21 и 1941-44 город стоял на грани гибели. А вот от Града Рамсеса не осталось и следа.

Через две с лишним тысячи лет после Рамсеса II появился еще один родственник Петербурга, столица халифа Аль-Мансура, построенная в пустыне по последнему слову урбанистических теорий Х в., как Петербург по последнему слову теорий XVIII в. Новая правильная столица точно так же должна была противостоять старому неправильному Багдаду, как новый Петербург старой Москве. Согнанные на новое место горожане разбежались сразу после смерти халифа, как и петербуржцы после возвращения двора в Москву в 1728. Но если в Петербург двор через 5 лет все же вернулся, то брошенную столицу Аль-Мансура пески занесли так быстро, что она не успела полностью разрушиться, и археологам в ХХ в. удалось найти ее остатки.

Разумеется, ближайшей родней, можно сказать, старшим братом Петербургу приходился Версаль, речь о котором уже шла раньше. И хотя Версаль (ок. 100 тыс жит.) и Петербург (ок. 5 млн жит.) относятся сегодня к разным весовым категориям, проблемы развития там и тут удивительно похожи. Как и многое в их мифологии.

Таких братьев можно перебирать долго, вплоть до самого младшего из них (1960 г. рожд.), города Бразилиа, построенного в конце 1950-х в необитаемой глуши, в 1500 км от Рио-де-Жанейро, чтобы стать новой столицей одноименной Федеративной республики. Конечно, трехмиллионный Бразилиа во всех отношениях уступает десятимиллионному Рио, исторической столице страны. Ни физически, ни по культурной роли Бразилиа на Петербург совершенно не похож. Но вот набрать 3 млн жит. за 40 лет - это уже похоже. Похожа и сама по себе ультрасовременность архитектуры, если для младшего братца держать в поле зрения интернациональный фон середины ХХ в., а для старшего российский - фон первой половины XVIII в.

Но самым близким аналогом безусловно остается Вашингтон. Разница в возрасте - меньше 80 лет: Петербург, основанный в 1703, стал столицей с 1712, а Вашингтон с 1791. По сути дела надо бы праздновать не годовщину закладки в 1703 временных земляных укреплений на самом маленьком островке Невской дельты, а годовщину переезда государева семейства, родни и некоторых правительственных учреждений в 1712 из Москвы в Санкт-Питер-Бурх, как тогда именовался грязный и беспорядочный городок на Неве. Этот переезд и означал перенос столицы, хотя никакого официального документа по этому поводу - манифеста к населению или декларации иностранным послам и дворам - не было. А ведь повод, судя по последствиям, нешуточный.

В свои первые, достоличные десять лет городок на дальней окраине Московского царства не имел почти ничего общего с будущей роскошной столицей Российской империи. Тогда это были захолустные посады и слободы вокруг двух небольших земляных крепостей, Санкт-Петербургской (нынешней Петропавловской) и Адмиралтейской (вокруг верфей; за ненадобностью срыта в начале XIX в.). Между прочим, таким же захолустьем оставался Вашингтон в первые десятилетия своей биографии, хотя там находились главные федеральные объекты - резиденции Конгресса и президента. На месте торжественной открытой Эспланады, с самого начала (то есть с начала 1790-х) запланированной в качестве главного столичного пространства, почти весь XIX в. среди перелесков паслись коровы. Паслись они и в Петербурге, на лугу, до середины XVIII в. занимавшем место будущих площадей Дворцовой и Адмиралтейской, тоже самых торжественных пространств столицы. Разница лишь в том, что в Вашингтоне это были коровы частных хозяев, а в Петербурге коровы Дворцовой конторы. Там все пространства принадлежали гражданам, а здесь императору.

При любом сравнении Петербурга с Вашингтоном первым общим местом будет строительство обеих столиц на болотах. Мокрая низина Невской дельты отличалась от мокрой низины Потомака разве что множеством островов и климатическим фоном: здесь субарктический Север, там субтропики. Впрочем, сырой холод вряд ли намного хуже сырой жары. Но в культурной мифологии Вашингтона, кажется, никогда не имели большого значения те сюжеты засасывания города болотом или потопления водой, которые так много значили в петербургской мифологии. В приложении к Вашингтону об этом говорили или писали скорее в комическом залоге, чем в трагическом. Над федеральной столицей в позапрошлом веке вообще было принято смеяться. Еще бы, города на океанских побережьях росли и богатели с поразительной быстротой, а столица (особенно на их фоне) выглядела довольно жалко. Только с начала XX в. дело стало заметно меняться, и сейчас Вашингтон - один из самых динамичных городов страны. Чего не скажешь о Петербурге.

Второе общее место их сравнения - строительство того и другого по регулярным планам. Практически это значило, что на местности согласно проектному чертежу прорубались прямые просеки и кое-где прокладывались дороги и появлялись дома. Однако места сгущения и разрежения застройки следовали совсем не геометрическим законам, а требованиям реальной жизни. Здания хоть и строились как велено, то есть по длинным и прямым улицам, но получалось где густо, где пусто, и регулярная картина в целом долго не возникала. На многих улицах после нескольких домов тянулись на версту/на милю пустыри. Только когда значительная часть города была сплошь застроена, эффект регулярности стал заметен. И чем плотнее становилась застройка, тем ярче выступал этот эффект. Так было и на Потомаке, и на Неве.

Но была и существенная разница: если для Вашингтона с самого начала существовал единый, строго регулярный, красивый и тщательно продуманный проект почти для всей городской территории, то Петербург до 1712 рос вообще без всякого проекта, как все русские средневековые города (за исключением Москвы - ее рост регулировался проектами уже в XVI в.). Вот когда городок стал столицей, тогда вскоре появился замечательной красоты единый, тоже строго регулярный и тщательно продуманный проект для всей его будущей территории, выполненный по заказу царя Петра первоклассным французским мастером, "генерал-архитектором" русской службы Жаном-Батистом Александром Леблоном (замечу в скобках: изобретателем нынешнего унитаза, явления, по-моему, ничуть не менее эпохального, чем паровой двигатель или аэроплан). Но царь его проект забраковал и стал по собственному усмотрению застраивать свою столицу, как барин свою усадьбу - сегодня здесь, завтра там, не заботясь о связи разных кусков. Получившуюся неразбериху удалось (сперва на бумаге!) привести к общему знаменателю только в конце 1730-х, уже после смерти Петра, и только для левого берега Невы. А первый генеральный план для всего города выполнил отличный архитектор Алексей Квасов лишь при Екатерине II в начале 1760-х.

Лет через тридцать после этого по заказу современника Екатерины, первого президента Штатов Джорджа Вашингтона, майор американской службы француз Пьер Шарль л'Анфан вычертил вышеупомянутый генеральный план американской столицы. Поскольку и Квасов, и л'Анфан опирались на одни и те же французские идеи, то их планы состояли в близком родстве, хотя л'Анфан имел дело с пустой территорией, а Квасов с более или менее застроенным городом. Родственность планов вовсе не означает, что старший петербургский собрат как-то повлиял на младшего вашингтонского. Ни майор л'Анфан, ни генерал Вашингтон наверняка ничего не знали о работе Квасова. Тем удивительнее общее пространственное сходство Вашингтона с Петербургом - и это несмотря на все различия в их реальной топографии.

Одна из причин очевидного фамильного сходства - запрет на строительство высоких зданий. В Петербурге нельзя было строиться выше карниза Зимнего дворца, в Вашингтоне выше карниза Капитолия. Столица империи и столица республики, лежащие на разных сторонах земного шара, оказались странно схожи. Вашингтон остался единственным крупным городом США, в котором нет небоскребов. А ведь они - символ страны! Точно таков же и Петербург. Правда, Россию не назовешь страной небоскребов (опять-таки за исключением Москвы). Так что недавний проект первого небоскреба на Неве, на самой западной окраине города, у кромки Финского залива, остается бумажной утопией - ни один нормальный застройщик не хочет им заниматься. И правильно делает.

Есть еще один момент кровного родства Петербурга с Вашингтоном: оба они, так сказать, не только дети Парижа, но и внуки Рима, поскольку стали практическим воплощением тех самых урбанистических идей, которые наметились на Тибре, а оформились на Сене, но во Франции воплотиться долгое время не могли. Тут нужны два уточнения.

Первое: сами по себе идеи единой регулярной планировки крупного города, составившие, я думаю, высшее достижение культуры барокко (они пережили барочную эпоху почти на триста лет), впервые были реализованы в Риме в конце XVI в. папой Сикстом V. Так что Рим - всеми почитаемый "дедушка" этих идей. Но блестящее развитие и универсальную форму, пригодную для всемирной трансляции, они получили во Франции в XVII - XVIII вв., не столько на практике (в строительстве Версаля, например), сколько в абстрактных проектах или теоретических трактатах, написанных так страстно и увлекательно, что они были переведены на все европейские языки и надолго пленили воображение монархов, аристократов, садовых мастеров и, конечно, всего зодческого цеха.

Второе: в 1850-х - 1870-х, при радикальной перестройке Парижа, начатой императором Наполеоном III и законченной уже в годы Третьей республики, эти идеи получили, наконец, широкомасштабное осуществление, хотя и с сильным отставанием от Петербурга и Вашингтона. Отец в этом отношении догнал сыновей. И все же результат был не таким чистым, не таким радикальным, как на Неве и Потомаке: прямые проспекты нового регулярного Парижа не уничтожили всего средневекового города, не заменили его целиком, а совместились с ним, оказались вживленными в тесноту и путаницу его старинной ткани. Удивительное сочетание того и другого придавало (и по сей день придает) Парижу столь редкостное пространственное разнообразие и такую живую прелесть, какой не имели (и по сей день не имеют) ни российская, ни американская столицы. В этом отношении сыновьям никогда не догнать отца.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Андрей Н. Окара, Путин в Полтаве-2 /17.09/
По украинским меркам Полтавщина - почти Кувейт: по дороге из Полтавы до Великих Сорочинцев - не меньше 30 нефтяных вышек. В Полтаве постоянно происходит что-то интересное. Ну не может "питерский чекист", кадровый разведчик упустить такую уникальную "незасвеченную" явку! И судьбы мира можно решать не только в Сардинии, но и на Полтавщине.
Михаил Голованов, Обыватель приходит в плавках /28.08/
Адлер преображается, избавляясь от уродливого наследия нищего прошлого. По всему побережью - лихорадочное строительство. В отличие от шумного Сочи, в Адлере москвичей немного. Со всей страны туда едут те, кому не по карману заграница, - реальный "средний класс". Местные предприниматели излучают плохо сдерживаемый оптимизм.
Сергей Костырко, В поисках Египта-3 /12.08/
Пустыня, пирамиды, небо, Нил, коптские церкви, изысканная, и при этом строго и властно выстраивающая тебя изнутри мечеть Мухаммеда Али - все это настоящее. И всему этому миру дела нет до нас и наших комплексов. Хотите - смотрите и проживайте увиденное, хотите - нет. Ему все равно. Он - есть. А увидишь ты его или нет - это уже твои проблемы.
Григорий Каганов, Гарвард: трехсотлетие Петербурга-4 /11.08/
Самая симпатичная разновидность американского музея - бывший особняк семьи, завещанный родному городу вместе с коллекциями: "Фрик", "Филипс", "Дамбартон Оукс", "Уоллес" и др. Когда идешь от Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостонский музей искусств, то не можешь понять, что имеют в виду соотечественники, утверждающие, будто в США "нет культуры".
Григорий Каганов, Гарвард: трехсотлетие Петербурга-3 /23.07/
Самые непосещаемые отделы американских музеев - это отделы старой американской живописи. А зря. Ведь само-то их старое искусство отличается замечательной здоровостью и никаких комплексов не обнаруживает.
предыдущая в начало следующая
Григорий Каганов
Григорий
КАГАНОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100




Рассылка раздела 'Путешествия' на Subscribe.ru