Пейзаж и ментальность

Чувство родины у нас причудливо и многослойно. Начинаясь и от старой отцовской буденновки, и от картинки в букваре, оно порой грозится встать дыбом, по меньшей мере - в том как раз случае, когда картинка в букваре буденновку ничем разительно не напоминает. В самом деле, как прикажете быть мальчику, начитавшемуся сказок про непроходимые дубравы, широкие медленные реки и безграничные просторы, населенные русскими людьми, а кроме них разве лишь всякой нечистью - соловьями-разбойниками да бабами-ягами. И вот везут такого мальчика летом на дачу, и видит он вокруг совсем иное, и это иное становится со временем для него родиной, исконной землей, роднее которой нет.

Вот видит он вместо широколиственных чащ леса хвойные, тайгу, если по-научному. Вместо же широких и величавых среднерусских речек видит он невесть что: озера - не озера, реку - не реку. Называется это "невесть что" Вуоксой и является на самом деле системой соединенных протоками озер, через которые довольно медленно, но все же течет вода - из озера Сайма в Финляндии прямиком в Ладожское озеро, куда Вуокса сегодня впадает двумя рукавами - около Приозерска и южнее, из озера Суходольское. Озера Вуоксы, равно как и сотни других озер Карельского перешейка, - детище ледника. Они неглубоки, чисты, довольно богаты рыбой. Берега же этих озер - гранитные скалы, отполированные водой и временем. Такой вот не вполне былинный пейзаж, знакомый, впрочем, многим теперь по фильмам "Особенности национальной охоты/рыбалки".

Чувства бескрайности русского простора здесь не возникает - всякий знает, что не слишком далеко госграница, и всякий же осведомлен, что прежде, до войны, граница была заметно южнее: итак, мы с вами на бывшей территории Финляндии, господа!

С советско-финской "Зимней войной" 1939-1940 года связана и местная мифология, заменяющая здесь соловьев-разбойников. Дети пугают друг друга финнами-диверсантами, будто бы живущими с тех пор в лесах и нападающими порой на грибников. В подтверждение этих страхов обычно показывают найденные в лесу остатки брошенных финских хуторов - главным образом бетонные фундаменты домов и теплиц, сделанные масштабно и на совесть. (Тут же рядом обычно растут основательно одичавшие, но все еще плодоносящие фруктовые деревья - яблони, груши, смородина, крыжовник; довольно странно смотрятся они посреди соснового леса...)

А вот и местная "столица" - город Приозерск, до 1948 года носивший имя Кексгольм. Райцентр Ленинградской области - от Петербурга 145 километров на север. Вместо белокаменного древнерусского кремля - башни и стены построенной шведами приземистой крепости, вместо сверкающего золотыми маковками собора - суровая и величественная лютеранская кирха (арх. А.Линдгрен. 1930 г.): в ней до недавнего пожара был, как водится, кинотеатр и клуб. Есть, впрочем, и православные храмы - благородных форм собор Рождества Богородицы (Арх. Д.И. Висконти. 1847 г.) и построенная в русском стиле церковь Всех Святых ( Арх. Я.Аренберг. 1890-1892 гг.). Еще несколько построек осталось от финского периода (20-30-е гг.) - за вычетом банковского здания на ул. Ленина, 18, все они - провинциальный финский конструктивизм, детище далеких эпигонов великого Алвара Аалто.

В одном из этих домов сейчас гостиница "Корела" - номеров много, и они большей частью пустуют, несмотря на то, что значительная часть гостиницы арендуется структурами районной администрации. Сюда приходят, в частности, петербургские дачники, желающие получить необходимые визы для операций со своей нехитрой недвижимостью - и здесь становятся они добычей примерно десятка частных контор, специализирующихся на геодезической съемке и обмерах строений. Офисы этих контор в той же "Кореле" - есть в этом что-то кафкианское, не так ли?

Интенсивное дачное строительство на севере Карельского перешейка стартовало в начале 60-х, достигло своего пика году к 91 и сейчас, слава богу, пошло на спад: по бросовым ценам, не компенсирующим понесенные затраты, предлагается масса участков, пустых и с недостроями разной степени - и никому они уже не нужны. А ведь было время, когда ленинградцы готовы были глаза выцарапать за шесть соток неудобья на болоте, без ясных перспектив электрификации и водоснабжения, до которых приходилось добираться пешком через три-пять километров леса. Тем не менее дачных участков в Приозерском районе много - десятки, если не сотни, тысяч. Расположены они довольно компактно, образуя странноватые, на взгляд незнакомого с контекстом иностранца, квазинаселенные пункты, в которых восемь месяцев в году можно встретить лишь бомжей, промышляющих мелким взломом и разукомплектованием поселковых силовых трансформаторов. С другой стороны, в каждом практически дачном поселке, наряду с причудливыми деревянными "курятниками" и поросшим мхом недостроем, всегда найдется один или несколько особняков, скрытых за двухметровыми кирпичными оградами - в агентствах такие владения продают начиная от $75 000. И это, в общем, тоже веяния последних лет.

Если взглянуть на карту района, то нельзя не отметить следующую закономерность: ряд наиболее значительных дачных поселков перешейка расположен как бы вплотную к линии старой советско-финской границы. Причем примыкают дачные поселки к этой линии с той, "финской" стороны. Объяснение данного феномена, судя по всему, тривиально: строились там, где имелись первоначально хоть какие подъезды. Понятно, что и в этом отношении тоже Финляндия оказалась поблагоустроеннее СССР.

Здесь же, в Приозерском районе, в поселке Соловьевка на Комсомольском озере находится одна из личных дач В.В. Путина. Узнала о ней общественность в 1999 году, когда, готовясь к выборам, Владимир Владимирович опубликовал декларацию имущества, находящегося в его собственности. Журналисты тогда подъехали, поглядели на забор и черепичные крыши (тот самый случай - от $75 000 и выше), пообщались с местными, которые поведали о польских и финских рабочих, привлеченных к строительству фазенды, о переселении соседей прочь с облюбованного Путиным мыса (непонятно, за чей счет). Согласно той же декларации, кстати, ежемесячные доходы нынешнего президента России составляли в 98-99 годах что-то около $600.

"За что здесь у вас обычно убивают?" - спрашивал, попав в новую местность, герой одного проходного фильма. Ответ на подобный вопрос обычно говорил главное о месте и его населении - о том, что является основным нервом локального бытия. Что касается Карельского перешейка, то здесь, наверное, если и убивают, то за лес. Точнее, за леса. Запомнилось, что когда-то, в самом конце восьмидесятых или даже в начале девяностых петербургские газеты описывали имевшее здесь место происшествие, почти дублирующее сюжет рассказа Ф.С. Фицджеральда "Алмаз величиной с отель Риц". Там, если кто забыл, герой за взятку добился внесения искажений на государственные топографические карты. В результате он оказался полновластным хозяином территории, согласно картам не существующей вовсе, и творил на ней самочинный суд и расправу. Одна забота была - сбивать случайно залетевшие самолеты, дабы не заподозрили чего. Так вот, в нашем же случае некие проверяющие органы обнаружили намеренное искажение топокарт перешейка, занижающие площади лесных угодий первой категории. Само собой, в момент обнаружения заготовка этих несуществующих лесов шла полным ходом...

Вообще фантазия населения перешейка порой являет себя нетривиально. Так, прогремело на всю страну обращение жителей Приозерска в суд с иском о признании их права стоять на учете в налоговых органах без присвоения ИНН, о признании присвоенных ИНН недействительными с их последующим обезличиванием и о выдаче Свидетельства без ИНН. Причем дело здесь не в религиозных чувствах каких-нибудь, а в чем-то еще более трансцендентном, понятном только адвокату Пугачевой А.В., тем не менее проигравшей данный процесс.

Другая экзотическая история связана с уютным баром "Капитан Морган" - по-видимому, самым фешенебельным в Приозерске. Посетители данного заведения имеют удовольствие лицезреть в ожидании заказанных лангетов и котлет по-киевски уйму всякой красивой живности: сине-желтого попугая ара, молодую белку в клетке с колесом, рыбок пираний, резвящихся в аквариуме. Вот этих-то пираний некие посетители "Моргана" и попросили для них приготовить. Говорят, на кухне едва не плакали, разделывая своих любимцев, - однако желание клиента есть закон, что ж поделаешь!..

И еще одну местную деталь нельзя не упомянуть, рассказывая о Приозерске. Это автобусы с ностальгирующими финнами. Их сюда заносит регулярно - внимая своему экскурсоводу, они пристально, но безучастно глядят по сторонам сквозь стекла окошечек, затем выходят наружу в Старой крепости (там краеведческий музей) или около кирхи, осматривают экспозиции, крайне редко разоряясь на сувениры, после чего возвращаются в свой автобус. Экспедиция на марс ради активизации воображения...

Границы истории границ

Как и все почти уголки нашей Родины, мало-мальски пригодные для человеческой жизни, приозерская земля за века своей истории была исключительно обильно полита кровью. Слабым утешением, если можно так сказать, станет здесь сравнительная краткость исторической памяти местного краеведения - едва ли сегодня известно что-либо о взаимоотношениях населявших Карельский перешеек финских племен до середины 12 века, когда два соседних государства - Швеция и Новгородская Русь - начали планомерную экспансию на указанные территории, прикрываясь, как водится, лозунгами обращения язычников-карел в католицизм и православие соответственно.

Начало было положено в 1156 году шведским королем Эриком IX, высадившимся в Финляндии и обратившем племена суоми в католичество. Ответные меры новгородцев - такие, как набег 1187 года на предместья Стокгольма или поход Ярослава Всеволодовича (отца Александра Невского) 1227 года с целью принудительного крещения населения Карелии и Финляндии, а равно как и бесчисленные взаимные набеги и грабежи, по-видимому, способствовали, как сейчас бы сказали, прояснению взаимных позиций сторон. Окончательно же сформулировались новгородские притязания в 1277-78 годах, когда уже сын Александра Невского Дмитрий предпринял новую карательную экспедицию в Карелию и официально присоединил "Корельскую землю" к Новгороду. Фактически произошел раздел сфер влияния - шведы получили власть над финскими племенами суоми (сумь) и хямэ (емь), в зависимости от новгородцев оказались карелы, ижора, вепсы, водь и чудь.

В дальнейшем стороны предприняли ряд попыток "покачать" сложившийся порядок вещей - в 1293 году маршал Торкель Кнутссон утвердился на северо-западе Карельского перешейка, основав крепость и город Выборг, и через два года предпринял поход на восток, в Приладожье, на земли новгородских карел. Первоначально походу сопутствовал успех и, дабы закрепиться на завоеванных землях, близ впадения реки Вуоксы в Ладогу шведами была основана крепость Кякисалми (Кексгольм). Однако вскоре новгородцы сумели выбить из нее противника, после чего переименовали укрепление, дав ему имя Корела. Так возник административный центр новгородских владений на перешейке, за свою семисотлетнюю историю переменивший четыре названия, - нынешний Приозерск.

Первый русско-шведский мирный трактат, официально устанавливающий границы, был подписан в 1323 году королем Магнусом Эриксоном и внуком Александра Невского - князем Юрием Даниловичем Московским. Согласно Ореховецкому договору, граница брала начало от Финского залива (начисто игнорируя, кстати, само существование о-ва Котлин - где расположен нынешний Кронштадт), далее шла по реке Сестре, поворачивала на северо-восток и затем меридианально на север вплоть до побережья Ботнического залива. Судя по всему, первое время стороны старались договоренности соблюдать, хотя удавалось это с трудом. Дело в том, что, несмотря на детально прописанную последовательность пограничных ориентиров и установленные межевые камни, качество делимитации было исключительно низким: высокие стороны по незнанию допустили множество неоднозначных трактовок и пропусков. Кроме того, зачастую не принималась во внимание такая "мелочь", как наличие за линией границы угодий, принадлежащих жителям "с этой стороны". В итоге трансграничный разбой, угоны скота и т.п. стали нормой карельской жизни, постоянно провоцируя вовлечение в конфликт властей различного уровня. Дело дошло до того, что король Густав Ваза (тот самый, что провел в Швеции лютеранскую Реформацию) вынужден был переселить часть населения приграничных сел во внутренние районы, заменив их на людей, не знакомых с поэтичным образом жизни фронтьира, - однако эффект был незначителен.

Таким образом, до начала последней трети XVI века Корела была центром северной части новгородской Водской пятины (после присоединения Новгорода к Московскому государству - уезда). В состав земли входило семь погостов, то есть около трехсот населенных пунктов - в самой же Кореле на 1568 год числилось 406 дворов посадских людей, дворы наместника, главы церковного округа, бояр и дворян, а также церковь и четыре монастыря. То есть это был город с населением порядка четырех-пяти тысяч человек. Вполне благополучный по меркам тех времен.

Известно, что основным занятием населения тогда было рыболовство - до двух третей податного сословия давали состоящие в ведении Дворцового приказа рыболовы: объектом их промысла были речные лососевые - лох и форель, поставляемые из Корелы чуть ли не к царскому столу.

Затем настали времена грустные. В 1570 году Швеция объявила войну России, безнадежно завязшей в ливонской авантюре Ивана Грозного. Долгое время активные боевые действия шли на юге перешейка, близ Невы, в конец разорив тамошнее население. Развязка настала в 1580 году: шведы под командованием Понтуса де ла Гарди штурмом взяли Корелу, переименовав ее затем обратно в Кексгольм, после чего "очистили" от русских не только Карельский перешеек, но и всю Ингерманландию, или Ижорскую землю, - территорию, окружающую нынешний Петербург. По позорному Плюсскому миру 1583 года Россия лишилась выхода к Балтике. Впрочем, уже в следующую войну статус-кво, казалось, был восстановлен - граница по Тявзинскому договору 1595 года почти повторяла Ореховецкую, однако таковой расклад оказался весьма недолговечным, что не мудрено: целостность границ государства определяется не превратностями боевого счастья, а общей мощью страны. Россия же после чудачеств Грозного похвастать этим, увы, не могла...

В 1609 году перед лицом польской интервенции Василий Шуйский подписывает со шведами Выборгский трактат, согласно которому государственная граница проходит по линии, разделяющей Карелию и Ингерманландию - последняя остается русским, а первая, включая город Корелу, переходила к шведам в обмен на помощь в борьбе с поляками. Эта граница, заверенная подписями Михаила Скопин-Шуйского и Якоба де ла Гарди соответственно, просуществовавшая первоначально неполные восемь лет, станет неоднократно воспроизводиться в последующие века. По ней пройдет размежевание между Петербургской и Выборгской губерниями, затем - между Россией и Великим Княжеством Финляндским, потом между Финляндией и СССР, затем она определит большей частью прохождение линии советско-финского фронта в Великую Отечественную и, наконец, выродится в административную границу между Санкт-Петербургом, Всеволожским, Выборгским и Приозерским районами Ленинградской области.

Показательно, что жители Корелы Выборгский трактат не признали - город капитулировал перед шведами лишь после шестимесячной осады в марте 1611 года. Остатки защитников крепости, возглавляемые первым епископом Корельским Сильвестром, покинули укрепления с оружием и знаменами. В Москве в это время давно стоял польский гарнизон...

Столбовский мир 1617 года подтверждал территориальные потери Ивана Грозного - Карелия и Ингерманландия оставались за шведами, граница устанавливалась по рекам Луге и Плюссе, совсем близко от Пскова. На 80 с лишним лет Карельский перешеек, несмотря на перманентные народные восстания и предпринятую в 1656 году Алексеем Романовым попытку реванша, попал под власть Шведской короны.

Следует отметить, что за эти годы на перешейке произошли важные демографические изменения. Часть дискриминируемого православного населения Кексгольмского лена покинула родные земли, переселившись на русскую территорию. Их места заняли выходцы из внутренних районов Финляндии и частично шведы - тем самым структура населения и в значительной степени его самосознание унифицировались с таковыми у жителей исконно подвластных шведам территорий. Иначе говоря, войска Петра I, занявшие перешеек в ходе Северной войны, рассматривали его как территорию завоеванного вражеского государства, а сами в глазах местного населения скорее были оккупантами, чем освободителями. Традиционное финское наименование Северной войны переводится как "Великое лихолетье" или "Великое зло" ("Малым лихолетьем" при этом называли следующую русско-шведскую войну - 1741-43 гг.) - что весьма красноречиво описывает отношение населения к длившимся более десяти лет боевым действиям.

Как бы то ни было, 8 июля 1710 года гренадерский полк под командованием Р.В. Брюса осадил Кексгольм, и через два месяца - 8 сентября в 4 часа по полудни - шведы сдались. В ознаменование события полк получил наименование Кексгольмского - позднее, в последнюю русско-шведскую войну 1808 года, он участвовал в знаменитом переходе на Аландские острова по льду Ботнического залива, а также в других походах русской гвардии. В 1910 году, в ознаменование двухсотлетия двойной даты - взятия Кексгольма и образования полка - на средства военнослужащих в центре города был установлен и поныне сохранившийся бюст Петра I. Перед Первой Мировой войной полк входил в расквартированную в Варшаве Третью Гвардейскую пехотную дивизию и полностью назывался, как ни странно, Лейб-гвардии Кексгольмским Императора Австрийского Короля Венгерского Франца-Иосифа I полком. Известно также, что полк запятнал себя, переметнувшись на сторону большевиков в 1917 и будто бы участвовал в мифическом штурме Зимнего...

Вхождение в состав России ощутимо изменило жизнь населения перешейка, привыкшего к шведской правовой системе. Как водится, обретенные земли были незамедлительно розданы заслуженным людям - новые хозяева, привыкшие владеть огромными крепостническими вотчинами в центральных областях России, не слишком следили за соблюдением прежних прав жителей, пусть и декларативно подтвержденных специальным петровским указом. Положение существенно изменилось лишь в 1811 году, когда Александр I передал всю Выборгскую губернию автономному Великому Княжеству Финляндскому, отвоеванному у шведов в 1808-1809 годах. К этому времени Кексгольмская крепость окончательно потеряла значение как пограничное укрепление - город стал по сути обычным уездным центром.

Со второй половины 18 века Кексгольмская крепость служила еще и тюрьмой. Среди ее узников - декабристы, мятежные солдаты Семеновского полка, петрашевцы, однако самыми знаменитыми из них, без сомнения, стали две жены и трое детей Емельяна Пугачева, пожизненно поселенные в цитадели. (Дочерей Пугачева видел еще декабрист И.И. Горбачевский, сидевший в крепости в 1826 году. А до того их не мог не встретить А.В. Суворов, инспектировавший крепость в 1791 году.)

Во второй половине 19 века Кексгольм переживает экономический упадок и отток населения. Вследствие вызванного неудачными гидротехническими работами резкого обмеления Вуоксы заметно ухудшились рыбные ловли. Постепенно хозяйство переориентировалось на поставки продовольствия в Петербург и на мелкофабричное производство - главным образом фарфоро-фаянсовое. Железная дорога до Петербурга была построена только к 1917 году.

Оказавшись в 1918 году в составе независимой Финляндской Республики, Кексгольм вынужден был вновь сменить экономическую парадигму. Доступу на российский рынок препятствовали ряды проволочных заграждений между станциями Раасули и Орехово. Надо было искать новые источники средств к существованию, и выбор был сделан в пользу создания мощной лесоперерабатывающей промышленности. Именно в 20-30-е годы на Карельском перешейке были построены основные целлюлозно-бумажные, лесохимические и лесоперерабатывающие предприятия, самым крупным из которых являлся ЦБК в Кексгольме.

Аннексировав финскую часть перешейка в результате "Зимней войны" 1939-1940 гг., Советский Союз столкнулся со специфической проблемой заселения новых земель. Прежние жители ушли во внутренние районы Финляндии практически поголовно - надо было искать новые рабочие руки в города и новых крестьян для обработки сельхозугодий. Второе давалось с великим трудом - по сути, окончательно заселить села перешейка выходцами из северо-западных областей России удалось лишь после 1944 года, когда, побывав опять в финских руках, территория была вновь отбита Красной армией. Разумеется, формы совхозно-колхозной организации земледелия не показали и тени эффективности прежней, фермерско-хуторской системы. Что же до городских переселенцев - то здесь нашлось достаточное количество охотников, которые вселялись в дома, покинутые прежними жителями, оставившими в них весь свой скарб, - однако Советская власть дополнила добровольцев и специфическим своим методом: был образован Кексгольмлаг (Исправительно-трудовой лагерь спецстроительства на Карельском перешейке), семь тысяч заключенных которого занимались восстановлением разрушенных войной предприятий.

И, наконец, не обошлось без топонимической стерилизации: была заменена на невнятные Иваново, Плодовое, Ромашки и т.п. основная масса исконных карельских наименований, не мешавших прежде ни Александру I, ни Николаю II. Так Кексгольм стал Приозерском.

Приозерское экономическое чудо

Какой-нибудь случайный американец, обнаружив на карте близость Приозерска к финской границе и сравнив среднюю стоимость рабочей силы в Финляндии и России, с плеча бы предрек району участь экономического паровоза области. Наподобие пограничных районов Мексики, куда американские компании массовым порядком переносят свои производства из южных штатов.

В действительности же приозерское экономическое чудо состоит в том, что Приозерский район, по меркам Ленинградской области, является сегодня районом исключительно депрессивным. В самом деле, здесь не видать привычных для Ленобласти крупных международных инвесторов, таких, как Ford Motors (Всеволожский р-н), IKEA-Swedwood (Тихвинский) или Caterpillar (Тосненский), построивших свои заводы "с нуля". Нет здесь и российских мегакомпаний, подобных "Сургутнефтегазу", инвестирующему в приватизированный Киришский НПЗ (Киришский р-н, соответственно). Лежат в стороне и точки приложения федеральных программ развития транспортной инфраструктуры - последние сконцентрированы вокруг портовых комплексов Усть-Луги (Ломоносовский р-н) и Высоцка - Приморска (Выборгский). В сравнении с этим фонтаном бизнес-активности Приозерский район и вообще большая часть севера Карельского перешейка выглядит едва ли не деловой пустыней.

Как-то, с пятого на десятое, существует старый "крупняк" - деревообрабатывающие и мебельные предприятия, возникшие вокруг и на месте закрытого героическими стараниями перестроечных экологов ЦБК. Что-то мешает им развиваться - при этом вроде не бездельники и могли бы жить: так, Приозерский ДОЗ поставляет продукцию для той же IKEA аж с... 1979 года! И директор продвинутый, по крайней мере если судить по его интервью местным СМИ... Но вот жалуется то на колебания курса шведской кроны, то еще на что-то... В итоге в 17-тысячном Приозерске зарегистрировано более тысячи официальных безработных, а в местной мифологии золотые старые времена накрепко связаны с периодом, когда комбинат пыхтел вовсю. (Накапливая Цезий-137 в ладожских донных отложениях вплоть до ближнего к истоку Невы мыса Марьин Нос, добавим мы.)

Данный расклад определяет самые крупные штрихи, описывающие местную ситуацию, то, что сразу бросается в глаза: бедность, безработицу, причудливо сочетающуюся с нехваткой квалифицированных кадров, высокий миграционный потенциал нынешнего населения. Однако у приозерской реальности есть и иные составляющие - более оптимистичные. Перечислим их по порядку.

Во-первых, это несколько успешных промпредприятий среднего размера. Их вклад в районный бюджет не превышает 20% не столько в силу их незначительности, сколько благодаря более гибкому налоговому планированию. То есть чиновников они не слишком кормят, зато кормят население - работников, их семьи и, опосредованно, многих прочих.

Что это за предприятия? Несколько разработок нерудных полезных ископаемых - карьеров, говоря иначе, где добывают щебень, гранит и другие нужные для строительства материи. Их даже экспортируют за рубеж - в Литву, скажем. Собственниками этих предприятий как правило являются петербургские финансово-промышленные группы. Другой успешной отраслью в сегменте средних предприятий является та же деревообработка и лесозаготовление. То, что не удается гигантам, озабоченным содержанием ненужных основных фондов и устаревшей инфраструктуры, вполне по силам новым бизнес-проектам - удается производить, в том числе на экспорт, довольно высокотехнологичные изделия, типа оконного клееного бруса. Третьим кластером успеха, похоже, стала переработка молока. Базируется она на весьма неплохих показателях местного животноводства - надои от одной коровы вплотную подходят к неслабым 8000 кг в год. Заметим, что продукция местных молокозаводов пользуется популярностью среди жителей Петербурга еще с советских времен - прошлые и нынешние дачники однозначно отдают ей предпочтение в местных магазинах, ценя качество. Остается лишь удивляться, почему все это до сих пор не привлекло внимания молочных "грандов" - ни московского Вимм-Билль-Данна, ни, скажем, финской Valio.

Другой позитивной составляющей приозерской экономики является поселок Сосново. В каждой югославии есть своя словения, в каждом китае - свой шанхай. В Приозерском районе есть Сосновская волость. Уже в середине девяностых центр поселка чем-то напоминал московскую улицу: та же безудержная лихорадка возведения через каждые пятьдесят метров торговых центров и кафе - глядевших в мир тонированными стеклами окон, обитыми импортным сайдингом стенами и аккуратными псевдочерепичными крышами. Как-то все это было до слез хрестоматийно: локальный экономический бум на базе обслуживания десятков тысяч дачных участков, расположенных в окрестностях. В нарушение общероссийской закономерности - чем больше населенный пункт, тем выше в нем качество жизни: по уровню сервиса Сосново скорее всего оставляет Приозерск позади. Скажем, ультрасовременная станция техобслуживания на 11000 автомобилей в год, подобная сосновской, в Приозерске еще только проектируется. Или, допустим, техвооруженность милиции: сосновская предлагает дачникам оборудовать свои домики системой радиоохраны. Аналогичную комплексную услугу (с выездом наряда по тревоге) предлагает в Соснове и одна из крупных петербургских компаний соответствующего профиля. Ничего подобного в райцентре не имеется - там вневедомственная охрана по старинке подключает своих клиентов, используя чреватые бесконечными ложными срабатываниями телефонные линии.

Но сервис для дачников - это первый этап. Следом потянулись и промышленные инвестиции - в реконструкцию того же сосновского молокозавода. Или хлебозавода. Или, скажем, "Сосновская фабрика пластмасс "Аэлита"" - судя по обстоятельному сайту в Интернете - "ведущий производитель втулок для различных типов бумаги", имеющий "современный парк станков по производству продукции из полимеров", а также "собственные патенты и know-how".

Разумеется, в этой ситуации не могут не возникнуть мысли о "сепаратизме районного масштаба": неоднократно приходилось слышать сквозьзубовные сетования тех же милиционеров, допустим, о том, что слишком долго и тяжело приходится все инициативы согласовывать с Приозерском. И это не совсем пустые сетования: Ленинградская область знает ряд прецедентов перехода экономически самодостаточных населенных пунктов в прямое областное подчинение. Ближайший к Соснову пример - муниципальное образование Сертолово, эксклавно окруженное Всеволожским районом. Сейчас подобные видоизменения политического устройства весьма затруднены - однако если таковая сецессия вдруг случится, то произойдет это на пользу всем: и Соснову, и Приозерску, которому придется активизировать очередную - четвертую в истории - смену своей экономической парадигмы.

Знакомый предприниматель, работающий в туриндустрии, побывав в Приозерске, произнес затем следующую фразу: при правильном подходе четверть города могла бы кормиться от валаамских паломников. Действительно, пристань, с которой отправляются на Валаам пароходики, существует в городе с давних пор. В 19 веке этим путем, в частности, попал на Валаам писатель Николай Лесков, оставивший в своем "Очарованном страннике" не слишком лицеприятное описание городка Кексгольм. Однако сейчас, несмотря на наличие в Приозерске подворья Валаамского монастыря, основная масса паломников и туристов отправляется на остров из Петербурга. По сути, приозерские власти отдали валаамскую тему на откуп структурам Московской патриархии, особой оборотистостью и бизнес-креативностью доселе не прославившейся.

Другой транзитной "темой" в потенциале является собственно сухопутный транзит - вдоль берега Ладожского озера в Карелию и через погранпереход Вартсиля - в северную Финляндию. Однако здесь препятствием становится состояние дорог - оно ниже всякой критики, хотя дороги номинально существуют, то есть нуждаются в реконструкции, а не в "прорубании сквозь целину".

Эта же печаль - убожество путей сообщения, по всей видимости, - главный сдерживающий фактор для инвестиций в самую перспективную область местной экономики, способную разом оттеснить на периферию всю наличную промышленность скопом: туризм.

В самом деле, уникальные природные условия перешейка позволяют развивать самые разнообразные виды коммерческого отдыха - если только они не требуют теплого моря да солнечного зноя. Так, уже имеются на перешейке горнолыжные (!) курорты, трансформирующиеся летом в высококлассные базы отдыха. Есть и тренировочные базы скалолазов-альпинистов - и это, что называется, среди русских-то равнин! Система же связанных протоками озер Вуоксы позволяет организовать какие угодно причудливые виды водного отдыха - с лодочными маршрутами разной степени экстремальности (Лосевские перекаты), с рыбной ловлей (и зимней в том числе), с отдыхом на островах и т.д. И, в общем, спрос почти гарантирован: под боком пятимиллионный Питер, жители которого привыкли здесь отдыхать. Осталось приучить их отдыхать здесь по-человечески...

Собственно, постепенно все это уже происходит на уровне частной инициативы - кто-то реконструирует старый пансионат, кто-то разводит форель на придорожной ферме, кто-то водит туристические велогруппы вокруг Ладожского озера, но чтобы превратить инвестиционный ручеек в поток, способный ощутимо изменить условия жизни местного населения, необходимы все же государственные волевые усилия. Будем мечтать.