17.02.99

"Марат/Сад" - "Шарашка"

"Преследование и убийство Жана-Поля
Марата, представленное артистической труппой психиатрической лечебницы в
Шарантоне под руководством господина де Сада" (Питер Вайс)

"Шарашка" (По роману А.Солженицына "В круге первом")

Постановка Юрия Любимова. Театр на Таганке

Конец девяносто восьмого года отмечен двумя премьерами Юрия Любимова, вышедшими одна за другой. Это сломало более или менее глухое молчание, окружавшее Театр на Таганке, - о нем предпочитали особенно не говорить, не желая, видимо, смешивать прежние чувства с нынешним их отсутствием. Новые спектакли по Достоевскому уже почти забыты. Но "Марата" по крайней мере эта участь, кажется, ожидает не скоро.

Любимов, вновь заставив говорить о своем театре, действовал не менее расчетливо, чем Спилберг, стремившийся к "Оскару". Декабрьские премьеры - это, прежде всего, победа Любимова, продемонстрировавшего, что в восемьдесят с лишним лет он еще в полной силе - как режиссер, как организатор и даже как актер. Он пошел в наступление - и не только на свою старую, но и на новую, молодую, публику, которая не успела узнать, что такое был Театр на Таганке.

Единодушное мнение, распространившееся между публикой, которая будет идти на Таганку, что "Марат-Сад" - лучший спектакль Любимова, поставленный им с момента возвращения в Москву. Это мнение воспроизвела в Итогах Дина Годер, осветив его тем самым своим авторитетом. "Любимов берет свое везде, где находит", - это, возможно, вообще, лучшая оценка для режиссера, подчеркивающая, что режиссер - действующий, не архивный, что ему, по большому счету, наплевать, что о нем подумают, что спектакль ставился ради спектакля. Годер делает акцент на молодости - Любимов поставил на молодых актеров, пользуясь их энергией и отдавая им свою, он отказался от политизированности, бывшей когда-то в пьесе Питера Вайса главным, он урезал текст, сосредоточившись на музыке стиха, он включил в спектакль рэп, степ, ансамбль Дмитрия Покровского и джазовый оркестр и превратил его в мюзикл. (Добавлю от себя - мюзикл, по-моему, превосходный, который не скучно смотреть и который просится, чтобы его смотрели еще и еще раз, мюзикл, равно не напоминающий о длинноногом безликом Бродвее и об отечественном варьете.) "Любимов вновь уверяет, что его интересует не политика, а эстетика", - пишет Дина Годер. - "И на этот раз в искренности его слов не приходится сомневаться".

Все критические отзывы на "Марата" так или иначе строятся на противопоставлении политики и эстетики. Самые первые отклики еще в ожидании спектакля сводились, кажется, именно к тому, что Любимов опять бросился в политику. Что Любимов думает, что политика еще интересна, но это не так. Что все это старо и митинговые лозунги Вайса, типа "Выпустили бумажки, а говорят - деньги!", рассчитаны на примитивную зрительскую реакцию, теперь уже невозможную. Для кого-то взгляд на театр Любимова как театр революции остается по-прежнему актуальным. Глеб Ситковский в Независимой газете, отдавая дань любимовской мощи, видит, тем не менее, причину поворота Любимова в сторону политики в событиях последнего года. Еще год назад зритель сказал бы: "Я не интересуюсь политикой", - теперь же он снова "неохотно начинает вслушиваться в разговор о революции и ее последствиях". Любимовские актеры, по мнению Ситковского, утратили энергию, но ее не утратил режиссер, а ситуация в стране сделала ему подарок. "Неужели снова нам слушать эту музыку революции? Неужели так плохо наше дело, что театр Юрия Любимова снова может стать актуальным?"

Но большинство все-таки видит причину любимовского успеха не в политике. И не сомневается в успехе. Коммерсантъ-Власть сообщает читателю, что с убийством Жана-Поля Марата в Театре на Таганке началась новая жизнь: "То, что некогда привело бы в восторг рассерженных диссидентов, сегодня будет встречено на "ура" даже самыми привередливыми ценителями строгой театральной формы". Культура, чья направленность предполагает не случайное заглядывание в раздел новостей искусства, а пристальное внимание читателя ко всем премьерам, дает несколько отзывов. Олег Зинцов подробно рассматривает спектакль, после всесторонней оценки также приходя к выводу, что эстетика победила политику. Александр Соколянский просто констатирует факт: "Он выполнил свою задачу, и он заставил нас поверить, что хорошая художественная идея легко переживет любую смену властей, убеждений, жизненных позиций. Художественная идея - как оказалось - самая прочная вещь на свете".

Первый раунд Любимов, таким образом, выиграл вчистую. Политику признали справедливо отодвинутой на второй план, упреки в повторе, в том, что "Марат" сделан по образцу старых брехтовских спектаклей, померкли перед лицом искренней радости, что в Любимове еще есть столько жизненной силы и что кому-то, не взирая ни на что и каким угодно способом, удается быть хоть чему-то верным. Следующим этапом завоевания публики должен был стать "датский спектакль - инсценировка "В круге первом", поставленная к восьмидесятилетию Солженицына. И если в "Марате" героями были только Любимов и его актеры (главных восторгов удостоился даже не Валерий Золотухин, а Ирина Линдт - Шарлотта Корде, с легкостью проделывающая акробатические номера, играющая на скрипке и на трубе), то здесь лавры должны были быть неизбежно поделены между режиссером и автором. И этим же, разумеется, обеспечивался дополнительный интерес.

Любимов, ставивший два совершенно разных спектакля одновременно, давал понять, что "Шарашка" - его долг по отношению к Солженицыну. На премьере Солженицын был главной фигурой - иначе и быть не могло. Но в результате эффектный отказ Солженицына от ордена, обсуждавшийся всеми и на всех углах, кажется, затмил сам спектакль. Статья Дины Годер в Итогах просто оказалась разделена на три части: юбилей Солженицына, отношения Солженицына с театром и сам спектакль. Статья называлась Старым таганским способом: Любимов поставил спектакль так, как многие годы ставил все свои инсценировки, "эффектным монтажом эпизодов".

В "Шарашке" играет "старая гвардия", включая самого Любимова в роли Сталина (в зале и с томом Данте в руках), декорация Давида Боровского изображает Дворец Съездов, а в фойе зрителей встречает огромная карта ГУЛАГа, как когда-то встречали красноармейцы или школьные сочинения о Родионе Раскольникове. Спектакль идет на Большой сцене (в отличие от "Марата" - там публика теснится в Малом зале, но ей хорошо: от музыки, смеха, аншлага и ощущения, которое почти всегда дает Малая сцена, что спектакль все-таки для избранных). "Марат" поставлен для людей, неполитизированных и хотя бы относительно на данный момент удачливых. Подробный разбор того, для кого поставлена "Шарашка", кто и каким способом на нее попадает, как ее смотрят старые и молодые, устраивает в Новых Известиях Елена Ямпольская. Здесь "очень не случайная публика" - поколение, старше среднего: "то, что раньше называлось технической интеллигенцией, теперь названия не имеет". Об интеллигенции, на сцене и в зале, пишут все - о технической интеллигенции, "которую в отличие от гуманитариев не истребили, чтобы использовать ее мозг и поставить перед необходимостью быть единственной совестью нации" (Вечерняя Москва, Ольга Фукс). Пишут об инсценировке, пишут об ужасе: что показалось самым страшным - страдания арестованного дипломата или свидание заключенных с женами. В общем, если в "Марате" главной была форма (это всем было ясно), то в "Шарашке", как написал Алексей Белый в Комсомольской правде, "Любимов так старался принести форму в жертву содержанию".

Очевидно, что форма "Шарашки" никого не может удовлетворить, какое бы ни вызывал уважение Любимов своей верностью долгу, и вопрос о том, какая идея стоит в центре, при всей идеологичности спектакля, явно является спорным. "Бунтарская режиссура выглядит архаичнее старомодного солженицынского романа. И превращает его в типовое произведение о "подвигах советских подпольщиков в гитлеровских застенках", каких немало ставилось к былым советским юбилеям", - пишет Дина Годер.

"Шарашка", видимо, претендует на то, чтобы потрясти зрителя, "Марат" ни на что не претендует, так как в нем, по большому счету, ничего "по-настоящему" не происходит. Собираясь в театр, зритель должен выбирать между формой и содержанием, между политикой и идеологией. Время - не цельное: удовлетворить все желания разом, утолить жажду до конца невозможно. Может быть, и лучше, что вместо одного любимовского спектакля, на который хотят попасть все, как было когда-то, есть два совершенно разных, - по крайней мере, есть из чего выбирать.

Ксения Артемьева

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru