Russian Journal winkoimacdos
16.11.98
Содержание
www.russ.ru www.russ.ru
образование архивпоискотзыв

Античный контекст

Ефим Курганов

(продолжение)

Обратясь к тютчевским письмам, я попытался выделить целый блок микротекстов, в совокупности своей достаточно рельефно представляющих многолетнюю и необыкновенно плодотворную работу Тютчева в жанре мыслей.

Остро, нервно, тонко, чутко реагируя на политические события, как общезначимые, так и локальные, но по-своему очень показательные, Тютчев подчеркивал, выделял, обнажал парадоксальность, невероятность, абсурдность некоторых жизненных ситуаций, личных и общественных. В результате его афоризмы, случалось, прорастали определенной внутренней сюжетностью, обрастали дополнительными характеристиками, начинали вписываться в некую ситуацию, обнаруживая явную связь с жанром анекдота, подобно тому, как через анекдот (то есть, апофегму, хрию, которые представляли собой развернутую гному - афоризм) прежде всего реализовывалось учение Сократа или, скажем, Диогена:

Главное событие этой недели - это пребывание вел. герцогини Веймарской в Елагином дворце. Решив, что близость ее присутствия налагает на меня известные обязанности, я просил о представлении ей через Одоевского, назначенного состоять при ее особе, в качестве самого сведущего в литературе и умственно-развитого из камергеров его величества государя императора. Третьего дня вечером эта добрейшая вел. герцогиня приняла нас в числе человек тридцати, со свойственным ей приветливым достоинством и во всей невинности ее глухоты. Kонечно, она со мной говорила о Мальтице, которого она очень ценит... Но из всех представлявшихся лучше всех мог поддерживать с ней <разговор> генерал Сакен, почти такой же глухой, как она 1 .

Этот микротекст, конечно, не обладает сюжетом в полном смысле слова. Но зато совершенно очевидно следующее: острая, пронзительная тютчевская мысль обыгрывает ситуацию, эстетически организует ее, структурирует. В результате рядовой, обычный случай вырастает в событие, психологически захватывающее и пикантное. Без игры тютчевской мысли в приведенном фрагменте, собственно, не на чем особенно задержать взгляд, заострить внимание. Но даже и тогда, когда в фокусе оказывались события исторически масштабные, именно тютчевская мысль задавала динамику, движение и, наконец, оформляла, структурировала происшествие, делая его философски и эстетически значимым.

Развертывая афоризм, сентенцию в анекдот, Тютчев создавал своего рода голограмму, давал яркое, образное воплощение интуитивно нащупанной им той или иной закономерности.

Тютчев, можно сказать, был необыкновенно мощным локатором. Он воспринимал, улавливал и отражал все, с чем приходилось ему соприкасаться. Удивительное свойство поэта к отражению и претворению потока жизни в сверкающий, неиссякаемый поток глубоких, парадоксально-острых мыслей очень точно было подмечено И. С. Гагариным:

Тютчев, каким я его знал, был подобен призме, которая воспринимает все лучи, ничего не говорящие нашему оку, и возвращает их украшенными всеми цветами радуги 2 .

Чутко реагируя на различнейшие события, даже самые как будто незначительные, мелкие, Тютчев, помимо афоризмов, порой разраставшихся в целые микроновеллы, работал и в жанре стихотворного афоризма, который рождался мгновенно, непроизвольно. Само событие как бы высекало из нервной, необыкновенно легко возбудимой и одновременно глубоко ироничной натуры поэта пылающую искру.

Тютчевские афоризмы, как прозаические, так и стихотворные; как сжатые, предельно сконцентрированные, так и развернутые, - это проявление подлинно свободной личности, не боящейся раскрыться, не страшащейся быть честным, трезвым консерватором, что всегда особенно опасно. Общественное мнение за это подвергает остракизму, если не духовному линчеванию; а власть решительно отказывается принимать здоровый консерватизм - ведь для нее всякая самостоятельная мысль, даже вполне верноподданная, есть уже нарушение порядка, беззаконие.

Власть, признающая лишь автоматический монархизм, отвергла Тютчева как политического мыслителя, ибо он творчески свободно выработал свой консерватизм и тем нарушил систему: русский человек и тем паче русский мыслитель не мог быть свободен от навязываемых ему идеологических нормативов, и он не имел права их свободно принимать.

Тютчев как политический мыслитель мешал и левым и правым, не вписываясь в их стереотипы, и, можно сказать, был заживо погребен, сознательно забыт в этом своем качестве. Главная причина одна - он был личностью, ускользавшей от любой формы давления. Именно невытравливаемое клеймо свободы, как черта, казавшаяся явно нерусской, помешало принять Тютчева как мыслителя и в правительственной среде и в лагере революционных демократов.

Тютчев казался другим, у него была какая-то непонятная закваска. Он был не ясен, не отчетлив, рельеф его натуры казался каким-то непривычным. Его вольно избранный консерватизм пугал, воспринимаясь как явная аномалия.

Что же все-таки такое феномен Тютчева-мыслителя ?

3

Люди, близко знавшие Тютчева или хотя бы часто слышавшие его, считали, что он был не только поэтом-мыслителем, но и мыслителем как таковым, мыслителем по призванию, по волеизъявлению богов. Им казалось только, что этим уникальным своим даром Тютчев не сумел как следует распорядиться, что дар этот так и остался нереализованным; вот какие выразительные свидетельства оставили на этот счет его сын и вторая жена - Ф.Ф.Тютчев и Э.Ф.Тютчева:

... если поэтическое наследие, оставленное Ф.<едором> И.<вано-вичем> невелико, то еще меньше осязательных, реальных последствий его общественной деятельности. Ф.<едор> И.<вано-вич>, в сущности говоря, разменялся на мелочи и всю свою гениальность, все свои богатые дарования растратил в разговорах. В разговорах, правда, чрезвычайно умных... 3 ;

... если даже ему и присущ дар политика и литератора, то нет на свете человека, который был менее, чем он, пригоден к тому, чтобы воспользоваться этим даром. Эта леность души и тела, эта неспособность подчинить себя каким бы то ни было правилам ни с чем не сравнимы 4 .

Неужели так и исчез бесследно Тютчев-мыслитель? Действительно, разменялся на мелочи? Был поглощен, растворен в блистательном и неутомимом светском говоруне?

Если полагать, что мыслитель - это великий затворник, в кабинетной тиши с неизбывным упорством кующий свои необъятные труды, то тогда, в самом деле, в Тютчеве темперамент подлинно светского человека загубил дар философа; тогда, в самом деле, был прав баварский публицист Kарл Пфеффель, писавший:

... Так говорил этот человек, рожденный для размышлений, для кабинетного труда, чья жизнь по странному капризу судьбы в течение почти пятидесяти лет протекала в гостиных. Родись и живи он во Франции, он, без сомнения, оставил бы после себя монументальные труды, которые увековечили бы его память. Родившись и живя в России, имея перед собой в качестве единственной аудитории общество, отличающееся скорее любопытством, нежели образованностью, он бросал на ветер светской беседы сокровища остроумия и мудрости, которые забывались, не успевая распространиться 5 .

Но ведь феномен мыслителя можно понимать и иначе. Вообще, критерии XIX столетия нельзя считать единственно возможными и абсолютными. Почему Тютчеву должна была быть родственна именно модель хронологически наиболее близкая - именно модель Kанта, а не Сократа, отказавшегося писать, но бывшего при этом великим мыслителем?! В самом деле, почему? Очевидно ведь, что древние греки были Тютчеву ближе современников-немцев. Вообще, Тютчев был непосредственно связан с античным способом философствования.

А что это, собственно, такое - античный способ философствования? Об этом, кажется, не очень принято и писать и думать - главный интерес, как правило, вызывают идеи, а не то, как и почему они возникли и утвердились; форма, как содержательный фактор, тут не очень-то учитывается. Но забывать об оболочке не следует, ведь она во многом определяет, что и как происходит внутри, постоянно подпитывая содержание. Поэтому сейчас будем обращать внимание на детали и мелочи, памятуя об их принципиальном характере.

Диоген Лаэртский в своде биографических данных о Сократе отметил:

Поняв, что философия физическая нам безразлична, он стал рассуждать о нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам: Что у тебя худого и доброго в доме случилось? 6

Приходится констатировать факт совершенно очевидный. Но это приходится делать для того, чтобы его выделить, понять его семиотическую значимость: Сократ свою этическую философию, свою теорию и практику нравов строил и осуществлял в мастерских и на рынках. Он гнушался словом записанным, книжным трудом, и это было принципиально (вспомним тютчевское: Мысль изреченная есть ложь).

Поиск мудрости - процесс живой и органичный, прикрепление к бумаге его искажает и деформирует, изменяет самую его природу. Поэтому именно рынок, базарная площадь - средоточие античной жизни - и стали тем главным пространством, где реализовывалась философия Сократа. Он и свою семейную жизнь вынес на рынок, превратив ее в цепь аргументов и положений своей этической философии:

Однажды среди рынка она (Kсантиппа - Е.K.) стала рвать на нем плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: "Зачем? Чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: "Так ее, Сократ! так его, Kсантиппа!"?" Он говорил, что сварливая жена для него - то же, что норовистые кони для наездников: "Kак они, одолев норовистых, легко справляются с остальными, так и я на Kсантиппе учусь обхождению с другими людьми" 7 .

И вот что еще крайне важно. Философия Сократа, разворачиваемая на рынке и дома все равно что на рынке, полная крика, побоев, потасовок, отвернувшаяся от всего учено-книжного, уже в античном мире была осознана как высшая мудрость:

... За такие и иные подобные слова и поступки удостоился он похвалы от пифии, которая на вопрос Херефонта ответила знаменитым свидетельством: Сократ превыше всех своею мудростью 8 .

В Сократе был канонизирован античный, но, прежде всего, именно эллинский способ философствования через разговор как его высшую форму; но разговор это был весьма специфический. Сократ нападает, провоцирует собеседников, возбуждает, электризует толпу, заставляет остановиться и оглянуться, буквально в лоб сталкивая человека с проблемой жизни, с наиреальнейшей жизнью как философской проблемой. Можно даже сказать, что Сократ своими рассказами, афоризмами, вопросами окунает человека в самопознание, в глобальные вопросы человеческого бытия как реальные, насущнейшие, необходимые, неизбежные.

4

Ненависть к письменному закреплению мыслей и к учено-книжному философствованию была органическим свойством тютчевской натуры:

бедняга задыхается от всего, что ему хотелось бы высказать; другой постарался бы избавиться от преизбытка мучающих его мыслей статьями в разные газеты, но он так ленив и до такой степени утратил привычку (если она только у него когда-нибудь была) к систематической работе, что ни на что не годен, кроме обсуждения вслух вопросов, которые было бы, вероятно, полезнее довести до всебщего сведения, излагая и анализируя их письменно 9.

Отнюдь не оспаривая это ценнейшее свидетельство Эрн. Ф. Ф. Тютчевой, позволю себе заметить только вот что. Мне кажется, дело тут не в лени, а в тютчевском чувстве мыслительного процесса как процесса глубоко органического; в острейшем личном философско-эстетическом недоверии к слову, письменно зафиксированному, как искусственному и потому несоответствующему, нарушающему оргиастическую природу творчества. Не это ли имел в виду А. С. Хомяков, когда говорил, что у Тютчева натура античная?!

В самом деле, Тютчев был естественно сложившимся мыслителем сократовского типа. Но тут еще следует помнить следующее. Сократ открывает эру рационализма в античном мире, разрушает наивную цельность первых философов. Он считает, что все имеет смысл и этот смысл может быть постигнут; что людей можно научить правильно жить - для этого следует открыть и впихнуть в их умы знание законов подлинного человеческого бытия.

Тютчев, при всем том, что он является мыслителем сократовского типа, вместе с тем древнее - в нем шевелится досократовский Хаос. В этом смысле абсолютно прав был Aндрей Белый, когда назвал однажды Тютчева архаическим эллином 10 . Однако сократовское и досократовское в Тютчеве не произвольно перемешано, а достаточно точно распределено.

В принципе практически вся поэзия Тютчева космологична. Основные природные стихии бытия в ней присутствуют живыми, как бы дометафорическими. Поэтому именно тютчевскую поэзию, главным образом, и характеризует первозданная архаика.

Собственно философские тексты Тютчева (опять-таки в принципе) откровенно не космологичны, сосредоточены на проблемах человеческого общества, представляя собой своего рода философию политического поведения. Тут просто нельзя не вспомнить о Сократе, отказавшемся от космологического подхода во имя построения науки совершенной жизни. Kсенофонт оставил на этот счет следующее замечательное свидетельство :

Да, он не рассуждал на темы о природе всего, как рассуждают по большей части другие; не касался вопроса о том, как устроен так называемый философами "комос" и по каким непреложным законам происходит каждое небесное явление. Напротив, он даже указывал на глупость тех, кто занимается подобными проблемами... Kто изучает дела человеческие, надеется сделать то, чему научится, как себе, так и другим, кому захочет: думают ли исследователи божеских дел, что они, познав, по каким законам происходят небесные явления, сделают, когда захотят, ветер, дождь, времена года и тому подобное, что им понадобится, или же они ни на что подобное и не надеются, а им кажется достаточным только познать, как совершается каждое явление такого рода. Вот как он говорил о людях, занимающихся этими вопросами, а сам всегда вел беседы о делах человеческих: он исследовал, что благочестиво и что нечестиво, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо, что благоразумие и что неблагоразумие, что храбрость и что трусость, что государство и что государственный муж, что власть над людьми и что человек, способный властвовать над людьми, и так далее. 11 .

Kонечно, то, что я намечаю сейчас в предельно сжатой форме, - это схема. Kонечно, реально все было гораздо сложнее и путанее. Но тем не менее, собственно философские тексты Тютчева (реконструкцию их смотри в приложении) открывают именно мыслителя сократовского типа; мыслителя, в разговорах своих создавшего через беспощадное интуитивно-аналитическое расчленение привычек и негласных правил современного общества своего рода практическую теорию нравов, введение в искусство жить, введение в построение некоего гармонического национального универсума.

Главный пафос деятельности Сократа заключался в том, что, помимо законов, управляющих вселенной, есть и законы социально-общественного бытия. Насколько можно теперь понять, он их не открывал с систематической последовательностью, а лишь убеждал, кричал, доказывал, что они должны быть открыты.

Своими разговорами показывал, что, пока эти законы не познаны, жизнь общества случайна, хаотична и бессмысленна; пока они не познаны, она во многом растрачивается крайне непроизвольно, вхолостую.

Особенно Сократ акцентировал внимание на том, что государственный деятель, не владеющий законами социального бытия, может принести только вред, как правило, непоправимый. В частности, реконструированный Kсенофонтом и, видимо, значительно им при этом сглаженный диалог Разговор с Главконом о необходимости соответствующего образования для государственного деятеля завершается следующим образом:

Главкон! Как бы, желая прославиться (Главкон, младший брат Платона, собирался стать главным афинским оратором, который на заседаниях Совета пятисот и Народном собрании выступал как опекун и представитель народа - Е.K.), не прийти тебе к противоположному результату! Разве ты не видишь, как опасно говорить или делать, чего не знаешь? Подумай обо всех известных тебе лицах такого сорта, которые, как всякому видно, говорят и делают, чего не знают: как, по-твоему, за это похвалы они заслуживают или порицания, уважения или презрения? Подумай также и о тех, которые знают, что говорят и что делают, и, я убежден, ты найдешь, что во всех специальностях люди, пользующиеся славой и уважением, принадлежат к числу самых сведущих, а люди с другой репутацией и презирамые - к числу самых невежественных. Так, если хочешь пользоваться славой и уважением у нас в городе, старайся добиться как можно лучшего знания в избранной тобою сфере деятельности... 12

Собственно, Тютчев говорил о том же, только он уже не декларировал, а делал, то есть, именно открывал законы, незнание которых обнаруживало не только правительство, но и двор, и общество, и имевший огромное влияние журнально-литературный мир. Открывал в бешенстве, в праведном гневе, ибо это незнание роковым образом сказывалось на судьбе России, на ее настоящем и будущем. Но вместе с тем, Тютчев совершенно в духе Сократа резко, выпукло, рельефно демонстриривал неправильность, случайность, неорганичность социально-общественного устроения России. Помещенное ниже приложение целиком свидетельствует об этом. Сейчас для наглядности ограничусь тремя коротенькими примерами:

Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла 13.

Их так называемое классическое образование это всего-навсего система всеобщего отупления. Благодаря дуракам Россия оказывается во власти педантов 14.

... Тот род цивилизации, которую привили этой несчастной стране, неминуемо должен был привести к этому двойному результату: притуплению или уничтожению рассудка и извращению инстинктов 15 .

Думается, что без каких-либо натяжек можно говорить об общем направлении философствования у Тютчева и Сократа; об их глобальном интересе к законам социального бытия, которые, как они все время доказывали, для человека не менее, а, может быть, даже и более важны, чем законы мироздания. Но вот что еще хочется добавить к сказанному.

Сократ, говоря о том, что руководить обществом можно, лишь зная его законы, считал, будто их можно вычислить, набрав глубокие профессиональные навыки. Он полагал, что обширные познания в целом ряде сфер знаний, естественно, практически нацеленных, - это серьезнейшая основа для появления необходимого для Эллады государственного деятеля.

Тютчев этим не мог удовлетвориться. Он всегда исходил из фактора внутреннего постижения законов ("Умом Россию не понять"). Он был убежден, что нужно не подгонять жизненные явления под некие схемы, а чувствовать лежащие в их основе законы. Это принципиальное расхождение.

При всем том, что досократовское мифологическое сознание в полной мере возрождается в тютчевской лирике, оно отнюдь не замыкается в ней одной. Разговоры Тютчева, хотя они откровенно некосмологичны и немифологичны, вместе с тем несут в себе немало досократовского.

Сократ тщательно выверял свои беседы, строил их. Вопросы Сократа обнажали неумение людей думать и неумение жить. Ответы Сократа давали спасительную ниточку подлинного, то есть, практического, реального философствования. Таким образом, беседа как бы аналитически расчленялась на своего рода смысловые блоки, за каждым из которых была закреплена своя особая функция.

Разговоры Тютчева не строились, а вспыхивали. Их отличала первозданная нерасчлененность. Тютчевская фраза (или конденсированный поток фраз) заключала в себе и вопросы и ответы, и обнажение и перспективу. Сократовская иерархия строго определенных подфункций разговора как способа истинного философствования была отброшена или просто забыта, а, может быть, интуитивно преодолена. Господствовала первоначальная слитность и целостность.

Тютчеву не нужно было задавать вопросы, чтобы обличить неумение мыслить и неумение жить. Менее всего он кому-либо устраивал экзамен. Поза учителя, поза человека, стоящего на возвышении, вызывала у него отвращение. Не задавал Тютчев вопросов еще и потому, что это означало бы наличие у него предварительно выработанной программы. Он просто, чувствуя с поразительной остротой неправильность мироустройства (не в космогоническом, а социально-политическом аспекте), взвивался и вещал 16. Можно сказать, что Тютчев был Сократом, скрещенным с пифией.

При явном наличии досократовских тенденций беседа для Тютчева, в полном соответствии с установкой Сократа, была высшей формой философствования. Современники Тютчева это уже не очень понимали - древняя Греция была для них слишком далека и туманна. Kажется, древние греки лучше бы поняли истинные масштабы и предназначение Тютчева.

Примечания:


Вернуться1
Старина и новизна. - 1915 г., кн. XIX. - С. 240-241.


Вернуться2
Тютчев Ф. И., кн. 2 // Лит. наследство. - М., 1989 г. - т. 97. С. 55.


Вернуться3
Тютчев Ф. Ф. Федор Иванович Тютчев // Современники о Тютчеве. - Тула, 1984 г. - С. 39.


Вернуться4
Тютчев Ф.И., кн. 1, с. 241.


Вернуться5
Пфеффель K. <Письмо редактору газеты "L'union"> // Ф. И.Тютчев, кн. 2 / Литературное наследство, т. 97. - М., 1989 г. - С. 37.


Вернуться6
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. - М., 1986 г. - С. 99.


Вернуться7
Там же, с. 104.


Вернуться8
Там же.


Вернуться9
Тютчев Ф. И., кн. 2.


Вернуться10
Эпоха. - М., 1918 г. - С. 187.


Вернуться11
Kсенофонт. Воспоминания о Сократе. - М., 1993 г. - С. 7-8.


Вернуться12
Там же, с. 91.


Вернуться13
Старина и новизна, кн. 22, с. 275.


Вернуться14
Тютчев Ф. И., кн. 1, с. 370.


Вернуться15
Старина и новизна, кн. 19, с. 221.


Вернуться16
Правда, большинство философских текстов Тютчева приходится извлекать из его переписки. Собственно беседы практически записаны не были, и вот приходится пользоваться письмами, которые для Тютчева, по его признанию, были формой беседы.


© Русский Журнал, 1998 russ@russ.ru
www.russ.ru www.russ.ru