Русский Журнал
Win Письмо Mac
Содержание Unix
Dos
14.07.1997

Иные
Отзывы
Интервью Татьяны Восковской Александр Петлюра: дети, дебилы, демократы.
Архивист


А.П. Я очищаю ВЕЩИ с перспективой на много лет, чтобы не осталось следов от моли, смазываю кремом или касторовым маслом. Все это приводится в состояние и показывается, потому что просто это показывать нельзя, остается только состояние первичности, ощущение хозяина, форма ноги или плеча. Кровь на рукаве или сопли или винные пятна, что-то остается от него, а так владелец духа - это я, то есть дух этих вещей я. Я сам спал среди этих вещей, для меня это нормально, но когда я оставлял людей спать среди них, и они вылетали оттуда: эти руки, ноги, эти вещи на стенах с сильными потоками. Я в старых замках если остаюсь, я чувствую их присутствие, в любом случае они давят. Не зря же столько фильмов о присутствии. Я стараюсь, чтобы эти вещи были подавлены, прогоняю через перформансы, некоторые через съемочки, через инсталляции, они проходят три стадии после мусора: первая часть - научно-исследовательская, я их исследую, пригодны ли они для последующего применения во второй части - стационарных экспозициях и третья часть - театральные действия. Вещи, которые никуда не годятся, я раскраиваю, разрываю на части, чтобы сшить, сделать что-то, либо выкинуть. Я вытаскивал валенки - решето. Не было таких вещей, которые нельзя было осилить, они очень хорошо проходят через пару съемочек, проходят через мои коммуникации и работают уже совершенно спокойно.
Кто-то не врубается, говорит, что я занимаюсь авангардной модой, а я собираю, из говна делаю что-то мощное, сильное, как любая картина, как любое произведение. Но это же не я создал, я собрал.

Т.В. А кем ты сейчас себя считаешь?

А.П. Собирателем.

Т.В. Идеологом?

А.П. Что такое идеолог? Как я могу себя считать идеологом? Я хозяйственный. А так я плохо учился в школе, плохо в институте.

Т.В. А современная авангардная мода - она не из твоей коллекции вышла? Солдатова, Бартенев, Маша Цигаль?

А.П. Я не знаю, они же никогда не скажут. Маша Цигаль как-то сказала, что приходит учится. На Петровском они раскрепощались просто. Я не делал курсов, если меня спрашивали, то я помогал. Если я пробивал их в ситуации, постоянно обзывал лентяями и мажорами, идиотами. Я стебал их и издевался, это больше сыграло на самолюбии, каждый, наверное, думал, вот вырасту, я тебе покажу. Я над всеми издевался, приходил на Тишинку, говорил: ужас, как можно так одеваться, кугуты; над манекенщицами, музыкантами тоже издевался, они должны быть самыми первыми. Захочешь симулировать модельера - пожалуйста, я хитрый, помимо того, что хозяйственный, я еще и хитрый. Хотите показ устроим, хотите - театр... Заходишь в детский мир, купил клееночки - бабочки получились. По рублю были клееночки, сейчас, конечно, ничего этого нет. Сейчас в детском мире один только отдел советских игрушек, так жалко.

Т.В. А ты на западе ходил по мусоркам?

А.П. Я ходил и все время хожу. Я устраивал уже, кажется, около 3-х акций "Красный крест": собирал мусор, привозил его в Москву и раздавал бедным, начиная с Брони и Абрамыча, вез в деревни, писал по Москве у булочных объявления, что будем раздавать, и раздавали. Что ты, я все время привожу полные вагоны, даешь 30 долларов проводнику и забиваешь купе доверху, одна голова только выглядывает, полякам бутылку хорошего вина либо 10 долларов и все.
А сейчас я устроил акцию "15 дней". 15 дней я собирал мусор в Австрии и из этого сделал перформанс. Первый раз я рискнул там собрать и там же показать. Не знаю, хорошо это или плохо получилось, но после этого я стал суперстаром в Австрии. Они переживали со мной, что это ихний мусор, кроме того они узнали себя - все вещи ихние. Это магнитило, я сделал историю про то, что вокруг них: олени, птицы, рога всякие, ихнюю музыку использовал.
Каждый художник собирает всякие штучки и хранит их у себя в мастерских, это не заболевание, это нормальное явление. Поскольку страна у нас еще убогая, все в ней надо лелеять, смаковать, я вот насмакуюсь до 2000 года и приду, наверное, к полному минимализму. Ноль хочу, поселиться в белой комнате и потихоньку приносить туда либо другое что-то либо вообще ничего не приносить, не могу я, я устал. Ожидаю, чем это закончится для меня лично. После Строгановки я уже стал перевозить эти ящики (а я с Харькова собирал), я уже устал. Потом я одно время жил в люках, в подвалах, с панками, с поганками, и прямо на мусоре вытаскивал из контейнера, делал скульптуры, собирал народ и там прямо сжигал.

Т.В. Ну, в этом уже что-то языческое есть... Сжигание чучел...

А.П. Мне тогда на душе кисло было после Строгановки, 10 лет ты учишься, насыщение информацией, а потом ты не знаешь, как от этого всего отказаться, с таким багажом научных знаний, когда ты знаешь книги "Малая земля" и "Возрождение", но не знаешь, куда от этого деться... Так удачно мне еще Гарик помог, стебал и уничтожал меня, и я тоже уничтожал себя, чтобы избавиться от иллюзий каких-то. И я ударился в такую минимальную штучку, пока не попал на Петровский и там была Броня, и был Абрамыч, огромное количество комнат и возможность заниматься, чем ты хочешь: открывать чемоданы, показывать, что у тебя есть, лепить из этого и делать сказочки, потому что каждый день вокруг были сказочники Броня, Абрамыч. Ну и началось, первое театральное действие произошло в ванной, когда мы первый раз помыли Броню, она вышла оттуда после того, как 8 лет не мылась. Мы говорим, ну дает, какая белая, как белое облачко! Она говорит, да, я белое облачко. Стала прыгать: я белое облачко. Ты говно вонючее. Нет, я белое облачко. Мы зацепились за эту фразу и вниз сразу репетировать, и получился балет Белого облачка. Я все это костюмировал. Появился театр, назывался "Декультура": дети, дебилы, демократы. Ко мне приводили детей, спрашивали: ну как? Нормально. Как-то привели девочку с двумя пальцами.
Я собиратель, я собираю объекты, которые создают субъекты, то есть не я. Я просто их собираю.

Т.В. А звуки тоже собираешь?

А.П. Конечно, я беру интервью у людей про время, про то, как они относятся к этому времени. А как же.
Вот Сергей Чернов, его сунули в моду, сказали: будешь заниматься авангардной модой. Ну и все, художник хороший, который делал хорошие выступления, всякие действия театральные, потерялся.

Т.В. То есть в моде он не нашел себя?

А.П. Наоборот, потерялся. Ну какая из него мода? Посмотри на него: шапка, пальто и очки все время - дядька такой. Он художник классный, с таким тупым юмором, питерским. Ну, не тупым, а таким суровым юмором: повалить девушку, таскать ее за ноги по сцене. Они любят это, либо набросать роз и девушек таскать по розам. Они же не думают, что это больно. Интересный был художник, но запутался.

Т.В. Саша, вот ты много говорил об одежде. А что для тебя одежда?

А.П. Это объекты, я же не только одежду собираю.

Т.В. Ты берешь, все, что видишь.

А.П. Все. У меня даже не коллекция, а РАЗНОСТИ. У меня, например, большое количество разнообразных вешалок: от из стальных прутьев разных размеров, нашими сварщиками сваренных, таких, что поднять невозможно - пролетарских вешалок, до всяких вырезанных, с птичками. У меня много всего, я собираю это 20 лет. Могу выставку из одних только вешалок сделать. Я собираю все подряд, я не антикварщик, который собирает только то, что можно продать. Я не собираю деревья - это природа, я собирал не только то, что создано руками, но и то, что выходит из субъектов: я говно собирал одно время, скажем, от птичек, мышек и человеческим заканчивая. Главным был принцип разности, вот разные черепа, например. Я ничего не доказываю. Насобирал и в поле выставил черепа, штук 30. Красиво! Я собираю разные пуговицы, разные вешалки. Это уже нельзя назвать коллекцией, это определение не подходит. У меня 2000 пар обуви, коллекция ли это? Она не имеет никакой ценности. Коллекция, с одной стороны, подразумевает не количество, а качество, это может быть 10 бабочек или жучков - уже коллекция. 10 женщин трахнул, и уже коллекция.

Т.В. А женщин ты тоже собирал?

А.П. Я все коллекционирую, что попадается. Броня же женщина - тоже вошла в коллекцию. Я людей коллекционировал, у меня есть свои любимейшие актеры, у меня, я считаю, даже монополия на них. Это не коллекция, это принцип радости: они другие, красивые, они ПОДХОДЯТ МНЕ.

Т.В. Кстати, по поводу людей. В Америке есть такое понятие "бедный белый мусор". Это когда люди, не нашедшие себя в социальном пространстве или не желающие себя там найти, приходят на телевидение, чтобы принять участие в ток-шоу. И они 3 часа обсуждают одну какую-нибудь проблему, например, вредно ли заниматься онанизмом. Этот "бедный белый мусор", таким образом, составляют один из слоев массовой культуры. Существует ли для тебя понятие людского мусора? Тебя интересовали такие люди?

А.П. Нет, я же тебе говорил: я хитрый, я всегда субъективно подбирал компанию. В мою историю просто так не может влезть никто, я сам смотрю, смогу ли я разобраться с тем, что приобрел, как с вещью, так и с человеком, другом. Но это же нелегко. Познакомился с девушкой, взял у нее телефон, а потом сидишь и думаешь, звонить - не звонить. Потом возьму да и выброшу в мусор... А вот увидев Броню, увидев Петровича, Надю Веселую, Петю Чайника, я, как колдун, делаю все, чтобы человек попался. Есть чувство того, что это то, что доктор прописал. Но они же шизофреники, после они же на меня и нападали. Петя Чайник ходил по Москве, кричал: "Заберем Петровский у Петлюры!". Мне даже нравилось это, такая антиреклама. Я его поймаю, дам поджопник, а он ныть, дядька здоровый, лысый, 4 зуба. Это были лучшие актеры, бешеные, просто сумасшедшие. У меня их целый набор был: Петрович - слесарь, у него маленькая рука, маленькая нога и нормальная голова, большой член. То есть он не карлик, не лилипут, просто какой-то пролетарский белый мусор, действительно. Надя Веселая из Тарусы - молодая, живая, делала какие-то сумасшедшие вещи. Она без рамок и при этом и без контроля, единственное, что тяжело, что контролировать нельзя. Да, Машка Преображенская была у меня, потом села куда-то. Она сразу же поняла, что я собираю, стала привозить мне сундуки какие-то, брюки сумасшедшие. Она наводчицей была - наводила на квартиры, при этом если в квартире были какие-то старые вещи или алкаши сидят пьют, она у них за бутылку собирала, говорила: мне другу в театр надо. Или воровала: ну кому сундук нужен? Но мне стало не нравиться, как ко мне вещи попадают.
У меня этого белого, не знаю, какого этого мусора: красного, пролетарского была тонна. Но рассосалось, как грыжа. Одна погибла, Чайник исчез, Петрович неконтролируем иногда, с ним невозможно. Бить его не будешь, он же маленький. Потом проспится: ох, что я вчера делал! Пришлось со временем штаты ДЕкультуры сокращать, потому что невозможно было ими управлять. Это хорошо если бы дали госпиталь, я бы их там поселил, и приходил бы какой-нибудь терапевт.

Т.В. А ты старые вещи только на Тишинке покупал?

А.П. Раньше были у нас рынки, и очень-очень много. Были комиссионки. Я покупал везде, где только можно. Я вставал в 8 утра (на занятия я так никогда не мог встать, но поскольку, я же тебе уже сказал, что хозяйственный, а, значит, жадный) и ехал на все рынки. От Тишинского на Бутырский и Преображенский, в комиссионки на Курской, Белорусской... Самая любимая на Комсомольской комиссионка. Это было, как очень интенсивная работа. Я, не знаю, почему, но 100% был уверен, что рано или поздно все это закончится. Фрак можно было купить за 15 рублей. За рубль, за два мог купить все, что мне было необходимо.

Т.В. Мне рассказывали, что ты приходил в Second Hand'ы и забирал там то, что никто не купил, то есть то, что собирались либо выкидывать, либо отсылать обратно. Почему ты забирал эти невостребованные вещи?

А.П. В этих вещах лежало то, что мне нужно всегда. Люди выбирали Кока-Кола, пепси-кола, а старые пиджачки английские, очень сумасшедшие какие-то оставались. Люди вообще эти вещи не брали. Либо шизофрения западная: из кусочков ткани сшитые платья, пододеяльники какие-то. То, чем у нас занимались индивидуалисты-оригинальщики: сшить из 3-х платьев одно. Такие вещи и оставались - это супер, блядь, авангард!
Я лазил везде по мусоркам: в Австрии, в Германии, научил всех своих друзей без комплексов лазить по мусоркам. Они просто не догадывались там искать.

Т.В. Саша, а что тебе более важно сейчас в культуре: "высокие" или "низкие" ее пласты? Субкультурные ее образования?

А.П. ДЭти, ДЭмократы и ДЭбилы. Меня больше всего эта ситуация беспокоит: детство, теплый концептуализм какой-нибудь, соединение сил каких-то творческих. В Москве мне всегда хотелось создать коммуну, собрать интересных людей. Сказать: все, покупаем дом, у тебя есть квартира - продать, переезжаем в этот дом. Мне же тяжело жить среди этих, которые вокруг, чтобы вокруг ходили жэковцы, чтобы справа было кафе, под названием "Икс", как у Горького, зачем мне это нужно? Каждый раз я вижу эти лица, и они мне здравствуй, я им нравлюсь, они ко мне хорошо относятся, но у них другие мысли. Да не в этом дело, просто РАЗНЫЕ клеточки.

Как в любом виде спорта и в любом конце должно быть начало, чтобы внизу молодежь - дети - были. Много чтобы по городам было, Москва чтобы пример подала, придумать можно студии, школы. Дать возможность больше выразиться любого вида культуре - ДЭкультуре, например. А, Б, В, Г, Д, скажем. Нету же футбола без детско-юношеской школы? И откуда будет браться потом искусство, если сейчас уже нет практически ни дворцов пионеров, мне кажется, и художественных школ уже не осталось. Они не актуальны и в этом нету стимуляции (есть в этом что-то эротическое...), нет перспективы во всем этом никакой. Когда мы собирались открыть Свободную Академию, у нас должны были быть кафедры предметов, которые не преподаются в государственных вузах, чтобы привлечь сюда интересный потенциал, людей новых, чтобы они расширяли возможности. Главное, быть уверенным, что из этого что- нибудь получится. Когда ты приглашаешь таких людей, они приобретают такую уверенность.
Потом чего бы еще хотелось? В космос? Не знаю. Хотелось бы поставить серьезное условие всем выставочным залам, типа Кузнецкого моста, типа ЦДХ, пересмотреть все, потому что они сдохнут. Молодежные выставки, бородатые художники, козлы! А у людей не хватает места для показа, все полезли по барам, универсальные показы, которые нельзя назвать только модой, они больше относятся к области художественной. Это открытые картины, это перформансы театральные. Для них самое удобное художественные галереи, в Европе такие перформансы показывают именно там. Там высокие потолки, большие залы. Я уже и забыл, что есть этот зал на Кузнецком... Хотелось бы, чтобы все, сколько их осталось, либо в гробы позаколачивали, либо... Все эти государственные центры дрочат сами на себя, они ничего не открывают, они не умеют работать. Самое печальное, что в 20-е годы у нас было все: был авангард, была хорошая ситуация, была динамика, лучшие образцы и до сих пор эти духи находятся у нас. Ну мы же матерая страна, какая сила!..
Не было за 97 лет страны ни одного фестиваля, который бы показал, что такое разнообразный перформанс: между музыкой и театром, между цирком и театром, между медициной и искусством. Люди себе вены вскрывают! У меня на Петровском один американец делал: он 2 раза в месяц брал у себя кровь (это нормальное для него состояние) и делал с нею перформансы. Но они светлые, они белые, по постановке, по режиссуре они просто сумасшедшие! Это Гринуэй в сокращенной форме! Это свет, декоративность, музыка сумасшедшая. И он берет в рыбу переливает эту кровь, обжаривает ее и после поедает с тем, кто желает. Я с удовольствием ел. Я знаю этого человека: тонкий-тонкий взгляд, тонкий- тонкий вкус, но при этом есть такой брутальный элемент. Сколько я ни видел этих перформансов, я никогда не вижу грани! Безостановочные праздники. Никто не дает на это бабок...
Ты говоришь: Солдатова, а куда Солдатова должна была идти? Туда, где можно было выжить хотя бы как-то. Она никогда не была стационарной художницей, это всегда было динамически: она то изо льда сделала, через 2 часа это растаяло пока выставка шла, то во льду она делала снежную королеву. И ее - раз и зарезали как синтезированного интересного художника, которого можно было выбирать так или так. А когда Петровский закончился, что ей остается делать? И она становится модельером, потому что есть возможность выступать в клубах, есть возможность получать деньги. Хобби и бизнес - это две разные вещи. Совместить она решила в одежде - и покатило.
И сколько таких людей, как Маша Цигаль, как Оля Солдатова, как Бартенев - они перешли с полуплоскости, с полуобъема на огромный объем, потом уже провокация на одежду. Бартенев в жизни так не одевался: серое пальто, шапочка вязаная, очки - стекла толстые, запотевшие, и паника в душе. Сейчас он распрягся, классно одевается, персти такие - не боится никого, по улице валит в них. И это нормально. А что либо потерял, либо приобрел, это узнает только человек, который займется исследованием творчества Бартенева.
Может, он и был бы другим, но сама ситуация в стране очень плоская, и как ни хорош у нас Бажанов, но он по изобразительному искусству - к нему нет претензий. Но изобразительное у нас всегда было одно из самых мощных - это без юмора. Леонид Александрыч встречался с детским садом, знал, что это необходимо, еще тогда, а сейчас-то уже 97-ой год... Понимаешь, чего бы я хотел пожелать? Взглянуть с гордостью на создание таких мощных площадок, затянуть сюда потенциал, накопленный в Европе, показать, а потом уже устраивать номинации. Бедная у нас настоящая культура, а ДЭкультура у нас богатая, конечно. Одна из самых богатых. ДЭкультура у нас уже разошлась - целая школа, а вот с остальным все жадничают просто, жадничают в деньгах, жадничают в предложениях, ну и не спрашивают лидеров ДЭкультуры: а вот не хотите ли, есть такая сумма? На Петровский приезжали известнейшие художники - за свои деньги! Почему бы при небольшой сумме чуть-чуть официальности?

Т.В. А ты следишь за тем, что происходит в современной художественной ситуации, тебя это привлекает?

А.П. В Москве? Что-то, конечно, и привлекает, но я редко выхожу. В данный момент я не слежу. За модельерами я 100% слежу.

Т.В. Сейчас очень активно развивается так называемая "клубная культура": клубная молодежь, клубные журналы. Это тебя гораздо больше интересует? Ты принимаешь в ней активное участие?

А.П. Только пассивное. Это только "Третий путь", там я встречаюсь как раз с неклубной молодежью. Но мне всегда нравились названия: клуб, Дворец культуры мне очень нравилось - мощное название. Даже больше нравилось не клуб, а тематические вечера. Балы на тему литературы или национальной, скажем, индусской, музыки устраивать. Потому что у меня же костюмы, мне всегда хотелось, чтобы ко мне люди приходили в определенных имиджах той тематики, которую я назначаю. Индусской или латино-американской. Тут уже начинается фантазия, игра, уже почти перформанс, хеппенинг с публикой. Мне больше нравилось расширять то, чем я занимаюсь. Я в "Птюче" был один раз, что-то мне не понравилось, в "Титанике" два раза был: один раз выступал, второй раз просто так был, в "Метелице" три раза выступал... В "Бегемоте" раз выступал... Видишь, я все время пытаюсь отмазаться, что я не просто туда хожу. И в "Третьем пути" бываю... И есть клуб "Маяк" такой, я туда захожу изредка, потому что там можно тихо поговорить с кем-нибудь. И там ничего на стенах, на первый взгляд, висит какой-то ужас - керамические заставки, но это классно, потому что никакой эстетики, это тебе не мешает. Там все ужасно: эта мебель, но там можно говорить. Тебя никто не трогает! У тебя никто не забирает энергии! Либо ужасами какими-нибудь, либо сексуальные девки бегают. Ну, это бывает чуть- чуть... Но там это воспринимается нормально.

Если бы у меня был клуб, я бы назвал его "Белка". Хотелось бы щас дневное кафе, ну, там с 11-ти, с 10-ти, когда ты можешь рано встать, рубануть яичницу, кофе по дороге, я бы тогда дома этого не делал... Капусту, морковку, орешки - в стиле белочки. Встречаться днем и говорить, мы бы здесь тогда не сидели - капусту, морковку рубили бы... А вечером я бы сделал такой мужланский клуб, собирал бы только мужиков и тоже: поговорить... поговорить о женщинах, о женщинах... Совершенно мужской клуб... Самогончик... Анекдоты обязательно, занятные истории...
Не, клубы никогда не сдохнут, они будут перестраиваться, все в зависимости от моды, от времени. Никогда не сдохнут, мазохистские появятся, садистские. Так, входишь - а тебя плетью и пинка! Для барыг, для золотозубых, для кудрявых - всяких. Чем больше, тем народ больше распускается... Прогрессия роспуска: для круглой задницы, для квадратной - можно открывать, что хочешь. Но я бы вот для мужиков: сало, огурцы... Дневное кафе мне больше нравится...

Т.В. Саша, в местах "не столь отдаленных" тоже есть своя культура. Как ты к ней относишься, есть ли у тебя в коллекции экспонаты оттуда?

А.П. С великим, с великим восторгом. Я собираю, у меня большой наборчик, 50 расчесок и женских, и мужских. И бритвенный набор. Я провожу переговоры, чтобы наладить связь, чтобы была возможность купить хорошие чаи, они бы получали хорошие посылочки от меня, а они чтобы делали гарнитуры мужские и женские, кольца, мундштуки. Тросточка из трех частей: колбочка под спирт, нож... Но это нелегко - народ нелегкий, нужно начальство поставить в известность, чтобы было честно, чтобы мужики получали. Либо найти человека, который бы здесь этим занимался. Причем, я говорил, у меня есть корешки всякие, но надо туда ехать... Я бы хотел сделать известными всему миру эти гарнитуры, пока есть эти материалы, обязательно продать их дорого - "от Петлюры". Я ничего не придумаю нового, может, обобщу все это, я отдаю себе отчет, что первично это придумали другие люди.

Т.В. А как к тебе попадали эти вещи? Ты, покупая на рынках, четко знал, что эти штучки оттуда?

А.П. Конечно! Я знал, что это очень популярно в Европе, я, как любой хозяйственный человек, очень хорошо чувствую конъюнктуру. Ты же не можешь покупать все подряд дерьмо, ты должен чувствовать, что оно конъюнктурно, выразительно, что с ним произойдет, должен зафиксировать сейчас этот материал как ценный именно для моего государства. И я сразу понял, что это ценнейший материал: нержавеечка, плекс - вау-вау! Кроме того, это очень простой, душевный материал, никакого золота, серебра.

Т.В. Ты собираешь все, кроме золота и серебра?

А.П. Конечно, у меня же денег нет. Понимаешь, если бы у меня было денег, как у Энди Уорхола, когда он покупал фигню всякую. Но есть золотые вещи, потому что раньше часы с позолотой можно было запросто купить. У меня есть каретные часы. Серебра много. Зубы золотые с мостами.

Т.В. Саша, а ты знаешь полностью свою коллекцию? Каждый экземплярчик в лицо?

А.П. Ты что! Это же так глубоко во мне, когда я какую-то вещь выхаживал, вымывал, то, конечно, помню; но когда кто-то принес и кучу бросил, и не я ее перебрал (это когда у меня штат сотрудников был), я мог, конечно, что-то пропустить.

Т.В. А есть вещи, которыми ты особо гордишься?

А.П. Конечно. Конечно. Если бы у тебя 100 детей было - детский сад - как их можно всех любить? Конечно, есть "любимчики". Вытащишь - сидишь и смакуешь.

Т.В. Саша, расскажи, как ты водил французов по мусоркам московским, как ты каждую ночь ходишь "на охоту".

А.П. Не каждую ночь. Когда у меня есть нормальная ситуация, сложившаяся вокруг отмывания, есть куда это принести, отстирать, потому что это нужно сразу делать - вещи с запахом, может, с туберкулезом, с какими-то бациллами.

А французов я просто вывел, показал им мусор как обратную сторону бытия нашего. Сказал: представьте себе красивых, в дорогих шубках, сапожках, высоких, сексуальных мальчиков, в сексуальных машинах, и выходишь, открываешь контейнер, а там - бе-е-е. Над каждым контейнером просто плохо. Поэтому я одеваю перчатки. Начинаешь вытаскивать: курточки, сумочки, противогаз, идем к другому, открываем, а там на весь контейнер огромный телевизор, заваленный хлебом. Батончиков двадцать. Красиво! Инсталляция: телевизор в хлебе, зеленом, заплесневелом... Я французам рассказал, что все беру, если оно выглядит благополучно, вот это - в коллекцию, а вот это отвезу в деревню, потому что у соседей многих алкаши родители, я им отдам. Вот так мы с ними попутешествовали, но затошнило, потому что везде все без пакетов, все вывалено в кучу, начиная от еды и заканчивая кроссовками. Европа очень культурно относиться к мусору, три цвета пакетов либо 5, либо 6. В контейнере ты не увидишь ничего другого, разве что случайно - кого- нибудь заклинило, надоело порядок выдерживать, решил похулиганить. У нас же трусы, часы, мебель, части мебели... Еще подойдут, из пакетика все вытряхнут, новые русские, наверное, так уже не поступают. Для французов это был шок, конечно, они никогда не открывали контейнеры с мусором. Фотограф сказал, что есть желание сесть и караулить тех, кто выносит этот мусор, фотографировать человека, а потом тот мусор, который он вынес.

Т.В. У тебя специальная форма для "поисковых работ"?

А.П. Если я иду целенаправленно, то беру велосипед, мешки целлофановые большие под мусор, резинки, чтобы к велосипеду крепить, ножик (пуговицы с вещи срежу, если вещь никуда не годится), перчатки высокие ветеринарные, чтобы залезть в контейнер, потому что самое интересное, что я видел, находится в самом низу. Я недавно вытащил из контейнера пачку старых газет, развязал, а там смокинг, жилеточка конца того века, остальное чуть-чуть начала нашего, 25-года стиля Набокова, полуспортивная одежда, платья женские красивые очень. Это все постирано, аккуратно все в газету завернуто, узелочек.

Т.В. Ты с такой любовью рассказываешь...

А.П. Ну, это с такой любовью выглядит, с такой любовью выброшено - это кайф! Это увлеченье некрофила! Ха-ха! Это нормально. Первая часть - это некрофилия, потом хозяйственность и жадность...

Т.В. Саша, ты занимаешься реанимацией вещей?

А.П. Да, из прошлого оно переходит в будущее, между ними только я. У меня есть такая как бы идея нанести удар по всем сразу гениям - современности и вообще: по Глазунову, по Иванову, который писал свою картину 20 лет. Я собираю уже тоже больше 20 лет. К 2000-му году хочу сделать такую панораму: на щитах вывесить то, что я собрал и создать такое пространство от начала века до конца - 100 лет моей субъективной истории. Чтобы все это было интересно. Годика два еще можно посмаковать, а потом уже делать макеты, но не хотелось бы уйти в дизайн. Потом можно и РАССТАТЬСЯ с этим, для меня это уже тяжело.

Т.В. Тебя обременяет эта ноша?

А.П. Да, очень много времени уходит, мне свойственно делать более дерзкие вещи, я могу перейти уже на чистый бизнес, чистую реанимацию того, что я собрал: вернуть продукцию, которая у нас уже была. Есть еще идея - сделать коллекцию по Брониным эскизам. Хочу дать пи..ы великим монстрам - Глазунову...

Т.В. Глазунов тоже великий художник?!

А.П. А как же! Накрутил - барабанщиков, фашистов, Гитлера!... А как же! Очень и очень мощный, что ты! И Церетели монстр. Любят они панорамы - пожалуйста. Все надо учитывать. Может, с годами это станет поэтичнее, каждое платье - это стихи. Мне хотелось еще, когда я только начал собирать, чтобы весь мир носил шапочки фабрики "Зарница", чтобы весь мир носил наше, советское. Мне всегда казалось, что есть такой стиль "пролетарского панка" - наносить удар по тем людям, которые едут в метро в каракулевых папахах. Для того, чтобы быть похожим на них, нужно купить папаху, пальто с каракулевым воротником, одеть и внести какой-нибудь элемент, чтобы было понятно, что ты издеваешься над ними: выбритая голова с татуировкой, несколько перстенечков, трость. Мы в такой одежде вползали в метро, пытались организовать какой-то action, молодые дебилы в очках без стекол. Гарик, например, начинал болтать калошей, она слетала, попадала в меня. Кто знает, вместе мы или нет? Начиналась клоунада с такого интеллигентного начала. Или кто-то стоял, а его тростью в жопу начинали толкать, и все говорили: оставтьте мужчину в покое, не трогайте мужчину. А он долго выдерживал, потом разворачивался: да я не мужчина, я панк!!! И все: ах! фашисты!
Сейчас уже подустали все...

Т.В. Тебе хотелось бы пожить в 50-х, в 60-х?

А.П. Конечно, в любой год хотелось бы пожить, но недолго, мне кажется, я нахожусь там, где надо. Все нормально. Мне повезло: я пожил при коммунистах, при онанистах, при демократах. Я своей судьбой доволен. Мне бы хотелось пожить, поприсутствовать при сломе мещанства, культуры той в 20-х, в 30-х годах, при этом духе, при этой силе. Я сейчас смотрю: монументальные проекты! Мне бы хотелось тогда пожить, побуянить где-нибудь с Маяковским там, пожать руку Хлебникову, обменяться с ним мыслями. Вот с этими парнями - да. А с кем еще? Если оригинальничать, то можно и со Сталиным. Поуничтожать всех, я бы хотел при этом коллективе потусоваться. При ихних мечтах, проектах небесных, безграничных (тяжело вздыхает)... Вот из-за этого мне с ними хотелось бы... Все сильное, все такое мощное.

Т.В. А Мейерхольд?

А.П. Ну, конечно, я всех имею в виду, кто присутствовали при начале изменения этого всего. Авангард - это же отказ от мещанства. Мне кажется, тогда не могло быть по-другому. Сожгли литературу, разрушили церкви, а что еще? Что должно быть после этого, они же все сожгли? Вылет и самобичевание...

У меня такое ощущение, что если я избавлюсь от большого груза своего, то, возможно, это даст мне такой же результат. Я не мещанин, я хозяйственный, но тягание его месяцами, перевоз и чистка всего этого говна - это же мрак в принципе. Представляешь, у меня только обуви 2000 пар! Шесть огромных грузовых машин требуются для транспортировки! Это же мрак! Ну, пусть у меня останется машинка или полмашинки. Эх! Я просто буду резать все. Возможно, это тоже даст неплохой результат, а, возможно, меня в дурку заберут через год... Вот тебе и результатик!..



В начало страницы
Русский Журнал. 14.07.1997. Иные.
Александр Петлюра: дети, дебилы, демократы.
Интервью Татьяны Воськовской.
http://www.russ.ru/journal/inie/97-07-14/petl.htm
Пишите нам: russ@russ.ru