Русский Журнал
Win Mac
Содержание Unix
Dos
15.10.1997
Отзывы
Архивист
Витольд Абанькин

Я мог бы очень много говорить на эту тему - она настолько широка, что, когда начинаешь в нее углубляться, то материала становится все больше, он расширяется, словно делящаяся на рукава река, когда впадает в море. Поэтому я постараюсь быть кратким и пусть читатель, опираясь на мою информацию, сам домыслит то, о чем я умолчу.

Библиотека во Владимирской тюрьме была богатейшей не только среди библиотек мест лишения свободы, но и библиотек вольных. В ней хранилось около 10 000 томов. Встречались и вещи просто уникальные, которым место было только в Ленинке. Но когда во Владимир попали бериевцы и увидели каталог книг, то сразу начали чистку. Старые зеки рассказывали, что им в камеры поставили печатные машинки и они по каталогам отсеивали книги. В те годы пропало много ценной литературы и все равно, даже после такой чистки, библиотека во Владимире считалась богатейшей. Именно там мы, бывшие политзеки, читали запрещенные в советские времена книги: "Письма к съезду" Ленина, "Записки Подвойского" и многие другие. Мы читали не только политическую литературу, брали фантастику, научно-популярные книги, читали томики из серии "Жизнь замечательных людей". Вместе с тем мы выписывали почти всю периодику, какая выходила в СССР. Ежедневно нам приносили пачки газет и журналов. Нам разрешали выписывать через посылторг книги, выходящие в СССР. Так что наши камеры были набиты литературой.

Другое дело уголовники. Они читали в основном детективы, фантастику, исторические романы и приключенческую литературу, брали они и книги про любовь. Такие книги уголовники берегли, хотя зачитывали их до дыр. Остальная литература им не нравилась. Материалы съездов КПСС в основном шли для заварки чая, для изготовления карт и для туалетных нужд. Вообще-то самые лучшие карты уголовники делали из обложек ученических тетрадей. Как-то раз я взял "Детские годы Ильича". Если бы эту книгу увидело Политбюро, их всех бы хватила кондрашка. У маленького Ленина были пририсованы ослиные уши, рога козла, на лбу красовалась свастика, а изо рта торчал кинжал, с конца которого капала кровь. Вокруг головы вождя красовались надписи: "козел", "стукач", "гнида"... Привожу самые безобидные, остальные сплошная нецензурщина. На полях книги, между строк также красовались разные надписи типа: "Продал Родину, Россию, крыса!", "В печь гада!", "Бес во плоти" и т.д.

Однажды я взял какую-то книгу о партии. Она была в жутком состоянии. Вся изодрана, в жирных пятнах, залита чернилами, как обычно, испещрена она была жуткой нецензурщиной. Меня же привлекла в ней одна зарисовка. На титульном листе бы изображен Брежнев, сидящий за столом. Руки его покоились на столе. Автор зарисовки искусно вложил в руки генерального секретаря карты. На столе же были тоже разбросаны карты с контурами соцстран. Там были Польша, ГДР, Болгария и т.д. Весь соцлагерь. Казалось, что вождь тасует страны, как карты, играет судьбами народов этих стран.

Уголовники также могли выписывать газеты и журналы. Почти в каждой камере имелся "Советский спорт", другие газеты, а также журналы: "Знание - сила", "Техника молодежи", "За рулем". Выписывали уголовники и "Советское фото", чтобы вырезать изредка встречающихся обнаженных девиц на фотографиях и наклеивать их на тумбочки и стены. С обложек нечитабельных книг уголовники сдирали коленкор и изготавливали из него записные книжки, портсигары и другие поделки.

Во Владимирской тюрьме отбывал наказание уголовник по кличке Артист. Он обладал феноменальной памятью и знал многие художественные произведения наизусть. Его сажали в разные камеры, где он каждый день часами пересказывал зекам те или иные понравившиеся им художественные произведения. К нему камеры стояли в очередь.

Сейчас положение в лагерях и тюрьмах изменилось. Библиотечный фонд оскудел, многие книги безвозвратно утеряны из-за того, что истерты так, что читать их нельзя. Зеки интересуются правовой литературой. Но читать стали меньше, так как почти во всех лагерях есть телевизоры, которые смотрят практически без ограничений. Если читают, то детективы, приключенческую литературу, фантастику, боевики. В зоны попадает теперь много бульварных газет и журналов, вырезками из которых буквально облеплены даже параши. Хотя, по общему мнению надзорсостава, зеки стали меньше читать. Такая же тенденция наблюдается и на воле. Если в стране культурный уровень падает, то в лагерях и тюрьмах он просто не может быть выше или даже на уровне воли. Зеки просто медленно деградируют и горе тем, кто будет окружать их после выхода на волю, они озлобятся на весь белый свет, так как положение в лагерях и тюрьмах оставляет желать лучшего.


Неосуществленные проекты!

В лагерях и тюрьмах я постоянно собирал информацию, чтобы на воле писать о том, что видел и пережил. Записывал краткие сведения о зеках и даже наиболее яркие части приговоров. У меня были списки лагерей 11, 3, 19, 17, 17а в Мордовии и 36 в Пермской области. Все эти сведения я записывал на папиросной бумаге мелкими печатными буквами, запаивал в целлофан, чтобы легче было прятать, и при случае, в основном через уголовников, переправлял отцу. Но отец умер за 10 месяцев до моего освобождения. Он, конечно, понимал, что за такие сведения можно получить срок и прятал их. После освобождения я перерыл весь дом, перекопал огород, буквально с лупой обследовал все, где можно было спрятать всю мою информацию из лагерей, которая умещалась в трех спичечных коробках, но тщетно.

Никогда в жизни я не отчаивался и в лагерях меня все считали оптимистом, но тут у меня опустились руки. Мне казалось, что жизнь моя прожита зря. Я был настолько удручен, что мне не хотелось жить, ведь уже такую информацию не вернешь, а память сохранить множество имен и всевозможных данных просто не в состоянии. Шло время, жизнь брала свое и я постепенно стал по памяти, но, конечно без точных дат и сведений писать рассказы и повести. Хорошо, что некоторые вещи я уже написал однажды во Владимирской тюрьме, когда 4 месяца сидел в одиночке - это были лучшие месяцы моей жизни, так как я мог суммировать все, что накопила моя память. Правда у меня конфисковали мои произведения и пригрозили, что если что-либо выйдет на Западе, я не освобожусь. Эту информацию я тоже отправил на волю. Вроде бы по этому поводу была даже передача на свободе.

Чтобы не путаться с информацией, я разделил свои рассказы и повести на три раздела: уголовники, политические, армия. Получились три книги: "страшная книга" об уголовниках, об их ужасной участи. Особенно впечатляют рассказы "Побег" и "Златоустские звезды". По рассказу "Побег" я написал сценарий художественного фильма. Есть в книге рассказ "Пять ударов ножом", потом я изменил это название и теперь рассказ называется "Анатолий". Героя приговорили к высшей мере наказания в 1975 году. Он сидел во Владимирской тюрьме, становился уголовным авторитетом, но не вором, а просто боролся против администрации. Был он необыкновенно здоровым и сильным парнем. Его бросили в пресс-хату, где 6 человек с ножами должны были с ним расправиться, но они слышали о нем и когда он попал к ним, они струсили. Конечно, у него был тоже нож. Они сказали ему, чтобы он уходил из камеры, что они его не тронут, но по законам уголовного мира правый не имеет право покидать поле боя.

Администрация давила на прессовщиков и они решили броситься на него в коридоре во время выхода на прогулку, чтобы хоть надзиратели помогли им в случае чего. Анатолий зарезал троих, а на нем не было ни царапины. Его приговорили к вышке. Мы голодали против этого чудовищного приговора, но тщетно. Анатолий был обречен на смерть советской системой за свой несгибаемый, свободолюбивый характер. Часами я разговаривал с ним по унитазу, накрывшись бушлатом. чтобы надзиратели не слышали и он поведал мне всю свою жизнь. Вот так и родился рассказ. Златоустскими звездами называл начальник тюрьмы г. Златоуста доведенных до животного состояния трех зеков, которых показывали прибывшему в тюрьму этапу. "Будете нарушать режим, станете такими же".

Книга об армии называется "Служим Советскому Союзу". В ней повести и рассказы. Повесть "Служим Советскому Союзу", по которой и называется книга, в общем-то, автобиографична. Чем-то книга похожа на Чонкина Войновича и на Швейка Гашека. В повести описывается, как мы вырыли яму на полигоне в лесу на диких кабанов, а туда угодил пьяный замполит капитан Кицак. Два дня он просидел в этой яме и не мог выбраться, так как был очень толстый. Командование части думало, что он сбежал в Западную Германию. Нашли его мы с товарищами, когда пошли в самоволку в немецкие сады за яблоками. Нам объявили благодарность за успех в боевой и политической подготовке, так как мы спасли практически честь части, ведь командование уже приготовилось докладывать о побеге капитана в штаб ГСВГ. После этого случая мы ходили в самоволку официально.

Третья книга о политических "От Потсдама до Перми", но ее я еще не закончил. Она тоже состоит из рассказов. Основной и самый большой рассказ "Сова" о русском поэте Юрии Галанскове, замученном в лагере N 17а. Я перезахоронил его в 1991 году на Котляковском кладбище. На площади Маяковского, во время митинга и прощания с поэтом, гроб стоял на том месте, с которого Юра в 60-е годы читал свои стихи. В 1994 году я нашел записи и переиздал книгу о Галанскове, в 1992 году открыл мемориальную доску в Историко-архивном институте. Сейчас я пишу пьесу "Феникс" о Юрии, так назывался журнал, который он издавал и который также вменялся ему в вину. Пьеса о СМОГистах, с которыми был дружен Юра, так называли себя молодые люди, окружавшие Галанскова. Расшифровывали они себя так: Самое Молодое общество гениев (конечно, в шутку) - СМОГ.

Готова у меня еще одна книга: "Женихи". Идея написания ее возникла у меня после рассказов жены о тех мужчинах, которые предлагали ей руку и сердце. Рассказывали мне разные свои женские истории и подруги жены. Так и родилась книга. Она комедийного характера, но смех в ней сквозь слезы.
Есть у меня еще два рассказа мистического плана. Подобного в литературе еще не было. Это не просто рассказы, а готовые киносценарии.

Издать все, что я написал, нет средств, но, думаю, настанет день, когда мои книги возьмет в руки читатель. В моих рассказах и повестях все та же древняя тема о борьбе добра и зла, но подается она, порой, в неожиданных ракурсах и бывает так, что злодей, на первый взгляд, вызывает симпатию и сочувствие. Я заставляю людей повернуться лицом к самим себе и увидеть себя, и понять, и осудить в себе зло и другие греховные стороны души. В книгах за каждой страницей присутствует Бог, от которого мы бежим, но все равно по кругу. К Богу приходит каждый, но в разное время, так как без Бога вообще невозможна жизнь.

Москва, 17 июня 1997 года




В начало страницы
Русский Журнал. 15.10.1997.
Витольд Абанькин. Что читали в лагерях и тюрьмах раньше и что читают сейчас.
http://www.russ.ru/journal/ist_sovr/97-10-15/abank.htm
Пишите нам: russ@russ.ru