Михаил Дубровский. Крыса и дудочка, или Третья "Столица"


				15.05.98

Крыса и дудочка,
или Третья "Столица"

Михаил Дубровский

Сначала об Аксенове Василии Павловиче. О загадочной удаче этого достаточно слабого, по мнению московских интеллектуалов, писателя. С мнением я, к Аксенову относящийся с нежностью, вынужден согласиться: и неумен, и самодоволен, и неглубок. Зато успех его у массовой советской аудитории тридцатилетней давности был ошеломляющим - Аксенову удалось создать интонацию поколения. Бесформенное и безъязыкое, оно обретало язык и стиль по мере прочтения пустых, как ящик фокусника, "Зведного билета" или "Пора, мой друг, пора". Рискну заявить, что аксеновская интонация и создала поколение, вынув его из небытия. Литературное качество письма совершенно ни при чем - мелодия, заставившая крыс города Гаммельна совершить массовое самоубийство, тоже была далека от совершенства. Дело не в квалификации музыканта, а в дудочке, времени и месте.

Соображение о дудочке к журналу "Столица" уже отношение имеет.

Поиски жанра

Журнал, надо сказать, проклятый. Заколдованный журнал, заставляющий вспомнить сказку про Золушку. Делают его все время вроде бы нормальные и умные люди, причем и умно, и дельно, но каждый раз в некий сумеречный час журнал превращается в тыкву. Так было с еще первой "Столицей" - редактируемым Андреем Мальгиным изданием радикально-демократического толка. Как только приличная публика слово "демократ" начала брезгливо брать в кавычки, тираж повалился, журналисты загалдели и потребовали денег, редактор занервничал и в конце концов счел за лучшее откатить тыкву Издательскому дому "Коммерсантъ".

Следующей инкарнации "Столицы" уже под флагом "Ъ" жизнь суждена была неяркая и недолгая. В качестве журнала для богатых она выглядела в тогдашней пустой и бедной, сшибавшей шальные деньги Москве дико и закрыта была круто, буквально за день. Блестящим поражение не было.

Впрочем, был в поражении один момент, относившийся скорее не к журналу, а к идее фикс всего издательского дома, которую его идеологи пытались с упорством помешанных реализовать чуть ли не в каждом новом издании. Идея эта - создание своего читателя, формирование из аморфной группы с помощью вброшенных, как шайба в игру, языка и стиля, некоего социального слоя, представители которого и стиль и язык эти впоследствии искренне считали бы своими. Впору вспомнить профессора Хиггинса, если не Трофима Денисовича Лысенко. В этом смысле издательский дом шел верной дорогой, причем не без успеха. Нарождающиеся отечественные предприниматели выполнили роль глины для "Коммерсанта-Дейли", и теперь, после десятилетнего обжига, тихо сглатывают шибко умные тексты про Раушенберга. Более мелкая деловая рыба, отморозки среднего звена, потребляет "Деньги".

Маленький Кит, лакировщик действительности

Мы приближаемся к цели нашего путешествия, то есть к прошлогодней зиме, когда на прилавках появился совершенно диковинный для "Коммерсанта" продукт - новая "Столица", не тыква - карета.

Скандалом для "коммерсантовского" изделия оказалось прежде всего наличие в тексте автора, к чему читатель "Ъ" был не приучен: выкорчевывание авторской журналистики в издательском доме к тому времени приобрело характер мании. На первых местах стояли анализ и информация, а чьего пера текст, Анастасии Телогрейкиной или Романа Копытова, интересно было разве что бухгалтеру "Ъ". В новой "Столице", правда, Василий Голованов и Катя Метелица тоже писали совершенно одинаково, не отличишь от Сергея Мостовщикова, зато этот унифицированный Автор занял в тексте главное место.

Вот, к примеру, материал "Октябрьские ордена Ленина заметки о железной дороге". О чем они? Да о том, что "я была молода и хороша собой и многое себе позволяла. Например, я позволяла себе опаздывать на поезд "Красная стрела" и садиться в соседний "Экспресс", в купе к проводнику. Я ездила в Ленинград к друзьям и возлюбленным, и запах железнодорожной гари многие годы был связан для меня с ожиданием пьянки и утех".

Возвращение к почти "огоньковской" авторской журналистике начала 90-х, только без "ерша" из ярости, сентиментальности и истерики в одном флаконе. Мир для читателя в этом случае оказывается поданным через рефлексию автора, не забывающего сообщить, что он курит или предпочитает читать. Демократический "ерш" логично уступил в "Столице" место буржуазному коктейлю. Вместо выбывших из игры ингредиентов мы получили спокойную иронию (с легким привкусом "само") и тихую любовь ко всему живому: "Аккуратная лавочка перед калиткой. Я долго стучал. С большим выражением залаяла собака. Заблеяла коза. Мяукнула кошка. Отозвались все, кроме хозяев. Я открыл калитку и вошел. Подошвы обжигала чужая частная собственность".

Роль вишенки в коктейле выполнила отстраненность авторов и их героев от каких бы то ни было социальных проблем, потому что всем действующим лицам жизнь удалась. Даже обитателям общежития Большого театра: "У оперной примы Марины Лапиной (Лиза в "Пиковой даме") на двоих с непьющим мужем тут есть две комнаты в четырехкомнатной коммуналке. Мы беседуем на общей кухне. Среди двух старых холодильников, марлевых занавесок и алюминиевых кастрюль. Горло у Марины обмотано шарфом. С этим гриппом она только что отпела репетицию, а теперь вот стоит у колченогого столика и режет себе салат". В этом уютном тексте никому и в голову не приходит спросить, кто виноват и куда смотрит мэрия. Речь о более важных подробностях и деталях, из которых на самом деле и состоит жизнь.

Как едины были народ и партия, так едины и авторы "Столицы" со своими героями. Все они красавцы, все они таланты, все они поэты. Откройте любой из тех номеров "Столицы", что вышли в прошлом году, - там все хорошие! Ни одного отрицательного персонажа, за исключением скульптора Церетели. Хоть чем-нибудь, а каждый великолепен. Если бизнесмен, то с человеческим лицом. Если врач, так самозабвенно лечит бомжей. Если архитектор, то мечтает раскрасить город в яркие цвета. Что ни алкаш, то златоуст. Даже государственные служащие говорят с корреспондентами "Столицы" человеческим языком, иронизируют и шутят. Почему? Да потому что москвичи!

Моя ирония тут неуместна, я извиняюсь. Потому что тоска по человеческим отношениям в не слишком человеческое время - действительно тоска. Потому что "столичный" лозунг про то, что "мы все - одна семья" мне симпатичен. Потому что мы действительно славные ребята - если не снаружи, то в глубине души. Об этом "Столица" и писала. Не желая замечать всего остального.

Приятель, занимавший тогда сытное место директора по рекламе и маркетингу одной крупной компьютерной фирмы, уверял в ноябре 1996-го, что прежняя "Столица" померла, потому что москвича как отдельного животного в природе не водится. При новой встрече весной 1997-го, минуя "привет" и "как дела?", он заорал, размахивая постером "Москвичи тащатся от творения Зураба Церетели": "Ты видел? Во дают ребята!"

Я согласился. Давали ребята хорошо.

Затоваренная бочкотара

Но с первого же номера я стал замечать в "Столице", как мне казалось, неладное. Мелочи, конечно. Но они озадачивали.

Ну например. Какого черта в тексте про то ли снегоходы, то ли мопеды, автор написал, что мопедик-то дешевый, всего-то тыща с небольшим гринов? В другом номере - новая лажа: корреспондент пишет о том, как он по жутким московским дорогам на машине катается. И уточняет, на какой. На "Рено". Мог бы ведь и промолчать, гад. Зачем мешать населению сплачиваться вокруг журнала "Столица"? Не у всех и на "Оку" наберется...

Ладно, редактор недоглядел, недосып там, перепой... Но все эти "Рено" почему-то чем дальше в лес, тем толще попадались. То один орел ни к селу ни к городу дорогущую "Еврочистку" помянет, то другой всю ночь по мобильному названивает. Странно. Если про людей, то зачем же так блестят бранзулетки?

Тем временем люди на журнальных столичных дорогах стали попадаться все реже. Все чаще начали попадаться авторы, использующие героя как повод написать о себе. Я уже был сыт их самовыражением по горло, а в пасть пихали и пихали. Читать журнал почти перестал, номера были похожи один на другой. Я хитрил, звонил приятелю: "Есть в новом номере что-нибудь стоящее?" А он, раньше прочесывавший "Столицу" от первой до последней, невпопад отвечал, что даже не открывал. Тем временем в журнале описывалась все более замечательная жизнь, которую я по собственной, наверное, глупости вокруг себя никак не мог обнаружить. И тут коммерсантовские начальники взяли и закрыли "Столицу".

Не сразу я понял - почему.

На полпути к Луне

Есть такой иностранный белый и пушистый зверек. Зовут яппи.

Если кто не знает (а не знает много кто), то это преуспевающий профессионал, обычно молодой. Аполитичен, в себе уверен, жизнью доволен, дела в порядке. В общем, персонаж учебника "Как разбогатеть и при этом остаться в живых". Симпатяга.

Беда лишь в том, что с российским яппи беда. Не яппи, а Чеширский кот. Улыбка есть, а сам отсутствует. На улыбку в "Коммерсанте" и купились.

Там, похоже, решили, что являются свидетелями исторического момента - рождения на свет российского (точнее, московского) яппи, а потому наняли на очень хорошую зарплату очень хороших журналистов и дали им в руки журнал. Те, зарабатывающие каждый за месяц больше, чем все вместе взятые пенсионеры рядом с метро "Сокол", дело свое знали. И сделали лихое и веселое чтение для самих себя - чудом ухитрившихся не потерять человеческий облик московских "центровых". Те благоглупости про "Рено" и "Еврочистку" были, оказывается, вполне намеренны.

Их ведь ненавидят, деловых. Их презирают, втайне мечтая стать такими же. О них слагают злые и смешные анекдоты. А тут, на страницах "Столицы", все мы братья и сестры - и взяточник-гаишник, и лицо небритой национальности, и бабуся, жертва "МММ", и крутой на "мерсе", который, оказывается, стихи пишет... все человеки. Единственно, кстати, возможная позиция по отношению к миру для яппи в нынешней России. И она была найдена.

В отличие от самого яппи.

Журнал с первого номера стал пользоваться популярностью. Но его читали совсем не те, для кого он издавался. Те именно, кто еще не превратился в яппи. Не бабочки - гусеницы. Поэтому в "Столице" им многого не хватало. Если коротко, то собственно жизни, которой они продолжали жить. Со всеми ее финансовыми неурядицами, с нехваткой времени на книги и хорошее кино, с отчаянием и усталостью. А "пацаны" на иномарках недоумевали: чё вы нам гоните, братаны? Вы бы про Алену Апину!

Смешно, но похоронили путеводитель по городу, который еще не построен, они - яппи. Немногочисленные, но могущественные. Маркетингово-рекламный друг мой, в очередной раз проорав "клево" про любимую "Столицу", сказал, что рекламу в журнал давать не будет: нелепо, говорит, ведь сам первым делом оттуда глянцевую вкладку банка "СБС-Агро" выдираю - больно дико смотрится. "Пацаны" и сопровождающие дэвушки клевали на рекламу в "Плейбое" или "Космополитене", нормальным она была глубоко параллельна. Глядя на финансовые итоги года (3-4 рекламных полосы на почти 100 страниц), генералитет "Коммерсанта" решил, что хорошенького понемножку.

И музыканты, и дудочка, и место выбраны были с умом. Но время на свидание не пришло.

От редакции. За время подготовки материалов появилась четвертая "Столица".

Наталья Иванова. Первая "Столица"
Валерия Новодворская. Вторая "Столица"