Конец века, тем более тысячелетия - соблазнительное время для подведения всякого рода итогов. К тому же под конец двадцатого века в мире произошли довольно серьезные изменения, в первую очередь - гибель СССР и соответственно утрата осью противостояния "коммунистический Восток - капиталистический Запад" своего былого значения. Выпуская серию "Философия на пороге нового тысячелетия", издательство "Республика" также задалось целью подвести итоги века, на этот раз философские. Первой вышла "Культура постмодерна" Петера Козловски, и, наверное, не только потому, что он является одним из ее ответственных редакторов серии.

Козловски как раз претендует на своего рода подведение итогов. Во-первых, сразу стоит оговориться, что термин "постмодерн" он трактует расширительно, понимая под ним новую эпоху истории, идущую на смену эпохе модерна (Нового времени). Может быть, поэтому название стоило бы перевести как "Культура пост-Нового времени", так как за словом "постмодерн" в русском языке закрепилось более узкое значение. Итак, трактуя постмодерн шире, чем принято у нас, значение термина "культура" Козловски несколько сужает, сводя его к латинским истокам.

Каковы же, по мысли автора, черты уходящей эпохи модерна и той, что должна ее сменить? Он связывает истоки модерна с пафосом Просвещения, с надеждами рационалистов на мощь человеческого разума как вполне самостоятельной величины. Благие намерения просветителей на деле вылились в разрыв между наукой и техникой, с одной стороны, и сферой духовной жизни - с другой, что, в свою очередь, привело не к установлению на земле строя всеобщего процветания, не к реализации утопий, а к появлению довольно непривлекательных, мягко говоря, тоталитарных режимов. Эти рассуждения об утрате гуманных ценностей, вытеснении этики из сфер политики, экономики, науки и так далее, подкрепленные разнообразными таблицами и ссылками на массу источников, не особенно новы. Интересно в книге Козловски другое, а именно выводы, которые он склонен делать о причинах кризиса эпохи модерна и соответственно о признаках грядущей эпохи постмодерна.

Козловски видит причины кризиса, выразившегося, в частности, в противостоянии "Восток - Запад" не в сферах экономики и политики, а в сфере метафизики. "Конфликт Восток - Запад есть лишь продолжение старого спора гегельянцев между собой (о материализме и религиозной вере), и постмодерн, преодолевая нетерпимость модерна, должен также помочь преодолению нетерпимости Востока и Запада в сфере метафизики" (с. 34). Приведенная цитата не только удачно, на мой взгляд, иллюстрирует мысли немецкого философа, но и показывает, что вышедшая в ФРГ в 1987 году книга уже отчасти устарела. Но вернемся к различиям модерна и постмодерна. Итак, причины кризиса модерна, или Нового времени, кроются, по мнению Козловски, в отрыве сферы духа от сфер праксиса. Новая эпоха должна будет характеризоваться прямо противоположными качествами: взаимопроникновением науки и искусства (это прекрасно, но все-таки остается неясным, как именно это будет происходить), возвращением религии ее "домодерновой роли" в формировании этических ценностей (что также вызывает сомнения). Иногда философ кажется излишне благодушным. Так, он верно описывает существенные черты искусства постмодерна: "Отношение к классике и традиции должно быть не классическим, а свободным, ироничным. Демон классики обозначает чары, исходящие от античности, чары, которые должны быть многократно сломлены и осмыслены прежде, чем они смогут войти в произведение. Удвоение и даже утроение уровней соотнесения в постмодернистском классицизме - модерн, постмодерн и классика - создает дистанцию и отчуждение, которые опять-таки дают больше свободы. Двойное кодирование, цитата и отчуждение цитаты, подражание оригинальной форме и подражание цитате из оригинала создают дистанцию и ироничность, классицистскую ироничность, - такую, какая присутствует, например, в музыке Стравинского" (с. 191). Но и то, что даже сами постмодернисты считают признаками кризиса, представляется Козловски, напротив, признаками оздоровления искусства.

Более принципиальные возражения заключаются в следующем. Козловски считает, что в западных демократиях пост-Новое время уже наступает. Это не только нескромно, но и противоречит признакам постмодерна, выводимым Козловски. Он также склонен сужать значение слова "духовный", что связано с его христианской ориентацией и несколько упрощает и обедняет его анализ. В то же время именно религиозность автора позволяет ему высказать ряд не только антропологически глубоких, но и просто красивых мыслей: "Что касается апокалипсиса, то тут можно не строить никаких теорий, ибо когда апокалипсис наступит, теории нам не понадобятся" (с. 36).

Может сложиться впечатление, что Козловски - безудержный оптимист. На самом деле его мысли трагичны, как всякая эсхатология. Главный смысл эпохи постмодерна, согласно его книге, заключается в следующем: "Постмодерн принимает на себя роль тормоза, отодвигающего наступление того, что собственно должно было наступить после крушения утопических историко-философских ожиданий современности: гибели. Предназначение человека - разрушить самого себя. Но только прежде он должен стать достоин этого; пока же - еще нет. Эпоха постмодерна представляет собой время, которое остается людям, чтобы стать достойными гибели" (с. 34).

На мой взгляд, книга является не столько строго аналитическим сочинением, сколько футурологической утопией. Этим она и интересна. К тому же это одна из первых книг подобной тематики в России. И в общем-то почти новинка. Также известно, что немецкая социальная философия по ряду причин, как правило, более близка и интересна русскому читателю, чем, скажем, американская. Хотя бы потому, что американцы на лекции по социальной философии никогда не станут обсуждать проблему конца истории, но зато (реальный случай!) могут всерьез поспорить о проблеме среднего возраста женщин-сенаторов в штате Айова.

Иван Давыдов

Книга на вчера: