По древним русским, украинским и македонским поверьям, звери, как и человек, имеют душу. Нынче и где человеческая-то душа, мы знаем нетвердо. В постзамятинском мире победившего урбанизма душа становится отмирающим понятием, а для диких животных там и вовсе места нет. Что вкладывать в понятие "животное" тому, кто ни журавля в небе не видел, ни синицы в руках не держал? Но вот появляется книга, которая на первый взгляд стремится собрать и сопоставить народные поверья и обряды, но подспудным, а оттого главным смыслом ее становится то, что она пытается вписать животных в наш мир, в систему наших понятий, на единственном доступном нам теперь уровне - уровне культурно-исторических ассоциаций.

...С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк...

Если б встретился сегодня волку его старинный сват и кум, то эта встреча скорее всего обернулась бы бесполезной и бессмысленной трагедией. Но уж совсем неосмысленной оказывается эта встреча, когда происходит она между пушкинским текстом и его нынешним читателем. Ни медведь из Татьяниного сна, ни петушок, хотя бы и золотой, ни ворон, ни конь, ни сокол, ни соловей-соловейка, ни та же золотая рыбка не говорят нам сегодня ничего того, что говорили пушкинским современникам, выросшим на бабушкиных и няниных сказках, а не на диснеевских мультиках, баснях Михалкова, произведениях Маршака, Чуковского или его сиятельства графа Антуана де Сент-Экзюпери. То, что нам представляется прихотью творческого воображения того или иного автора, есть голос традиции - либо принятой и понятой, либо искаженной и поруганной.

В новом качестве животным понадобилась новая систематика, и книга разделила их на хтонических, нечистых, куньих, птиц (в число которых попадает и летучая мышь), ночных, плавающих и прочих, так же как в "Небесной империи благодетельных знаний" звери "делятся на: а) принадлежащих императору; б) набальзамированных; в) прирученных; г) сосунков; д) сирен; е) сказочных; ж) отдельных собак; з) включенных в эту классификацию; и) бегающих как сумасшедшие; к) бесчисленных; л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжей шерсти; м) прочих; н) разбивших цветочную вазу; о) похожих издали на мух". Здесь полноправно сосуществуют волки и волколаки, сокол и Алконост, Кук и кукушка, как у Бюффона, который в одну из первых попыток наукообразной биологической классификации животных включил наравне с белыми медведями, жирафами и страусами грифонов и сирен, сирина и феникса - и те и другие были известны только по Аристотелю да по красочным рассказам морских путешественников.

Книга Александра Викторовича Гуры обладает всеми достоинствами академически-занудного издания: следует отметить и эрудицию, и библиографию, и систематичность, и документированность, и объем. Но, по счастью, не исчерпывается объективными добродетелями. Есть в ней подкупающая нескладность захлебывающегося от безумно интересной информации рассказчика, когда все в одну кучу, перебивая друг друга: польский и сербский, басня и поговорка, нечистая сила, фенологическая симптоматика и православная мораль. После этого вылетающая из-под груды инвентаризированных карточек сойка или улепетывающий заяц становятся уже родней родного, а это отнюдь не академическая задача - это признак того, что книга автору удалась.

Все шерстистое, когтистое, хвостатое мы почитаем ниже себя, в том числе и братьев наших меньших, с которыми сюсюкаем и лижемся. Мы разучились уважать и обходить стороной Зверя, сильного и умного хозяина леса, болота, степи, морских глубин и высот поднебесных. Нам уже неведома азбука следов, семантика повадок, забыта и символика зооморфных мотивов в народных преданиях, в прикладном искусстве, в дохристианской и христианизированной поэзии, зодчестве. Но повсюду всплывают, проявляются знаки старинной, глубинной связи-зависимости человеческой культуры и внутриприродного определения рода человеческого среди всех прочих родов живого - на устаревшем русском, - животного мира, где "живот" означает не чрево и не дефект фигуры, но жизнь, всякое дыхание, по слову Писания, славящее, хвалящее Господа и Творца.

С чего бы ни начав, хоть с ласточки, мы постепенно погружаемся в трясину нерасчлененного мира, где ласточка - она же ласка, она же Лакшми и Елена, домовой и невеста, метель, любовное наслаждение и узор на окнах, добрый хранитель скота и курносая с косой. Автор приводит нас в мир, где высказывание осуществляется еще без подлежащего и сказуемого, исключительно в форме одних междометий или приравненных к ним императивов. Это еще даже не морфология, не баснословие, оперирующее персонажами и сюжетом, фиксирующее или, быть может, впервые выявляющее для человека какие-то оппозиции и связи. Это время текучих метаморфоз, как у Овидия и вдохновленного им Пикассо, слияние линий щеки и крыла, где поглощающее и поглощаемое, охотник и добыча дьявольски конвертируемы и неразличимы. Это можно прочувствовать, но невозможно изложить рационально, а в современной ситуации - важнее прочувствовать, нежели схематизировать и систематизировать.

Когда человек еще не полагал себя венцом творения, он был не в пример умнее и более трезво оценивал реальное соотношение сил и возможностей - своих и братьев своих по жизни. Совершенство зверя, гада или птицы не идет ни в какое сравнение с мнимыми и достаточно относительными совершенствами какой-то незаурядной человеческой персоны. И не высокомерие экологического сознания - защити! помоги братьям твоим меньшим! - становится актуальным и справедливым, а жуть старинного заклинания-оберега - верни, вспомни, восполни. Предания, поверья и суеверия, наскальные рисунки и каменные орнаменты, вышивка крестом и плетение кружева - все это были неписаные, неформулированные, но всем известные и понятные законы общежития всего живого на земле. Никогда эти отношения не складывались безоблачно, но вражда или дружба велись на равных, знакомство с соседом (доброе или худое) - большее богатство, чем порабощение его. Теперь кто дорвался до средств массового уничтожения, тот всех прочих считает быдлом. Несправедливость этого убеждения очевидна нам только тогда, когда быдлом оказываемся мы сами, в противном же случае - никто не докажет нам, что наше иллюзорное превосходство лишь кратковременный крупный план, но стоит немного отъехать камере - и вот уже в кадре некто более сильный и более крутой, у кого ты на мушке. Обернись! оглядись! обернись лисой и зайцем, голубем и ястребом, мышью и змеей, комаром и ласточкой! Забыл, как это делается? Вот как раз и руководство - на первый случай.

Александра Горячева

Книга на вчера: