До недавнего времени русская литература, героем которой был гомосексуалист, исчерпывалась, наверное, лишь попытками незабвенного Эдички приучить советского читателя к невозбраняемой с некоторых пор в Отечестве "голубизне".

Теперь Лимонов вроде как сам относится к меньшинствам - скорее к литературным, нежели к сексуальным, - да и прежние его страсти по этому поводу, как однажды выяснилось, попали в отечественный переплет из секондхэнда американской литературы тридцатых годов. И за исключением одного-двух полусамиздатовских журналов для геев - да, может быть, импортной порнографии - незаинтересованный читатель, которым я являюсь, больше ничего на эту тему и не видел.

Роман Дмитрия Бушуева "На кого похож Арлекин" заслуживает внимания нещепетильного критика уже хотя бы потому, что это произведение - первая внятная попытка отечественных представителей "голубой" культуры выступить в жанре литературы "серьезной".

И она не стоила бы такого внимания, если б не открывала собой целую серию книг "на определенную тему" - в чем, как ни странно, сразу пытается разубедить читателя автор предисловия к роману Дмитрий Кузьмин (он же, кстати, член редакционной коллегии "Тематической серии"). После обязательных экивоков и спорных заявлений типа "путь развития человечества - это путь преодоления мифа" он в конце концов мужественно заявляет: "Смысл серии - в попытке выяснить и показать: как и чем гомосексуальность может быть важна и интересна всем". Для этого предлагаются два способа. Первый - "через категорию экзотического". Второй - "через категорию свежего взгляда".

Что ж, прибегнем, по его совету, к этим способам в порядке очередности и посмотрим на "элементы одной культуры" глазами представителя "другой". То есть вначале - через "категорию экзотического".

С первых же строк романа читателя начинает преследовать знакомая тень.

"Денис, Денис, Денис. Имя давно превратилось в музыку" - уже во втором абзаце повествования переживает главный герой романа, Андрей Найтов (чья фамилия невольно ассоциируется с героем совсем другого набоковского произведения).

Двадцатидвухлетний педагог ("сексуальный левша" - как он себя называет) страстно влюбляется в своего ученика, восьмиклассника Дениса Белкина. Дело происходит в провинциальном приволжском городке.

Первой заподозрила неладное классный руководитель Дениса и тоже преподаватель литературы, "сушеная старая вобла" Алиса Матвеевна: "Неприятие было взаимным, но она не спешила ставить мне палки в колеса, зная, что обласкан директором за свое новаторство и постмодернизм". Алиса Матвеевна щедро делится своими догадками о сексуальной ориентации молодого литератора с коллегами в учительской и, мало того, заносит свои наблюдения в личный дневник. (Дневник - ружье, которое еще выстрелит - ближе к развязке сюжета.) Чтобы отвести подозрения от своей персоны (а дело происходит во времена еще действующей 121-й статьи УК), Найтов решает разыграть спектакль, который усыпил бы бдительность старой девы: он просит знакомую девушку сыграть роль будущей жены и приглашает на семейный праздник Алису Матвеевну. Инсценировка заканчивается провалом - "старая вобла" лишь окончательно развеяла свои сомнения относительно наклонностей героя. Тут бы роману Найтова и конец, но незамысловатый сюжетный ход (Набоков-то - под рукой) устраивает развитие дальнейших событий как нельзя лучше. Помните, в похожей ситуации в "Лолите" мамашу Гейз переезжает автомобиль? Здесь тоже "автомобильная" смерть - бедная Алиса Матвеевна, возвращаясь из гостей, скоропостижно умирает от сердечного приступа прямо в такси.

Сходство сюжетов слишком уж легко прочитывается, чтобы отложить роман и не возвращаться к нему более: ждешь повторения старого сюжета на новый лад. Обещанной экзотики. Но зря - нежный подросток Денис Белкин ломает целку не дольше Лолиты. Андрей Найтов и вовсе оказывается алкоголиком. Пьяные похождения на загородной даче заканчиваются как дешевый детектив: Денис Белкин трагически гибнет от пули автомата Калашникова. Главный герой уезжает в Европу писать экзотический роман.

Вот, казалось бы, и все. Но в арсенале у критика остается еще один способ заинтересовать читателя: притвориться, что принял локоть педофила за колено нимфетки, то есть - через "категорию свежего взгляда".

Но и это удается с трудом, даже если счесть сходство сюжетов за хитрый постмодернистский ход. Постмодернизм, конечно, воровство. Но, скорее, воровство метафор, а не целых сюжетов, пусть даже выкрашенных в другой цвет.

На этом фоне непросто складываются отношения героя с Богом. Найтов, "возгордившийся ангел", ищет утешения сперва у "ясновидящей Алевтины" ("путешествие в тысячу миль, в котором я найду самого себя и заработаю много денег, написав несколько книг"), а уж только после этого идет в храм и ставит свечку Николаю Угоднику, а заодно и иконе "Нечаянная радость". Почувствовав себя в храме дурно, покупает бутылку "...и мир вокруг опять построился: кирпичик к кирпичику, без трещин". (Я же говорю - алкоголик.)

Здесь будут кстати слова одного из читателей и критиков Найтова-Бушуева, священника о. Андрея (Егорова), вынесенные на обложку книги, вернее, одна его фраза, осторожно вынутая мной из контекста: "...Если это будет последнее, что написал Дмитрий Бушуев, то этого откровения вполне достаточно для человека".

А мне кажется - недостаточно. Потому что четыреста с лишним страниц романа читаются легко и быстро, и, несмотря на суетливые домогательства вездесущих Арлекинов (в метафоричности которых прочитываются всего лишь бывшие любовники Найтова), несмотря на нелады героя с религией, Андрей Найтов был и остается поэтом. А поэту не обязательно быть прилежным, и, следуя принципу "любовь все спишет" - поэт оказывается прав. И всегда сомневается. И пишет дальше. И вновь сомневается.

Дмитрий Бушуев запомнился многим любителям поэзии замечательными стихами в журнале "Юность" (кажется, было это в 1987-м). В конце своего романа "На кого похож Арлекин" он помещает подборку "Стихотворения Андрея Найтова" - где, к слову, только в предпоследнем стихотворении признается наконец в своем родстве с набоковскими персонажами:

Скажи, безумный Гумберт Гумберт,
что делать с мальчиком моим,
когда немыслимой лазурью
его венчает звездный нимб?

Что делать с мальчиком, что делать...

и т. д.

Действительно: что делать с мальчиком? А может, мальчика-то и не было?.. А?

P.S. Граница, где сексуальная революция переходит в идеологическое противостояние, еще оставляет место для буйных фантазий, но, как заметил один современный философ, те, кто предрекал необыкновенный расцвет искусств после отмены 121-й статьи, явно волновались по пустякам...

Константин Парамонов

Книга на вчера: