Ян Шенкман. Анатолий Гуницкий. Метаморфозы положительного героя.


				23.03.1998

Метаморфозы положительного героя

Анатолий Гуницкий

Пьесы. - СПб.: Красный матрос, 1996. - 76 с., тираж 1000 экз.; ISBN5-85263-030-6.

Джордж (Анатолий) Гуницкий - фигура культовая. Его имя неразрывно связано с историей группы "Аквариум", которую он и БГ затеяли в семьдесят втором. Абсурдистский пафос раннего "Аквариума", вызвавший к жизни "Старика Козлодоева" и "15 голых баб", не столь рок-н-роллен, сколь литературен. Выяснилось, что Дилан, Беккет, сюрреалистические эксперименты, кельтская и другие мифологии прекрасно ложатся в русскую классическую просодию. Не обошлось и без влияния обэриутов - не Хармса, а скорей Олейникова с Заболоцким. Так или иначе, двумя молодыми людьми был найден способ гармонизировать хаос с помощью нормированного стиха и психоделической музыки.

"Метаморфозы положительного героя", написанные за одну ночь по спецзаказу Гребенщикова, были сыграны в семьдесят четвертом на ступенях Инженерного замка. По-хорошему непредсказуемой труппой из музыкантов и околоаквариумной тусовки руководил Эрик Горошевский, ученик Товстоногова. Он и благословил Джорджа на поприще драматурга.

Вскоре после "Метаморфоз" пути положительных героев несколько разошлись. БГ через тернии собственного непрофессионализма, сдвинутого сознания и официозных рогаток пробирался к статусу рок-звезды. Гуницкий, вынырнув из "Аквариума", получал медицинское образование, занимался театроведением, рок-журналистикой и, конечно, писал пьесы.

К 1991 году появились "Игры", "Смерть безбилетнику!", "До самых высот", "Практика частных явлений". Поставленные в Театре Абсурда Марка Гиндина, они, по признанию автора, "будоражили, шокировали, дразнили..." "Но это было не совсем то, что я написал", - добавляет разочарованный Джордж.

Будем исходить из того, что пьеса - жанр функциональный и, являясь материалом для сценического действия, далеко не всегда становится фактом литературы. Рокеры прежних времен, ставя на магнитофон собственную самопальную запись, обычно оправдывались: "На концертах мы играем это в тыщу раз круче". Стало быть, произведение не закончено и к нему можно смело добавлять: музыку, энергию исполнителей, атмосферу живого выступления... Сумма всех этих воздействий наверняка приведет вас в восторг.

Похожим образом обстоят дела и с пьесами Анатолия Гуницкого. Исключение составляет, на мой взгляд, текст "До самых высот". На нем стоит остановиться подробнее.

Как и во всякой хорошей литературе, главный герой этой пьесы - язык. Действие сведено к нулю. Сорок семь страниц длится бессмысленный диалог Первого, Второго и Третьего, к ним добавляются голоса: Мужской и Женский. Система многоступенчатого эха, выстроенная Гуницким, предполагает одного подлинного героя, да и тот лишен собственной воли... По условиям игры монолог превращается в разговор многих. Будучи кусками разорванного сознания, действующие лица на ощупь восстанавливают целое. В руках у них - обрывки текста пьесы "До самых высот"... Вставным конструкциям нет числа.

Первый - более наблюдатель, чем действующее лицо, - так анализирует речевой винегрет собеседника: "Одна бессмыслица наслаивается на другую, сочетание различных бессмыслиц может ведь создать видимость смысла! <...> Это ведь бессмыслица высшего порядка, поскольку ваши фразы сами-то по себе не бессмысленны, но в итоге получается бессмыслица! Вот вам ключ к поэзии!"

"Бессмыслица, но не глупосмыслица", добавил бы Ханс Арп, поскольку поток, бьющий из подсознания, несомненно подлинный, оплаченный душевными усилиями. Более того - он трагичен. Источник абсурда в данном случае - не поврежденный смысл, а алогичное сочетание смыслов, их соседство в одной речи, в одном сознании.

Карточки Льва Рубинштейна, герои Бродского, "переходящие за полночь в сны друг друга", порядковые номера Гуницкого, которых накрывает с головой собственная речь, - явления одного поля. Коммуникационные сбои, случайности, казусы - все это есть. Тем не менее мы снова и снова пробуем единственное известное нам средство осознать себя - язык. До потери сознания. "Я говорю, следовательно, существую", как не сказал Декарт...

Ворвавшаяся было в текст перебранка Мужского и Женского голосов дискредитирует вопросно-ответную форму, самоуничтожается. Спор, вопреки расхожей формуле, не способен продвинуть спорщиков к истине. Ведь цель спорящих - не истина, а правота. Цель безопасная и легко достижимая. Истина же - как результат синтеза - возможна лишь в диалоге. Вспомним: Сократ никогда не спорил со своими учениками, напротив, выдвигал параллельное суждение. Мысленную плоскость собеседника пытался преобразовать в сферу... Диалог, трансформировавшийся в монолог, и есть, видимо, гармония. Пронумерованные персонажи не спорят, лишь пытаются дополнить друг друга до целого, восстановить сознание, в котором царит хаос.

Цисфинитная логика диалогов Гуницкого внушает некоторую надежду, заставляет вспомнить героев Камю и Сартра. И в то же время - детей из стихотворения Гейне, которые поют, сидя во мраке, чтоб заглушить собственный ужас, заговорить, заклясть окружающую их неизвестность...

Тысячелетняя война человека с языком - война за язык - происходит, по версии автора, на заплеванной лестничной площадке. Нужно подниматься вверх, но никто не знает зачем. Свет зажигается и гаснет. Необходимость в сумме с безысходностью подталкивает персонажей к тому, чтобы стать героями: собрать себя по кусочкам, найти мужество преодолеть страх и растерянность...

Конец пьесы - по сюжету - безнадежно утерян. Значит, есть шанс, что она будет продолжаться. Гребенщиков написал когда-то "Роман, который никогда не будет окончен". Теперь такой опыт есть у его коллеги. БГ на этом пути дошел до "Древнерусской тоски", Анатолий Гуницкий - "До самых высот".

Ян Шенкман