Ян Шенкман. Журнал "Знамя". # 5


				8.06.1998

Журнал "Знамя". # 5

1998. Тираж 11 050 экз.

Литература в последнее время стала занятием умозрительным. Почти не имеющим отношения к нашей жизни. Об этом много писали в толстых литературных журналах. Сами эти журналы из массовых давно превратились в специальные, то есть могущие интересовать лишь специалистов в странной, сужающейся как шагреневая кожа области - русской литературе.

Красноречивее всего об этом говорят тиражи. Десять-одиннадцать тысяч читателей каждого из четырех ведущих литературных изданий на девяносто процентов, думаю, состоят из людей пишущих: литераторов, журналистов, профессиональных филологов. Эта аудитория ограничена и вряд ли когда-нибудь станет больше. Я в это не верю.

Остаются десять процентов, так сказать, посторонних. Людей, для которых чтение этих изданий не имеет вроде бы практического интереса, не составляет профессиональной обязанности. Литература представляет для них чисто человеческий интерес. Не меньший, кстати, чем разгадывание кроссвордов. Или застольный разговор со старым приятелем. Ведь было время, когда "Новый мир" продавался в привокзальных киосках. А уставшие после работы люди читали в метро "Октябрь" и "Дружбу народов". И, видимо, находили там что-то интересное для себя, что-то важное касательно своей далекой от литературных сюжетов жизни.

С тех пор, конечно, многое изменилось. Схлынул публикаторский бум. Большая часть шедевров, долгие годы лежавших под спудом цензуры, благополучно опубликована. Да и цены теперь не позволяют подписаться на литературный журнал просто из любопытства.

Так чем же литературный журнал может привлечь сегодня нелитературного человека? Что может удивить и заинтересовать человека, не входящего в узкий круг и не знающего его правил?

Я постарался на время забыть профессиональные навыки, выкинуть из головы слова типа "дискурс" и "коннотация" и глазами помянутых десяти процентов взглянуть на последний номер журнала "Знамя". Вот что я обнаружил.

Людмила Петрушевская. Два рассказа. Имя Петрушевской сразу привлекает внимание. Ей уже посвящают апологетические статьи, серьезные люди исследуют ее творчество. Она, безусловно, популярна. И отчасти заслуженно. Но каждая следующая вещь Петрушевской ничего не прибавляет к огромному корпусу текстов на так называемые "черные" темы. Алкоголичка, по законам контраста подвизающаяся в парикмахерской, у мастериц женского зала, и женщина, напуганная хаосом подмосковной деревни, - героини рассказов "Надька" и "Никогда". Безупречно выстроенные и профессионально написанные, эти вещи оставляют ощущение проходных, как, кстати, многое у Петрушевской. Ее "лишние люди", вернее, "лишние женщины" немного однообразны, бесплотны и заставляют подозревать автора в нехороших намерениях - пробудить нашу совесть, научить нас правильно жить. Это не рассказы, а скорей случаи из той жизни, которая и так сидит поперек горла. Случаи, которые автор использует в своих, дидактических, целях. А отсюда не так далеко до бесстрастных повестей маркиза де Сада.

Константин Ваншенкин. Волнистое стекло. Стихи. По молодости и невежеству я зачислил этого поэта в ряд "Исаковский, Матусовский, Ошанин", то есть считал заурядным советским стихотворным писателем. В этом суждении есть доля правды. Но одной краской тут явно не обойтись. На фоне неказистой серятины выделяются, например, такие стихи:

С тех пор проходят год за годом,
И вытянулся этот лес.
Но для меня с твоим уходом
Жизнь потеряла интерес.

Регистрация потерявшей интерес жизни, разоблачившейся пустоты - именно это и представляет интерес для Ваншенкина, а у читателя оставляет впечатленье живого, невыхолощенного литературой разговора с самим собой.

Юрий Буйда. О любви. Рассказы. Я, признаться, не очень люблю этого автора. Одно время он считался модным. Его роман, опубликованный в "Знамени", произвел маленькую сенсацию. Но литературы в нем было, на мой взгляд, немного. И вот Буйда написал цикл коротких и непритязательных новелл о любви, идеально выдержав баланс между правдой и занимательностью. Несмотря на некоторую стилизацию, скажем, под Шукшина, его образы - продавец женской обуви, сумасшедшая деревенская поэтесса, сельский ловелас Коля Урблюд - моментально запоминаются своей нелепостью и непредсказуемым шармом.

Абрам Терц. Кошкин дом. Роман дальнего следования. Покойный Андрей Синявский подписывался иногда псевдонимом Абрам Терц. Наиболее известное произведение Терца, конечно, "Прогулки с Пушкиным". Провокационная природа его творчества у меня не вызывает сомнений. Однако эта природа сочеталась у Терца с абсолютной честностью, что большая редкость для "провокаторов". "Кошкин дом" опубликован Марией Розановой, вдовой Синявского, со следующим комментарием: "Летом 96-го автор рассыпал готовое произведение, поменял местами некоторые главы, кое-что дописал, многое сократил, что-то осталось в вариантах. Собрать, свинтить свою любимую игрушку - текст - не успел. Пришлось это делать мне, руководствуясь его планами, заметками и записками". Но никто, очевидно, кроме самого автора, как следует "собрать" этот текст был не в состоянии. В глаза бросаются островки ненормативной лексики, отдельные удачные главы и полное отсутствие логики изложения. Художественное целое уступает тут художественным частям, а это всегда жаль.

Андрей Самойлов. Река Миасс. Стихи. Поколение двадцатипятилетних входит наконец-то в круг света. Долгое время это было сложно себе представить. Но сегодня возраст - не препятствие в публикации текстов. А может быть, просто время совершило свой круг, и стало заметно, что Ваншенкин и Самойлов, говорят с похожими интонациями. Андрей Самойлов родом с Урала. Любители современной литературы давно страдают клаустрофобией, давно ждут свежего провинциального ветра. Но это подробности, а главное, безусловно, стихи:

Принц неведомой державы
возле пригородных касс
курит местную отраву
так же, как любой из нас.

В ожиданье электрички
сыплет пепел на штаны.
У него в кармане спички
те же, что у всей страны.

Андрей Немзер. "В каком году рассчитывай…" (Заметки к вечному сюжету "Литература и современность"). Немзер - известный критик, специалист по прошлому веку. Его рассуждение на тему традиции и современных реалий слишком филологично и, на мой взгляд, не заслуживает доверия. Статья вызовет безусловный интерес у тех, кто уже и так много лет занимается этой проблемой.

Кроме того, присутствуют:

Лев Безыменский "Информация по-советски". О преследовании евреев и способах искажать информацию.

Начало пути. Письма Бориса Пастернака к родителям.

А также рецензии на книги, спектакли, выставки. Любопытные, но неоперативные абсолютно. Издательский цикл толстого журнала - около трех месяцев.

Итак, художественное целое уступает художественным частям. Соседство разнородных (сильных ли, слабых) текстов не позволяет определить концепцию, по которой они собраны вместе. А значит, не позволяет отличить один толстый журнал от другого, этот номер от следующего.

Литература по прежнему существует и по-прежнему способна вызвать эмоциональный отклик у людей с улицы. Если только эти люди доберутся до "Знамени", а в "Знамени" - до текстов, которые им нужны. Если журнал сам прыгнет к ним руки. Ведь в розницу "Знамя" почти не поступает. А подписка… Кто же станет подписываться? Контакт может произойти лишь при обоюдном стремлении. Людей с улицы и людей из редакционных комнат. Такого стремления пока что не наблюдалось.

Ян Шенкман