Виктор Ерофеев
Пять рек жизни: Роман-рекаВиктор Ерофеев. Пять рек жизни: Роман-река. Книга сказочных путешествий. - М.: Подкова, 1998. - 200 с.; тираж 20 000 экз.; ISBN 5-89517-022-6.
В ПЕН-Центре 30 июня состоялась презентация новой книги Виктора Ерофеева "Пять рек жизни". Неискушенный покупатель, подходя к книжным полкам магазина, сразу обратит внимание на оригинальную картинку суперобложки, не менее привлекательную, чем с обложки ранее изданной книги "Мужчины".
"Пять рек жизни" - о путешествиях. Путешествиях по главным рекам мира - Волге, Рейну, Гангу, Миссисипи и Нигеру. Последняя река наиболее экзотична для русского человека, но - где проплыл писатель, там теперь плывет и читатель. Ерофеев провозглашает новую эру в литературе, связанной не столько с путешествиями, что уже давно не ново, а с тем жанром, который, по мнению автора, позволяет сделать доселе неведомые открытия неба, людей, Земли - всего того, что можно назвать жизнью. В статье "Русские цветы зла" (1996) Ерофеев пишет: "Итак, зло самовыразилось. Литература зла сделала свое дело. Онтологический рынок зла затоваривается, бокал до краев наполнился черной жидкостью. Что дальше?" (с. 250). А дальше - "Пять рек жизни".
Ерофеев заметил на презентации, что после поездки по Волге ему не хотелось путешествовать по другим рекам: зачем, если воображение и дар художественного слова способны создать остальные маршруты? Но он поплыл.
Он четко обозначил жанр: "Роман-река. Книга сказочных путешествий". При изобилии оригинальных выдумок писателей, сочиняющих в конце ХХ века, такой жанр не может остаться незамеченным. Любознательного читателя, сознание которого переполнено всевозможными литературными и киноассоциациями, намерение автора заставляет с нетерпением открыть книгу в поисках того нового, что заявлено столь необычным жанром.
Сказать, что это "сказочные путешествия", значит - в случае с новым романом - только одно: неудавшуюся попытку авторского понимания проделанных перемещений по рекам. Или, что то же самое, неловкое "преодоление предательства замысла" (с. 92). Ерофеев пишет, что "смысл этого преодоления предательства каждый раз прочитывается по-новому" (там же). Но прочитывается кем? Автором - и тогда перед нами снова "роман-река", в котором величие заявленного не соотносится с тем промежуточным положением, в которое непроизвольно попадает Ерофеев между записками натуралиста и нелепыми "сказочными" сценами расстрела людей и крокодилов.
Стремление автора найти "пятую реку" подтвердилось лишь фактом выхода книги тиражом 20 тысяч экземпляров. И не более того. Поиски "золотого руна" увенчались успехом только для написавшего. И хорошо изданная книга - тому подтверждение. Ерофеев увлекается лексикой, которую используют подростки. Так вот: "Жизнь удалась" (с. 111).
О чем бы ни было сказано в романе - о Берлинской стене, новой религии сверхсчастья, нацизме, России, - ни одна из тем не прозвучала сколько-нибудь ясно и отчетливо. Навык чтения, приобретенный почитателями ерофеевского слога, остается здесь невостребованным. Читателю не нужно следить за хитросплетениями сюжетных коллизий или за тем, к кому из персонажей относятся произнесенные слова. Диалоги выстроены традиционно: "он сказал", "она ответила". А те, кто желает найти в тексте привычную для автора нецензурщину, будут разочарованы. Однако уместность употребления такого рода слов можно не без удовольствия отметить.
Опасение перед пафосом общих мест преследуют автора на каждой реке. И текст воспринимается как попытка избежать "риторики и прочего дискурса" (с. 153), что приводит к тому, что преодоленные стереотипы заменены на другие, не менее известные и ложные.
Ерофеев расширил топологическое пространство своего романа. "Русская красавица" - это "недалеко от Москвы", "Страшный Суд" - уже Америка, а "пять рек жизни" - весь мир. Для путешествия по всему миру он выбрал "немку-для-русского", капитана с помощником и некую Лору Павловну. Команда, да и само путешествие напоминают об охоте на Снарка, в которой ни один из участников не представлял собой что-то определенное. Такая аморфность героев придает повествованию некоторую бессмысленность.
Текст выступает как осуществление непрекращающихся путешествий вглубь себя, которые для Ерофеева напрямую связаны с поисками явленного трансцендентного. Это крещение и бега по полю в "Русской красавице", Сисин как сын Христа и, соответственно, внук Бога в "Страшном Суде". В таком ряду обращение к восточным религиям, которые в романе "Пять рек жизни" представлены в большом количестве, выглядит простым перечислением. Но Ерофеев стремится к созданию новой маски Бога, которая соединила бы в себе все верования. Эпиграф к книге: "Бог - един". И подпись: "(Бог)". Надо ли путешествовать, когда уже решено, что "Бог - един", и подпись соответствует оригиналу? Рассуждения автора о смысле творчества, который открылся ему на реке Ганг, до поездки и после так и остается сокрытым. И не только для читателя, но и для самого автора. Сравнения, используемые Ерофеевым, весьма незамысловаты: "Ганг, как и творчество, есть конфликт между замыслом и исполнением. Нечистоты, которые обрушиваются в Ганг, начиная с первого города в горах, Уттаракши, и кончая Калькуттой, суть нечистоты отношения к замыслу" (с. 90).
Итак, "Пять рек жизни" - роман неосуществленного замысла, который, несмотря на все старания автора преодолеть отчуждение путешествия как непривычного европейского действия для русского человека, так и оставил за бортом осмысление и труд понимания.
www.russ.ru | Содержание РЖ | Архив | Форумы | Антологии | Книга на завтра | Пушкин | Объявления | Досье |
Бессрочная ссылка | Новости электронных библиотек | Монокль | Пегас Light | Русский университет |
© Русский Журнал, 1998 | russ@russ.ru |