Василий Чернецов. Александр Паникин. Шестое доказательство. Признания русского фабриканта.


				20.07.98

Александр Паникин
Шестое доказательство. Признания русского фабриканта

М.: Издательство "ПАНЪИНТЕР", 1998.

Баллада о страсти

Русской литературной традиции несвойственно выводить на сцену Homo Faber в роли положительного героя. Вне литературы герои индустрии, то есть предпринимательства, появлялись, и сейчас о них принято писать биографические очерки - как правило, с нажимом на меценатство. А вот в литературе изящной их как не было, так все еще и нет. Чтобы оставить след в истории, индустриалистам начиная с Андрея Болотова приходилось становиться автобиографами.

С господином Паникиным мне доводилось встречаться прежде - в его фабричной конторе на Люсиновской улице (где он как-то приютил московских защитников низового самоуправления) на встрече деловых людей Замоскворечья, в его кабинете, где он был аккурат занят попыткой пресечь хамство Монетного двора, возжелавшего водрузить свой жилой дом прямо на школьной территории. Какое-то время он пристрастился к политике и мелькал на телеэкране. Все это порождало уважение, легкий интерес к человеку, рискнувшему доказать, что в легкой промышленности кое-что можно сделать здесь и сейчас, но не более.

И все же достаточно, чтобы, увидев книгу босса за стеклом фирменного панъинтеровского магазинчика в переходе под Арбатской площадью, немедленно ее купить и прочесть одним духом.

Текст выстроен добротно, и даже лирические отступления особенно дела не портят, так что Паникин не напрасно благодарит редактора и консультанта. Однако это безусловно авторская книга в чистом виде.
"Деньги горели ярко. Огонь не трещал, а бесшумно пожирал пачку за пачкой, быстро увеличивая слой пепла. В дверь квартиры непрерывно стучали, телефон звонил не умолкая.

Стало душно. Я открыл окно, и огонь разгорелся сильнее. Весенний воздух кружил голову. Внизу стояли милицейские машины. Игравшие во дворе дети столпились около них и, задрав головы, смотрели на мое окно.

Через несколько минут все было кончено. Пепел, остывая, возился и вздрагивал как живой в почерневшем тазу. Я поднялся, взял раскаленную посудину и, обжигаясь, вытряхнул его в окно. Пепел черной пылью взметнулся вверх. Прошло немного времени, и грохот прекратился.

Я не чувствовал ни облегчения, ни горечи. Ничего, кроме усталости, - пять лет жизни сгорели дотла".

Пусть кто-то попробует сказать, что эта сценка, открывающая книгу, слабее будет, чем возня с деньгами в гостиной Настасьи Филипповны. В литературном смысле паникинское анданте вторично, но по существу куда сильнее. Автор чуть лукавит - из контекста ясно, что истребление улики, спасая предпринимателя от тюремного срока (за несколько недель до Закона о кооперативах!), отнюдь не уничтожило главную им накопленную ценность - организацию по производству и сбыту желанных для покупателей вещей.

Пересказывать содержание книги не стоит, ибо в двух словах - это история о том, как мальчик из Краснодара вырастает в настоящего крупного фабриканта, да еще и владельца-создателя сельскохозяйственной "экономии". Эта схема как именно схема проста и привычна. Достаточно вспомнить Драйзера. Нельзя сказать, чтобы книга была уж очень информативна с точки зрения экономической технологии: автор вроде бы подробно описывает перипетии взлетов и падений и сопутствующие им драмы, но на самом деле о множестве деталей он мудро умалчивает. Книга примечательна тем, что это роман о всепоглощающей страсти созидания собственной, остро нетипичной судьбы, созидания персонального промышленного королевства.

От Гоголя и до Ильфа с Петровым протянулась традиция живописания страсти к наживе, некоторого любования талантом пройдох, блистательно использующих слабости и людей, и систем. Вспомните "маленькие злые пульсы" в голове Корейко. Паникин, согласно собственным признаниям, также блестяще использовал людские слабости чиновников и неодушевленные слабости системы и в брежневские, и в горбачевские, и в ельцинские (до Гайдара) времена. В его висках так же неустанно бился пульс предприимчивости, но ни у кого, полагаю, не повернется язык назвать этот пульс злым. Плюшкин, Корейко, да и обаятельный Бендер - отрицательная сила, ибо занимались отъемом. Автор книги есть сила положительная, ибо он - созидатель, отважный борец с российско-советской всепоглощающей энтропией.

Впрочем, в судьбе автора была самая первая страничка, запись на которой впрямую сводила его к нарушению заповеди "не укради": если одни ограничивались тем, что опускали в щель телефона-автомата монетку на шнурке, чтобы позвонить бесплатно, то наш герой установил проволочные ловушки, позволявшие ему извлекать горсть медяков на мороженое. Все дальнейшее - уловление спроса (на "африканские" маски, клипсы, пинетки, все что угодно), нахождение способов этот спрос удовлетворить через налаживание производства и сбыта по дороге из Петербурга в Москву.

Подлинная страсть созидания и нечеловеческое упорство - от Бога. Паникин ни секунды не сомневается, что его авантюрная жизнь угодна Богу, и, честно говоря, у него (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить) есть к тому основания. Недаром он незатейливо считает свою биографию по ведомству Шестого Доказательства Бытия Божия. Не имея музыкального таланта, он осваивает нотную грамоту настолько, что недурно зарабатывает обучением игре на гитаре и создает ансамбль "Гитаристы Кузбасса". Его-таки принимают в ЛГИТМИК на факультет экономики и организации театрального дела, он-таки добивается перевода в московский ГИТИС и ухитряется его окончить, будучи занят раскручиванием своего "масочного" бизнеса. Он целым ушел из театральных администраторов.

"Вообще меня тянуло к искусству, но мне было интересно и реальное положение вещей, действительное отношение людей друг к другу. Мера условности театрального мира казалась мне избыточной..." . Чуть красиво сказано, но верно в том, что Паникин в бизнесе художник и поэт достаточно серьезный, чтобы суметь совершить рывок из теневой экономики социализма в недозрелый капитализм, преодолев тяжелейший период измывательства еще советского производства над кооперативами, каковым полагалось по замыслу быть лишь кормушкой при производственном начальстве.

Паникину везет как отчаянному игроку, ставящему на кон последнюю монету, но везет лишь потому, что он не сдается никогда, мечется как бес, отыскивая щель в монолите, которая непременно где-то должна быть. Одно из наиболее драматических описаний в книге - поиски бракованных колготок по заводским складам Москвы и области! А гениальная простота, с которой сначала учреждается фирма в Западном Берлине (туда не нужна была виза, но большинство об этом и не догадывалось), а затем с нею уже учреждается совместное предприятие "Панъинтер"! А уход главного специалиста в момент, когда все повисло на волоске! А сцена пожара на фабрике, которую спасли от уничтожения несколько глупых случайностей (случайностей ли?). Ну и наконец, великолепная с драматургической точки зрения кульминация, когда в логике Deus ex Machina на сцене, где если не плач, то уже точно зубовный скрежет по, казалось, обреченному предприятию, и вдруг из Большого мира является господин Ханзен из корпорации Fruit of the Loom и протягивает Паникину руку бескорыстной помощи!

Советская легкая промышленность, сопротивлявшаяся Паникину всеми силами, не желавшая внять его идеям и кооперироваться с ним, когда он к этому стремился, рухнула и не может встать. Давид опять победил Голиафа.

Александр Паникин ушел из чужого театра, но никогда не уходил из собственного. Он подлинный протагонист драмы высокого стиля и вместе с тем - вполне одаренный драматург, сумевший-таки возвести декорации из реальных стен и реальных машин и научившийся нанимать экспертов, способных управлять большой машиной производства, собранной из людей.

P.S. В "Панъинтере" работают грамотные дизайнеры, так что в графическом убожестве оформления, при приличном полиграфическом качестве, просматривается некая нарочитость.

Василий Чернецов