Елена Гальцова. И. Бонфуа. Невероятное. Избранные эссе


				13.08.98

И. Бонфуа
Невероятное. Избранные эссе

Пер. с фр. М. Гринберга и Б. Дубина. - М.: "Carte Blanche", 1998. - 255 с.; тираж 2000 экз.; ISBN 5-900504-21-2.

"Невероятное. Избранные эссе" - вторая книга классика французской поэзии ХХ века Ива Бонфуа (род. в 1923 г.) в русском переводе, выпущенная в свет московским издательством "Carte Blanche": первая, "Стихи" в переводе М. Гринберга, появилась в 1995 году. В настоящее издание вошли тексты из первых сборников эссеистики Бонфуа "Невероятное" (1959) и "Сон, приснившийся в Мантуе" (1967) ¹.

"Невероятное" можно прочесть по-разному. Проще всего будет увидеть в эссе поэта прообраз ультрасовременного (для российской гуманитарной мысли) философского дискурса, с характерными рассуждениями о "сакральном", о "теле", о "жертвоприношении", о "мерцании" и т.п. Пристрастие Бонфуа к "отрицательному богословию" и постоянные ссылки на Кьеркегора и Шестова заставят любителей религиозного экзистенциализма принять его за своего. А верные гегельянцы сразу же узнают любезное их сердцу "отрицание". Памятуя о поэтической "специальности" автора, его эссе, разумеется, можно читать и как разновидность метафизической поэзии в прозе, где вместо философских концептов действуют метафоры, аллегории и мифы. Наконец, особо утонченные "-веды" от литературы и искусства найдут здесь множество обращений к теории и истории своих наук: они "просветятся", узнав что-то новое из жизни и творчества Шарля Бодлера, Артюра Рембо, Поля Валери, Жана Расина, Стефана Малларме и пр., а также о Сильвии Бич, одержимой Джойсом, приобщатся к глубоким рассуждениям о сущности поэзии и изобразительного искусства, к теории и практике Кватроченто и барокко, к творчеству Джоржо де Кирико и удивятся оригинальной интерпретации перспективы и тени в живописи. И все эти, не совсем согласующиеся между собой прочтения будут по-своему оправданны. И все они окажутся недостаточными.

Ибо Ив Бонфуа, поэт, которого долгое время называли "загадочным", "герметичным", наподобие Малларме, хочет выразить в своих поэтических эссе вовсе не "мысль", какой бы изысканной она ни оказалась, - но "живое присутствие" мира, или - еще одна, очень удачная интерпретация французского "presence" - "явь" (см. "Французская поэзия и принцип тождества", пер. Б. Дубина). "Поэзия преодолевает обозначение, репрезентацию предмета, чтобы обрести себя в присутствии... Природа поэзии онто-фаническая" ², - продолжает говорить Бонфуа и в наши дни. И хотя где-то на горизонте снова проступает Мартин Хайдеггер, с его Dasein'ом, к тому же русифицированным именно как "присутствие" в блестящем переводе В. В. Бибихина ³, - Бонфуа категорически отвергает философские "понятия" и "рассуждения", отчуждающие от самого бытия. "У понятия есть и своя правда, ей я не берусь быть судьей. Но по существу своему понятие лживо, и его ложь уводит мысль из дома вещей, предлагая ей взамен могучую власть, которую дают слова", - пишет Бонфуа в "Гробницах Равенны" (с. 11). Отсюда стремление творить "наперекор словам" ("Поль Валери", с. 76), "дотянуться своими словами до присутствия мира" ("Дело и место поэзии", с. 95), создать такой поэтический образ, в котором "вещи просвечивают, сквозят" (там же, с. 113).

Наиболее "практически" это желание Бонфуа выражено в его размышлениях об изобразительных искусствах: "Форма существует только ради камня, иначе говоря - для того, чтобы смыкать свод над провалом и мраком" ("Поль Валери", с. 79). При всей своей конкретности и чувственности, "присутствие" есть поэтическое обживание мира.

Бонфуа находит поэтическое выражение "яви", обращаясь, с одной стороны, к простейшим первоэлементам бытия, к архетипическим фигурам бессмертия (феникс, саламандра) и, с другой стороны, рассуждая о максимально "вещественном" творчестве, коим являются живопись, скульптура и архитектура. Но самым глобальным воплощением "живого присутствия" оказывается, как это ни парадоксально, его противоположность - смерть. Не абсолютное исчезновение, как это было у Стефана Малларме, и не наслаждение отчаянием, как это было у Жоржа Батая, но смерть, преисполненная надежды, смерть, чреватая бессмертием, как в "отрицательном богословии", с поправкой на особое понимание Ивом Бонфуа трансцендентности: он глубоко нерелигиозен... Если только не называть религией его веру в поэзию, которая "превращает окончательное в возможное, воспоминание - в ожидание, пустынное пространство - в прокладываемую дорогу, в надежду". И далее: "Я бы мог назвать ее посвятительным реализмом, если бы стихи, когда они уже созданы, и вправду, как акт инициации, отдавали нам во владение реальность" ("Дело и место поэзии", с. 114). Приход в поэтическую "явь" аналогичен постижению сакрального - путь пролегает через тайну, ужас, небытие, однако ведет он не в потусторонние дали, а в живое "здесь" и "сейчас".

Опыт присутствия и есть "невероятное", "l'improbable". Это французское слово можно, согласно его этимологии, перевести и как "недоказуемое". В своих эссе Бонфуа каждый раз дает прекрасно выстроенное доказательство как раз для того, чтобы продемонстрировать недоказуемость "яви". Доказывать, подтверждать надо гипотезы. "Живое присутствие", "явь" не нуждается ни в каком доказательстве, оно "есть" неопровержимо. Поэтому Бонфуа предваряет свою книгу вовсе не парадоксальной фразой: "Посвящаю эту книгу невероятному, то есть сущему" (с. 7).

Из всего вышесказанного следует, что перевести "явь" с одного языка на другой - это из области "невероятного". И тем ценнее виртуозная работа Марка Гринберга и Бориса Дубина, которые отнеслись к своей задаче так, как единственно это и было возможно в случае с Бонфуа, - поэтически. И два лирических фрагмента - "Благодарение" и "Семь огней" - вливаются в музыку прозаических эссе каскадом завершающих аккордов, но не чувство насыщения вызывают они, а скорее жажды - жажды продолжить чтение загадочных и светящихся надеждой текстов Ива Бонфуа.

Елена Гальцова

Примечания:

¹ Книга "Невероятное" является сборником избранных эссе - это более чем половина из того, что было включено в последнее издание книги Бонфуа на французском языке, вышедшей под тем же названием (1980, 1992). В ней отсутствуют очень значительные работы о художнике Балтусе, скульпторе Джакометти, об исследователе творчества Сада Жильбере Лели и др. Однако этот недостаток, обусловленный, по всей вероятности, техническими сложностями отечественного книгоиздания, восполнен совершенно безошибочным отбором, который максимально приближен к контексту российской гуманитарной мысли. Были переведены наиболее "теоретичные" работы Бонфуа: "Гробницы Равенны", "Время и вневременность в живописи Кватроченто", "Дело и место поэзии", "Живопись и ее дом", "Французская поэзия и принцип тождества", а также статьи, затрагивающие наиболее близкие и известные нашему читателю реалии и имена - Византия, Бодлер, Шестов, Валери. Составители сохранили двухчастную структуру сборника ("Невероятное" и "Сон, приснившийся в Мантуе") не только тем, что описали ее в комментариях и представили в оглавлении, но и тем, что перевели два поэтических фрагмента - "Благодарение" и "Семь огней", которыми заканчивалась каждая часть.

² Y. Bonnefoy. Avant-propos pour les Actes du colloque "Poйsie et rhйtorique". - P.: Lachenal & Ritter, 1997, p.8.

³ М.Хайдеггер. "Бытие и Время". - М.: Ad Marginem, 1997.