29.08.98

Москва и "московский текст" русской культуры: Сб. ст.

М.: РГГУ, 1998. - 226 с.; тираж 1000 экз.; ISBN 5-7281-0052-Х.

Уловление черной кошки в темноте

Занятный получился сборник. Г. С. Кнабе, как ответственный редактор сборника, презрел обычай, согласно которому всякий сборник прикрыт сверху каким-то предисловием составителя. Обособленные тексты авторов разложены составителем в некий пасьянс, структура которого ускользает от читателя, хотя родственность карт-текстов сомнения не вызывает. Наряду с авторами, имена которых на слуху, есть иные, судя по текстам, вполне достойные, да иного от этого составителя трудно бы ожидать.

М. П. Одесский ("Москва - град святого Петра") в весьма изящном эссе разыгрывает наново извечный дуализм двух столиц: "Так что, не подвергая сомнению очевидную связь Петербурга с "каменным" апостолом Петром (и олицетворяемым этим святым католическим Римом - своего рода символом Запада вообще), необходимо учитывать и ориентацию на "каменного" же Петра Митрополита (и, значит, отечественную традицию), который при Петре I нередко выступал заместителем царева патронима-апостола в функции "панегирического двойника".

Д. П. Бак ("Теория искусства" и "самое искусство") дает очерк теснейшей связи между московской журналистикой 30-х годов XIX века и университетской наукой, каковая в Москве, в отличие от Петербурга, стремилась к максимальной публичности. "Предпосылки отмеченных Пушкиным и Гоголем принципиальных различий между московской и петербургской журналистикой следует искать в университетских аудиториях. В Петербурге университетское преподавание было в гораздо большей степени обособлено от современного литературного развития".

Ю. В. Манн ("Москва в творческом сознании Гоголя"): для тех, кто вспомнит здесь скорее "Невский проспект", чем что-либо другое, изрядной неожиданностью прозвучит, скажем, такое - "У достоинств Москвы и, соответственно, пороков Петербурга есть и оборотная сторона. Москва не только родственная, дружелюбная и хлебосольная. Она еще неопрятная, "нечесанная", распущенная... Парадоксальное, чисто гоголевское соединение противоположностей: нерусский город Петербург (в отличие от исконно национальной Москвы) оказывается воплощением русской удали (а Москва - русской лени)..."

Б. В. Межуев (что значит привычка - сначала не обращаешь внимания на инициалы и изумляешься неожиданности сюжета для известного философа В. М. Межуева) написал в сборник весьма милый текст под заголовком "Владимир Соловьев и Москва". Здесь хочется цитировать не столько автора - и в этом его главная заслуга, - сколько его героя, у которого антипатия к Петербургу постоянно сменяется неприязнью к якобы славянофильской Москве, о которой он отписывает, например, брату Михаилу 4 апреля 1887 г.:

"Город глупый, город грязный,
Смесь Каткова и кутьи,
Царство сплетни неотвязной,
Скуки, сна, галиматьи..."

Приводя в тексте эти стишки по случаю, Межуев не забывает заметить, что "Комплимент Москве" отсылает не только к обращенному к Петербургу пушкинскому "Город пышный, город бедный" (вся строфа представляет парафраз пушкинского стихотворения), но и к торжественному панегирику Москве близкого к славянофилам Федора Глинки, начинающемуся словами "Город чудный, город древний".

"Сначала я постараюсь показать, как ориентируются горожане в своем пространстве, какие локусы для них значимы, как происходило "народное картографирование" Москвы. Таким образом, станет явной внутренняя логика города. В фольклорном городском пространстве не бывает "нейтральных" достопримечательностей, все они обозначены или как положительные (чудесные, святые), или как отрицательные, связанные с проделками нечистой силы, или с нечеловеческими поступками людей". Объемную статью И. С. Веселовой "Логика московской путаницы" так и тянет продолжать и продолжать, ибо чего-чего, но путаницы в "граде Московъ" всегда хватало. Московский фольклор неисчерпаем, так что Веселова едва успевает в пространстве статьи наметить и проиллюстрировать некую типологию основных ориентиров московского пространства, относительно которых и вокруг которых накручивались из века в век и были и небылицы.

Любопытен и на первый взгляд неожидан очерк Т. Фрумкиса ("Кантата П. И. Чайковского "Москва"), посвященный заказной работе композитора на текст Майкова. Типичная заказная работа, исполняемая профессионалом высокого класса, резко перерастает рамки "халтуры к сроку", за которую выдали перстень ценой полторы тысячи рублёв. "Скажем сразу, что Чайковский не ограничился "долей чувства", но весьма свободно воспользовался предложенными поэтом правилами игры. Начать с того, что "былинные" строфы легли в основу традиционного шестичастного вокально-инструментального цикла - хор, ариозо меццо-сопрано, хор, монолог баритона и хор, ариозо меццо-сопрано, финал - с соответственно преобразованной внутренней структурой каждой части. Ничтоже сумняшеся Чайковский выпрямляет былинный стих, укладывая его в рамки вполне тривиальных тактовых размеров..." Право, можно зачитаться текстом изящным и напрочь лишенным обычного по такому случаю придыхания.

Замыкается сборник пространным очерком составителя (Г. С. Кнабе предупреждает читателя, что это хотя и несколько переработанный, но давний текст эпохи тихого штурм-унд-дранга начала 80-х годов), посвященным "Арбатской цивилизации и арбатскому мифу", и отлично написанным эссе Ю. Г. Вешнинского "Социокультурная топография Москвы". Вешнинский вот уже два десятилетия штудирует перемещения предпочтений и ожиданий в пространстве Москвы, и в этом вопросе он несомненно лучший на сегодня специалист: "Можно расценить как некую мистику, или как реализацию социокультурного "генетического кода" города такие сцепления фактов, в соответствии с которыми, во-первых, наиболее интеллигентное в прошлом Приарбатье, расположенное в юго-западном секторе исторического центра, получило развитие на современном юго-западе Москвы, оплоте "интеллектуальной элиты"; во-вторых, московские "Сен-Жермены", расположенные севернее Приарбатья..." и т.д.

В целом - прихотливое, почти капризное сочетание текстов, однако оспорить суждение аннотации ("Книга посвящена исследованию специфического образа Москвы, соотнесенных с ним особенностей форм жизни, произведений искусства, влияния, которое этот образ оказал на культуру страны...") решительно невозможно. Жаль только, что оформление книги фрагментами Годунова плана Москвы (художник В. В. Зверев) осуществлено по принципу наименьшего интеллектуального усилия.

Василий Чернецов

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru