Алексей Плуцер-Сарно. А. А. Зализняк. Древненовгородский диалект.


				3.09.98

А. А. Зализняк
Древненовгородский диалект

М.: Школа "Языки русской культуры", 1995. - 720 с.; ISBN 5-88766-022-3.

"Корова", "курва" или "блядь"?

Книга А. А. Зализняка представляет большой интерес для специалистов. Исследование это уникально и в целом, казалось бы, не нуждается в критике. Не потому, что в нем нет недостатков, а потому, что критика подобных фундаментальных работ, как правило, бесплодна. В самом деле - здесь впервые проанализированы с лингвистической точки зрения все основные берестяные грамоты, а грамматический комментарий к текстам на древненовгородском диалекте уникален по размаху и смелости гипотез. В значительной степени он основывается на разысканиях в области лексической семантики. Действительно, сначала загадочные тексты необходимо прочитать и понять, а уже потом изучать грамматику. Естественно, к книге А. А. Зализняка приложен словарь диалекта древних новгородцев (точнее - "Словоуказатель", как скромно назвал его сам автор). И вот этот-то базовый аппарат сделан глубоко непрофессионально. Может быть, это и не умаляет достоинств всей книги, однако является опасным симптомом. Ведь фундаментальные исследования мэтров отечественной науки задают общую планку требований к доброкачественности публикуемых материалов - и принципы, по которым составляют словари самые авторитетные специалисты, воспринимаются другими составителями как принципы всей современной лексикографии. Как следствие, общий уровень лексикографической продукции катастрофически падает.

Как ни удивительно, но в книге ничего не говорится ни о принципах определения семантики слов, ни о методологии всей работы в области лексикологии. А ведь определение семантики - важнейшая часть работы, поскольку речь идет об интерпретации загадочных слов ушедшего "языка". Этих слов зачастую вообще нет ни в каких источниках: " они… просто отсутствуют в существующих древнерусских словарях…" (с. 200). А если единой продуманной системы определения значений нет - начинается разнобой. Так, в разделе "О лексике берестяных грамот" слово "высЯгнути" сопровождается определением "вырваться", "выйти из повиновения", а в "Словоуказателе" его значение определено вопросительным знаком; слово "оперсникъ" - в самой книге "часть священнического облачения" и "параманд", а в "Словоуказателе" - только одно из двух определений; "отрокъ" - "младшее должностное лицо", "род судебного исполнителя", тут же - "его значение неясно", а в "Словоуказателе" - только одна дефиниция из этих трех. Перед нами полное отсутствие унификации в определениях значений.

В то же время работа пестрит двусмысленными указаниями на "не вполне надежное" установление значения. При этом принципы подачи "ненадежного" материала тоже никак не оговорены. Но это же совершенно абсурдно! Если автор сопровождает слово пшенка формулой "значение устанавливается ненадежно", то возникает вопрос: какое значение? Чтобы говорить о ненадежности значения, нужно его сначала определить! При этом слова, "вычленяемые из соответствующих контекстов ненадежно" (с. 209), тоже включаются в словник - иногда с вопросительным знаком, а иногда и с развернутым определением. Но по каким принципам это определение сделано?

Рассмотрим более детально методы работы автора на примере одной лексемы. Значение слова "блЯдь" стыдливо передано латинским словом "meretrix" ("блудница"). Но контекст "како еси возложило пороукоу на мою сестроу и но доцерь еи назовало еси сьтроу мою коровою и доцере блЯдею а нЫнеца федо прьехаво оуслЫшаво то слово и вЫгонало сестроу мою и хотело потЯти…" (с. 344) этого значения не поддерживает. Ведь в грамоте речь идет не о проституции, а о ложных публичных обвинениях в мошенничестве, о денежных поручительствах, о выдаче денег, о крупных штрафах, ценных закладах и прочих коммерческих делах. Предположив сексуальный коннотативный подтекст у слова блядь, А. А. Зализняк вынужден предположить и обсценный подтекст у слова корова. А поскольку в современном языке оно не имеет обсценных коннотаций, ученый заменил слово "корова" на слово "курва", предположив описку автора грамоты, "оставшуюся неисправленной" (с. 345). Между тем вполне допустимо, что оскорбление заключалось не в смысле слова, а в самой ситуации ложных обвинений в мошенничестве. В этом случае оба слова могли и не иметь обсценных значений. В самом деле, словарем древнерусского языка (XI - XIV вв.) зафиксированы следующие значения слова блЯдь: "обман, вздор, ошибка; ересь"; "обманщик, пустослов; заговорщик". С лексикографической точки зрения ученый поступил бездоказательно.

Не унифицированы и авторские комментарии. Например, при подаче неясных значений используется множество различных формул: "знач.?", "?", "вероятно, в знач.", "возм.", "вероятно", "маловер.", "значение устанавливается ненадежно", "не вполне надежное", "его значение неясно", "значение устанавливается не вполне надежно". Как все эти формулы соотносятся между собой, чем отличаются друг от друга и что означают - остается загадкой.

В метаязыке определения значений используются нелитературная лексика, устаревшие и редкие слова, диалектизмы и другие лексемы ограниченного употребления: "прогон", "знак", "потравить", "лихва", "оголовье", "срам", "параманд", "плат", "повойник", "дурковатый", "потрава", "выморочное", "празга", "разверстка", "чалый". Такой подход в лингвистике считается недопустимым, поскольку в этом случае читатель просто перестанет понимать смысл самих определений. Именно так происходит и у А. А. Зализняка: доръ - "росчить", кози - "таган", намъ - "лихва", отправити - "справить", пасти - "пасть", половникъ - "исполовник", почестоIЕ - "почестье", почта - "почестье", розрубити - "разверстать", чельце - "очелье".

Семантика многих лексем определена через однокоренные слова, словообразовательные дериваты: избЕлити - "выбелить", безумьIЕ - "неразумие", оточка - "оторочка", печатати - "запечатывать", губица - "губка", повои - "повойник, плат", способити - "пособить", розмЬеръ - "розмеривание". Такие методы работы отвергнуты лексикографией еще в прошлом столетии. Посчитав допустимым столь некорректный подход, автор увлекается и в какой-то момент начинает определять слова буквально через самих себя: пристричи - "пристричь", ремЯный - "ременный", пусти - пусть, задЬти - "задеть", прочь - "прочь". Загнав же себя в тупик тавтологических определений, он пытается избежать полной несостоятельности дефиниций, переходя на другие языки: другъ - "amicus", блЯдь - "meretrix". Но определения типа "друг" - "друг" на любом языке выглядят ужасно. Порой возникает нежелательная многозначность из-за логических или стилистических ошибок: гвЬздка - "звезда в узоре". Что это значит? Это может быть и звезда, "окруженная узорами", и "являющаяся частью узора", и "покрытая узорами". Тавтологические и лексикографические вольности вывели методику работы автора не только за пределы русского языка, но и за рамки лингвистики. А хаотичность подачи интерпретирующего материала уничтожает его ценность, осмысленность. Из-за полного отсутствия традиционных лексикографических знаков в рассматриваемой работе совершенно непонятно, как соотносятся части определения между собой: плесина - "плес, одно колено реки между двух изгибов". Что разделяет запятая в этом определении - два оттенка одного значения или две совершенно разные дефиниции? В любом случае исследователь использует нетрадиционные знаки, вводя специалистов в недоумение.

Отказ от построения метаязыка определения значений заводит ученого в полный тупик. Например, слово "рудити" определяется как "красить в красное", а слово "рудавьщина" - как "ткань рудо-желтого цвета". По всем законам лексикографии и элементарной логики получается, что когда мы "рудим", то получаем одновременно ткань "рудого цвета" и ткань "рудо-желтого цвета". Читателю совершенно непонятно - "рудый", "рудо-желтый" и "красный" - один и тот же это цвет или два разных.

Лингвист, в той или иной степени затрагивающий вопросы лексикологии и лексикографии, обязан быть точным в своих определениях. Тем более если речь идет о языке, на котором уже давно никто не говорит. Даже отечественному специалисту не всегда будет легко разбираться в этом ребусе.

Нет ни малейших сомнений в том, что А. А. Зализняк прекрасно знаком с трудами Ю. Д. Апресяна и других московских семасиологов, разработавших общепринятые нормы работы с семантикой слов. Отказ автора от научных принципов построения метаязыка определения значений ничем не объясним.

Алексей Плуцер-Сарно

Каталог издательства "Языки русской культуры"